татуировка перестроечного периода

Уголовная татуировка, носившая международный характер в досоветский период, и ведущая свое аргоистическое происхождение из глубин средневековья, в период становления СССР пребывала в изоляции от внешнего мира. И поэтому получила собственное уникальное развитие. Находясь в изоляции, уголовный мир СССР сформировал собственный мир понятий, традиций, языков и знаков, с чем простой советский обыватель столкнулся впервые в годы Великой Отечественной войны, а потом отдельные представители уже на лесоповалах, выселках и сибирских шабашках. Советское общество культивировало негативное отношение к нательной графике по причине ее не советскости, и обильно татуированные граждане повергались выселкам из центральных районов, где и застали их события 80-х.

По данным Аркадия Григорьевича Бронникова, с наступлением гласности пресса опубликовала ошеломляющие цифры: в промежутке между серединой 60-х годов и 1990 годом 35 миллионов человек были посажены в тюрьмы, а из всех заключенных, по самым скромным подсчетам, 25-30 миллионов имели татуировки.

Армейская среда, культивировавшая татуирование как памятный аспект, также подвергалась прессингу. «Руссо Туристо - облико морале», со слов Евгения Миронова, стояло во главе угла приемных комиссий и прапорщиков, которым вменялось отслеживать подобное членовредительство. Именно к членовредительству до какого-то момента была приравнена татуировка, и были известны случаи, когда свеженанесенные в армейских каптерках мотивы принудительным образом предлагалось стереть в кратчайшие сроки. Случаи подобные были редкостью, но все-таки имели место. И только в отдельных родах войск, прохождение службы в которых было сопряжено с явным риском для здоровья, претензии к татуировкам были несколько ослаблены.

К 80-м годам уголовный мир находился на явном подъеме, а криминальные взаимоотношения в период перестройки постепенно проникали во многие слои общества. При этом татуировки, повествующие о нелегкой судьбе владельцев, к этому времени носили характер откровенного вызова обществу, имели четкую внутрисистемную развитую классификацию и каноны нанесения. Собственно, этим можно было бы объяснить популяризацию уголовной романтики и шансона в среде городской шпаны, именуемой на уголовной фене как «бакланы», так же как любовью к фильму Данелии «Сережа», где простыми и доходчивыми словами одного из персонажа были сформулированы подходы к данной теме.

Советская татуировка пребывала в своем незыблемом состоянии вплоть до середины 80-х, хотя и ранее первые представителей субкультурных стилей обращались к местным умельцам ради нанесения меломанской атрибутики либо какой иной ерунды, для полного соответствия бунтарскому стилю. И даже они не были первыми. Первыми (по мнению редакции) были все ж таки потомки неандертальцев. Но с появлением субкультур новой волны ситуация на этом фронте стала стремительно меняться, и появились первые татуировщики из меломанской среды.

До середины 80-х редким исключением являлись футбольные фанаты, битники и первые рокеры, чьи руки и плечи изредка украшали несоветские мотивы и надписи. И уж конечно большим исключением являлись подростки, чье баловство под впечатлением от советских фильмов приводило к аномальным результатам в виде формирования собственной татуировочной стилистики. Или к вопиющим случаям, как у Максима Чирика, чье лицо после обработки Филиппом Лью на московской конвенции 1995 года попало в международную прессу и на страницу календаря «Heavy tattooed man of the world».

Макс Чирик

Ну, где-то в году 82-ом, мне тогда 14 лет было. И был я таким нормальным советским пареньком, которому друзья-подонки взяли и спящему набили на лице автографов... А потом как в фильме о мальчике Сереже, начали ставить точки/крестики. Потом, собственно, надписи культовые, типа «ХэМэРэ» пошли, которые писались подростками повсеместно на остановках. Сначала полоски какие-то рисовали, а потом решили, что даблью круче. Но, все-таки, первая осмысленная татуха была про «хеви метал».

У меня тогда родители были связаны с косметологией, и это давало возможность постоянно видоизменяться. Собственно, внешний вид и стал с тех пор неотъемлемой частью жизненной концепции. Тело стало на манер записной книжки, куда скапливалась информация о событиях в жизни. От телефонов до проигрышей в карты. Люди реагируют неоднозначно - мне забавно, я им в ответ улыбаюсь железными фиксами. Был у меня, кстати, перманентный конфликт с начальником местной управы, закончившийся, собственно, его увольнением, и я так думаю, что здесь сыграла роль моя местная известность. Так что татуировки выручали. И это все нравилось.

Потом был период игры на гитаре, затянувшийся до середины девяностых. Я продолжал играть в разных коллективах, пока неформальные объединения не вернулись на круги своя, в районы. Я тогда хотел организовать «фейс татуед клуб», из последователей такого же стайлинга. Но, к сожалению, многие из панк-волны девяностых просто сгорели в рок-н-ролльном угаре. Такие как «Дядя», «Бандерлога». Жалко, конечно. Потом была конвенция 1995 года.

С появлением подобных представителей и формирования соответствующей среды стала накапливаться информация в виде «испорченного телефона» совковой прессы, - то есть, где там были фотографии пожарников японских, на которых было написано "банда головорезов Якудза", или фотографий зарубежных рокеров. С расцветом филофонии накапливаемой информации однозначно не хватало, несмотря на наличие хулиганских дворовых татуировок протестного характера, наносимых в подворотнях и армии.

К середине 80-х и позднее когда начался видеобум, до подростковой среды докатились видеофильмы «Улицы в огне», «Таксист», «Мэд Макс», «Разборки в Малом Токио», когда появилась ориентированность на татуировки как субкультурную атрибутику. Вскоре в крупных городах уже имелось достаточное количество молодежи, о чьих татуировках уголовники пренебрежительно отзывались как о бессмысленных портачках. Но их становилось все больше и больше. И в какой-то момент появились первые цветные изображения, что окончательно определило иное развитие этого направления социального маркирования.

Но в авангарде событий шли наиболее радикальные панковские кадры, своим безбашенным радикализмом вводившие в ступор как советскую общественность, так и представителей уголовной среды попросту не знавших как на подобный феномен реагировать.

Игорь Кредит

Вращался-то я, в общем, в среде, где с одной стороны были панки, а с другой – рокобиллы всяческие, которые себя с ними пытались дистанцировать, но это никак не получалось, потому что все пили все равно вместе. Было это годах в 85-86.

Звездами рокобильной тусы были Миша Комаров и Дима Орехов, его закадычный друг. Они друг друга подставляли, но все равно оставались друзьями. Был еще Скандалист. Но назвать его рокобиллом было нельзя, потому что, в общем-то, на него никакую лигу нельзя было повесить, что типа это панк или кто-то еще другой. Просто он неординарный такой человек - то есть неформал, артист.

В общем-то, это потом он стал татуировщиком. Его первые татуировки, я тоже не возьмусь сказать, что я их сделал. Первые свои татуировки он сделал, когда был в штрафбате, у него была такая замечательная история. А со Скандалистом, когда он был уже знаменит, меня познакомил такой замечательный человек, Сергей Крюгер - то есть как бы, тогда фильм "Взломщик" еще не вышел, но все знали, что он там снимался чуть ли не в главной роли. У него уже была татуировка Серп и Молот на руке. Серп и Молот и под ней было написано "Страйдерс", было написано с ошибками, а позже еще были буквы приписаны. Потом я эту татуировку после выхода фильма делал еще уже раза три или четыре, потому как у Юры появились поклонники.

И первая татуировка, которую я сделал, была сделана впоследствии тоже ставшему татуировщиком Стасу Удаву. Стас был красавец. Он был очень колоритный чел, сперва он был модником, и ходил в пальто, длинном, очень длинном. У нас пальто уже вышло из моды и стало панковским атрибутом, и он к этому пальто добавил прическу - то есть у него был гаденький ежик, как он сам говорил, с красными прядями. Вот, а татуировка эта заняла практически всю ночь по времени, и мне пришлось соврать, что я делал до этого татуировки, иначе бы Стас не согласился.

Потом на фестиваль рок-клубовский, на который самоотверженно приехали, понадеявшись на свой талант «Мистера». На что питерцы сказали: "Москвичи", а послушав их, сказали: "Ну, это как ранний Лоза!" Наложили такой на них штамп (смеется). И, значит, помимо того, что я сделал тогда себе татуировку с флагом конфедерации, был приглашен в Москву, чтобы татуировать Ежа. По приезде я остановился у Маврикия Слепнева. Маврик был белоручка полнейший, девственник в плане татуировок. Я вписался у него, и он тоже попросил его татуировать.

Привез я с собой набор: значит, у меня была с собой черная тушь, тушь "колибри", и еще мне перепала супер-японская тушь якобы для татуирования, которая оказалась краской для фломастера. И после того, как я нататуировал Ежу флаг конфедерации, вот такого кривого рокобилла, по-моему, красный цвет сошел на второй день. А Маврик клонировал это движение на московской почве. Черные мотивы и красно-синие фоны. И Маврик тоже получил свою порцию татуировок бесплатно, потому что какой мог быть разговор о деньгах? Еж мне заплатил 15 рублей, именно столько стоил билет от Москвы до Питера, и я как бы приехал туда провести время. А по возвращении в Питер я обнаружил, что у меня нет больше моего красивого дизайна, который остался жить в Москве, на руке Маврика. Который тщательно следил за всеми моими движениями - то есть как бы и профессиональными, конечно, если то, что я делал, можно назвать профессиональным. Что конечно смехотворно для данного времени.

Маврикий достойно перенял традицию и хорошо владел техникой, по тем временам. Он был еще и информационным распространителем, мотался чаще в Питер и чаще привозил "колибри". Причем совковая промышленность именно тогда (87-90гг.) и стала делать "колибри".

Наверное, с этого момента можно обозначить всплеск развития в субкультурной татуировки, до того носивший характер оголтелого дилетантизма. Когда помимо новой коммуникации на базе увлечения татуировкой появилась некая субкультурная идеология, которая стала отображаться в подростковых мотивах. Став атрибутом конкретной среды, позиционировавшей себя как хулиганская, татуировка получила свое практическое обоснование. Стоит также учесть и тот факт, что опыт уголовного мира, впрочем, как и опыт армейской среды, был для этой среды недоступен. В первом случае из-за идеологических разночтений, во втором в силу того, что к середине 80-х принудительный набор в Афганистан студентов и крушение системы управления в целом привели к тому, что откос от армии впервые принял небывалые масштабы.

Алексей Китаец

В 1985 году я поступил в МГУ, потому как тех, кто никуда не поступил, тут же забирали в армию. Все были одного и того же возраста, и уходили практически одновременно. Мне повезло. Но тут же «развезло». Провели эксперимент, по которой бронь институтскую отменили, и я пополнил своим присутствием войска Сибирского фронта. Но и там снабжался полезной для рассудка информацией «откосившими» московскими маргиналами. С первых же дней был обязан старослужащим делать татуировки. Собственно, с этого все и началось. По возвращении домой около 6 месяцев находился в ступоре и никак не мог воткнуться в происходящее, потому что все изменилось. И только летом 88-года, когда маргинальные связи восстановились, некто Саша Лебедь позвал меня на «Кузню» где это увлечение возобновилось.

Миша Бастер

Вне всякого сомнения, меломанская среда оказала серьезное внимание на развитие татуировки. Когда я, будучи мальчонкой, курсировал по району с уже сформировавшейся фанатской, хипповской средой, а также не сильно противостоявшей ей уголовной средой района Гольяново, синих мотивов на местности было предостаточно. Самых разнообразных, от фрегатов и надписей на руках хулиганов и мясников в продуктовых магазинов, до британских флагов и надписей любимых групп на конечностях неформалов. Но меня, как подростка, серьезно увлекавшегося производством страшно-смешных рисунков, конечно же, интересовала в большей степени область применения, а не обладания на собственном скафандре. Наверно к этому прибавилась некая подозрительность к товарищам, менее сноровистым в рисовании, что сказалось на том, что первая моя татуировка была нанесена сравнительно позже, чем я успел поучаствовать в процессе как автор-исполнитель. Возможности получить татуировку, став бесплатной жертвой энтузиастов-первопроходцев, были неограниченны, а с подачей в эту среду моих забавных каракулей процесс становился более веселым и разнообразным.

Но опять же, принадлежа к достаточно радикальному кругу общения, по недомыслию обозначенного группой основателей московского стритпанка, я выработал прозрачное понимание влияния эффективности внешней формы на окружающую среду. Что сделало получение собственной татуировки более ранним, чем получение советского паспорта, неизбежным. Таким образом, свой паспорт я получил от неформального мира, став его полноценным гражданином, и, наверное, это повлияло на развитие событий в том числе.

В городе уже был известен Крикун, которого стажировал Батя, Паша Автоген трудился над Чириком, покалывал Хенс, но больше всех над этой темой корпел Маврик, с которым судьба свела еще аж в 86 году, когда его татуировки только отшелушились от болячек. Возможно появление именно цветной татуировки сподвигло меня на то, чтобы наконец воплотить свою мечту и сделать микс из фанатской и панковской темы и отдать под него второе плечо. Так же возможно, что затянувшийся процесс производства смешения стилей для этого дизайна привел к тому, что около 6 моих подростковых общих тетрадок, сплошь изрисованных смешнейшими зверюшками и раскуроченными черепами, стали общими для неформалов даже не двух городов, а поболее. Уже к 89 году в перестроечной прессе, благодаря усилиям энтузиастов, стали появляться заметки удивленно благоговейного содержания. О татуировке и татуировщиках. И тема эта не оставляла меня практически до московской конвенции, когда открылись иные горизонты, и этот аспект человеческой жизнедеятельности стал для меня предметом культурологического и искусствоведческого анализа. Это был период формирования стилей, когда примитивная технология удерживалась в тайне, и ряды кольщиков были немногочисленны и самодостаточны.

Интерес к неформальной среде и проблемам, связанным с молодежным бунтом этого периода, не оставил равнодушной перестроечную прессу, и стали появляться первые отечественные публикации. Информационная блокада была несколько порушена, когда появились меломанские иностранные журналы и фильмы, демонстрирующие зачатки стилей и возможности. Но и после этого момента импровизация с мотивами продолжилась в том же духе.

Сергей Бардадим

Поначалу, когда я был приверженцем панковского стиля, тусовка вся ограничивалась алкоголем и музыкой. А татуировка началась с журнала «Метал-Хаммер». С фотографий группы «Роуз Тату». В журнале этом была фотка маленькая, пять на три сантиметра, на ней эти парни, все в татуировках цветных. Я тогда в первый раз такое увидел. Информации тогда вообще не было, и журнал этот каким-то чудом попал к нам в руки. Причем впоследствии он был где-то утерян, но когда речь заходила о татуировках, мы его постоянно поминали как аргумент в дискуссиях о татуировках. Мы спорили, что круто, а что не круто, говорили, что видели на фотке цветные татуировки - но нам мало кто верил.

По возвращении в Севастополь я начал рисовать свои первые татуировочные эскизы. Тогда же пришло осознание того, что надо модернизировать татуировочную машину. Первая была сделана из бритвы, гитарной струны и пуговицы, всё это крепилось на пластилине. Я чувствовал, что это просто несерьезная конструкция. Да, помню, еще в «Комсомольской правде», кажется, встретилась статья про Маврика, и в принципе, на меня она реально повлияла так, что я осознал тот факт, что нужно двигаться вперед. К тому моменту я был вполне матерым и стал выдумывать какие-то новые конструкции татуировочные, чтобы все было не на пластилине, а более солидно. Я, знаешь, выстругал из деревяшки по типу приклада этакую фигню, обмотал изолентой моторчик, купленный в Детском Мире… Панкам наносились информационные дизайны, то есть элементы стиля+лозунги. При этом рисовал и срисовывал все подряд.

В Севастополе я познакомился с Тарасом. Нашли мы друг друга очень просто, поскольку много кто общался на почве увлечения панк-роком, а у Тараса в тот период была группа «Самоликвидатор». Ну и Гена Труп там присутствовал поначалу, как коммуникативное звено. При этом я делал татуировки ему, а он тогда ничего не делал, поэтому сам я какое-то время оставался без татуировок, ну к Тарасу и обратился. За помощью. Ну, а дальше мы с Тарасом начали работать в тесном сотрудничестве. Это все происходило у меня дома. Поскольку у Тараса за плечами был большой художественный опыт, он занимался дизайнами, и получалось это у него намного лучше, чем у меня. Образовался поточный метод. Ко мне приходит клиент с какой-то там идеей, я тут же звоню Тарасу, прошу его нарисовать, и он уже через некоторое время привозит готовый дизайн, или я начинаю делать татуировку - Тарас продолжает. Кстати, Труп, когда уже через год съездил в Москву, привез оттуда кучу всяких рисунков.

С появлением и освоением в достаточной степени примитивной техники, позволявшей наносить теневые моменты и некоторые цвета (черный, красный, зеленый, синий, и изредка желтый, державшийся не у всех), освоение технической части приподняло качество наносимых мотивов и привело к первой закономерный стандартизации в татуировании. Машинки начали прогрессировать, техника улучшаться, а в качестве красителей уже пошла тушь «кальмар» и первые самодельные пигменты, приготовляемые из акварели, в состав которой входил мед.

Игорь Кредит

У меня был набор дизайнов, но опять-таки они зависели от круга общения, естественно. То есть если круг общения тусовки - там были дизайны панковского направления и рок-н-ролльные… Так же были специальные дизайны для черных следопытов, они жили территориально в Купчино, и поэтому тоже попадали в круг моих клиентов. Там были тоже черепа, но во всяких немецких хренях.

Миша Бастер

Да, конечно же, - черепная тема была основной, как символ пренебрежительного отношения к смерти и единовременного напоминания о ней. Собственно некоторая толика претензий от уголовного мира проистекала из этой области тоже, так как в отдельных аллегорических смыслах являлась атрибутикой убийц. Мотивы делились на угрожающе карикатурные и баннерные, с флагами и лозунгами. Я же по возможности внедрял в тему этнографические мотивы, потому как тема неотрайбализма и «нового дикарства» для меня была очевидной составляющей этого процесса. Что подтвердилось популярностью «трайбл-дизайнов» когда железный занавес пал, и правильность направления для самокопания подтвердилась. Причем никакие увещевания в среде «ковыряльщиков» об ортодоксальном смысле атрибута городского племени не принесли каких либо результатов, и практически 10 лет эта категория мотивов с настойчивостью, достойной носорога, позиционировалась как «кельты».

Сергей Бардадим

Ну а про самообразование… к примеру, чтобы нарисовать череп правильно, я использовал фотографии людей из журналов посторонних, как бы старался преобразить их, приукрасить. Возможно, отсюда тяга к гиперреализму в татуировке и пошла. Мы с Тарасом проходили такую же стадию, что и все, но что касается мотивов в татуировке - то старались смотреть вперед и пытались понять, чем связать на теле разнородные мотивы, полученные в разных местах. Я лично всегда старался сделать упор именно на зрелищность, для меня важны такие вещи как композиция, расположение на теле и т.д. Видимо, я просто привык уважать клиента и его идеи.

Андрей Литва

Я тогда не делал больших тем и придерживался московской традиции: мелкие дизайны с особым значением. Черепами всякими. А вообще большинство тем приносили сами люди, часть из которых действительно знали, что именно им нужно. Поэтому все происходило быстро. Бритвой я колол несколько месяцев, а потом сделал из пилки Ремингтон более эстетскую модель. Поскольку я сразу стал рисовать флеши, как-то отошел от того, что люди заказывали нечто свое, правда, я рисовал их очень долго. Потом, собственно, начал работать в родительской мастерской, и пошли личные крупные темы.

Изначально настроенный скептически, а иногда откровенно агрессивно выражавший отрицательное отношение к нарастающему движению неформалов и новаций именно в сфере татуировки, криминальный мир нередко пытался выяснять отношения с творческими маргиналами. Но уже к концу 80-х новаторы татуировочных тенденций, упорядочив собственные позиции, путем выяснения отношений нашли общность в асоциальных позициях по отношению к официозу, и дальнейший прогресс художественного аспекта татуирования особых протестов не вызывал.

При этом стоит отметить, что обмен опытом, а также привлечение кольщиков с лагерным опытом в неформальную среду оставался как в 80-е, так и поныне, за счет чего постоянно происходило обновление технического подхода и модернизация не ранговой татуировки.

Игорь Кредит

Мы тогда старались по всем пунктам отмежеваться от уголовной тематики, причем не всегда бесконфликтно, в силу безбашенности мотивов. Случались невеселые истории. Одна из которых, конечно, о Клыпине, руки которого от запястий и выше были покрыты чемто. Ему часто приходилось отвечать за это перед гопотой и уголовниками. А самый печальный случай произошел с Юрой Решето, у него еще кличка была - Пёс. У него татуировка была на плече "Убей коммуниста ради мамы". Вот. И он попал в тюрьму, из-за татуировки, как потом говорили, или из-за чего другого. Его пытались там убить, засунув в печку, в топку. Нагнали жути настолько, что он не вернулся из своего жуткого состояния - то есть сошел с ума. В этом бреду его таскал c собой такой человек с позывными - Мухомор.

Миша Бастер

Уже в конце 80-х, несмотря на самодостаточность, в городе можно было встретить людей с самобытными татуировками, почерк которых выдавал, кто и по какой причине отметился на неформале. Стили и мотивы оформились, а ряды татуировщиков пополнились новыми именами, которые все тут же узнавали. Колол тогда Фантик, астраханский Клоп, Андрей Ганс, Паша Антракс.

Да, начались первые выездные сессии и перемещения татуировщиков между городами. Появился термин «тату бартер», так как работы становились объемными, денежных средств не всегда хватало. Популяризация татуировки и интерес к новым возможностям привели к тому, что уголовная среда начала также постепенно втягиваться в процесс, привнося свой опыт на алтарь бодимодификации. Стали появяться известные имена с лагерным прошлым: Андрей которого почему-то звали «Голимый», «Батя», который стажировал «Крикуна». Во время проведения фестиваля «Монстры рока» в Лужниках мы с товарищем обнаружили сплошь уделанного мотивами (от пальцев ног до век) татуировщика Василия, которого окрестили «Вася Не Буди». После непродолжительного традиционного выяснения отношений в стиле «ответь за все» этот кадр был подтянут к процессу в надежде на обмен опытом, который впоследствии вылился к серию кривых и поплывших мотивов на телах генералитета металлорокерской тусовки.

 Алексей Китаец

Первый практикующий мастер того периода, с которым я вошел в контакт после прихода из армии, был появившийся в неформальной среде Вася «Не Буди», прозванный так по характерным татуировкам на веках. Покрытый не менее характерной нательной живописью с ног до головы, Вася дал мне аудиенцию у Димы Саббата дома, где уже лепил направо и налево «бутера» звездам неформального мира. И стоила эта аудиенция 30 рублей, что не менее характерно, чем все предыдущее. Чуть позже в тусовке появился Женя Крикун, коловший до этого в родном Орехово. Крикун (он же Кепчушник, по местным сведениям, что в свою очередь обозначало фаната АЦ/ДЦ по неформальным), к сожалению не умел рисовать, что компенсировал покупкой рисунков для последующего клонирования. Несколько месяцев назад я случайно наткнулся на фотографию группы «Ария», где с удивлением узнал, где нашел свое последнее пристанище один из выклянченных у меня Евгением рисунков. Собственно, плотное общение с Крикуном и натолкнуло меня на ту же самую мысль, которая возникала последние 5 лет - а почему бы не я?

Уникальность развития татуировочного процесса последних лет СССР состояла в том, что в период формирования стилей художественная татуировка являлась коммуникативным звеном между разрозненными группами неформалов. А в период смешения стилей татуировочные мастерские стали последними островками, связывающими тусовку и улицу, превращаясь в салоны по интересам. Основным центром коммуникаций для различных субкультур рубежа 90-х стала «Горбушка» и Старый Арбат, где произошло смешение неформального люда, и отличительной особенностью этой среды стала художественная татуировка. Она обсуждалась, сравнивалась и становилась элементом коммуникации.

Алексей Китаец

Центром татуировочной коммуникации оставалась площадка рядом с ДК Горбунова, поскольку находилась ближе к местам дислокации маргиналов старой формации. Там уже легально собирался клуб филофонистов, к тому времени изрядно раскрашенный. Под лестницей у «Плюшкина» собирались повзрослевшие знакомые, обсуждали свежекупленную татуировочную прессу, демонстрировали достижения татуировочного хозяйства. Основными мотивами были некое переосмысленное продолжение «олдскула»  - то, что легло позднее в определение «московский стиль». Хаотично разбросанные черепа и розы, флаги конфедерации, драконы. Выезжавшие за границу знакомые хвастали зарубежными образцами, резко выделяющимися по цвету. Эдуард Ратников демонстрировал лошадку с огненными копытцами, а Алекс Гоч не помню уже что. Люди, в душе завидовавшие маргиналам, потянулись к выставке достижения неформального хозяйства, в дальнейшем ВДНХ (смеется), потянулись к немалому количеству татуировщиков, и Москва оперативно раскрашивалась, как будто спешила наверстать упущенное.

В то время центр коммуникаций сместился на Арбат, где тусовалось огромное количество разнородных маргинальных элементов. Там же можно было купить все - от наркотиков до валюты с матрешками в виде Горбачева. Параллельно договаривались о татуировках. Последнее занятие было наиболее привлекательно, и засасывало все глубже и глубже. Хотелось освоить эту область профессионально, и благодаря накопившимся связям я вышел на контакт с Yasi Shirazi, американкой иранского происхождения. Собственно, она и познакомила меня с Денисом Двайером, владельцем Presision Tatoo Supply, и помогла с приобретением профессионального оборудования. Начался период упорных тренировок на различных людях, вплоть до 95 года. Тогда уже, по моим сведениям, работали Маврик, Литва, Вова Реутовский, Лаврик Тушинский, Андрей Литва.

Да, вот я и встал на скользкий протестный путь меломанской среды во второй половине 80-х, тем более что у нас в Матвеевке потом появилась панковская группа «АЫ», пользовавшаяся популярностью на местности. Они тоже участвовали в рок-лабораторских схемах. Там же играл Миха, потом нас с ним татуировка еще раз по жизни свела уже в равноправном статусе. Но тогда не о каких татуировках речи не было.

Это все случилось в Питере в 89 году. Поехали мы в Питер, и «бил» мне Леня Пися – Череп. Я был горд своим «бутером», как и многие иные. Тогда же татуировка активно начала проникать в утюговскую среду и стали встречаться на знакомых.

Такой был человечек - Попс. У него было забито запястье. Татуировка еще не была в моде, но стала атрибутом неформальной среды.

Было странное время. Первая панк-волна схлынула, появились новые люди, они оставались на брейкерских позициях, а те, кто был поматерей, как-то вернулись к классическому рокобилли. Тогда как раз новая волна по Европе пошла, и мы были в теме.

Потом начался Арбатский период. Собственно, это была достаточно прогрессивная тема. Можно было провести весь день на свежем воздухе, пообщаться с кучей разных людей, решить материальные проблемы и поехать оттягиваться. Тогда уже схлынула волна люберов, но ситуация была достаточно жесткой. Утюгов того периода ловило по пять бригад оперов, с другой стороны были быки и любера. Причем первые два быка, которые там появились, были Кирпич и Щека, специализировавшиеся на гоп-стопе, но их практически сразу же прессанули парнокопытные покруче. С ходу подходили, поднимали кого-нибудь за ногу, мерили размер обуви, и буквально вытрясали подростков из кишок. Когда подобные персоны появлялись в поле зрения, все гамщики, толпившиеся на Арбате, с криками разбегались в разные стороны (смеются).

Мне, как уже упоминалось, все это было неинтересно, к тому же я отметил, что неформальная среда стала покрываться татуировками, и понял, что мне это мне ближе. К тому же через Арбат проходила куча татуировочной литературы. Смотрели их каждый день по сто раз. Ну и, конечно, на местности собрали тут же машину, а кому колоть? Конечно же, художнику. Ну и, как многие другие энтузиасты, мог сидеть по 20 часов над работой, рубиться в сон, но делать.

Да сейчас такого уже не встретишь. Беспокойное поколение. Я колол с утра до утра. И даже подвес в Матвеевке. Был у нас там такой оборудованный местными авторитетным товарищам подвальчик, где все это и происходило. Как-то все само получалось само, и был это 91 год. Открылись новые татуировки. Дельфину на память какую-то кашу набил на плече.

Конечно же, изменения в обществе и технические новации не могли обойти стороной и криминальные субкультуры. И особый бум на переделку старых мотивов и нанесения новых пришелся на рубеж 90-х, когда в СССР окончательно рухнули социальные рамки, и началось бесконтрольное предпринимательство различной степени тяжести.

Процесс развивался стремительно, и ко времени крушения Советского Союза отечественные татуировщики уже были оснащены передовой информацией, технически оснащены. Появились первые домашние студии, которые являлись прототипом коммуникаций будущего. А подростковое хобби превращалось в хорошо оплачиваемую и престижную, по тем временам, профессию.

Игорь Кредит

После того, как отцвела кооперация, появились альтернативные способы зарабатывания денег, кроме как работать на государство. Для меня это было татуирование - то есть тогда я решил, что буду профессионалом. По совету моих товарищей. Ну, или потому, что, скажем, что на тот момент это получалось лучше всего, и клиентура уже была сформирована. Сейчас это более широкий спектр, соответственно, у людей тысячи причин. А тогда - то есть именно татуирование той прослойки - это было актом вычеркивания себя из совкового общества. Из того социума, где общество было серо, одето в одинаковые ботинки фабрики Скороход. При этом мотив флага конфедерации в этом понятии - это был флаг бунтарства. И опять-таки, была мотивация татуировок в том, что в перестроечное время люди стали мутировать, а татуировки фиксировали жизненные позиции и принципы.

Также татуировки рассматривались как реакция на заявления людей старшего поколения, которые говорили «вы перебеситесь, будете такие же, как и мы». А тут татуировкой позиция закреплялась на всю жизнь - то есть с порочными татуировками, меня на работу не примут, была даже такая статья в армии, что в определенные войска не берут с большими и обезображивающими татуировками. Многие старые татуировки такого характера перебили, многие оставили. У меня это сувенир, флаг конфедерации, набитый в 16 лет, он до сих пор у меня и никуда не денется…

смотреть галерею посвященную теме раздела

расширенные материалы по теме