Сквоты

Собственно «сквот», в общем понимании этого термина, -  самозахваченное место, используемое под ночлег и проживание маргиналами разного толка. И термин «сквоттинг» происхождением и  своим распространением  обязан далеко не художникам, а маргиналам, мигрантам и анархистам которые, пользуясь ржавеющей бюрократической системой, краткосрочно заселяют пустующие здания и живут там вплоть до выселения по суду.

Ещё в 1649 годуДжерард Уинстэнли возглавил группу последователей, получивших прозвище «диггеров» («копателей») которые создали «Свободную Республику», комунну на захваченных ими пустошах в южной Англии . Уинстенли которого можно назвать предтечей анархистов и коммунистов, мечтал о бесклассовом обществе, не знающем частной собственности, купли-продажи, работы по найму, имущих и неимущих, и оставил после себя первое в новейшей истории завещание коммунистического толка под названием «Закон свободы». Сквоттированием земельных участков занимались пионеры Дикого Запада и Австралии, перепродавая чуть возделанные земли которые   самовольно занимали. Коммунами жили квакеры и мормоны. Новейшая история сквоттинга началась в середине 20-ого века ещё в 1950-х. В эпоху молодёжных брожений и фестивалей 1960-х годы коммуны, основанные в домах респектабельных родителей в Беверли Хиллз и Сан-Франциско, в период движения свободолюбивых американских хиппи, оставили после себя двоякие воспоминания. Это и криминальные истории, связанные с Чарли Менсоном и массовые самоубийства в сектах. Впрочем, позитивных моментов тоже было немало. Вдохновителем целой эпохи автономной самоорганизации стал сквот, открывшийся на острове Христиания в Копенгагене в сентябре 1971 года. После чего ещё одна волна сквоттинга охватила Европу. В Испании сквоты называются «окупас», «Can Masdeu» пример из ныне существующих. Итальянские сквоты , большинство из которых были созданы  в 1989-1994 годы, позиционировались как социальные центры( Centro Sociale) , а самый известный из них «La Torre», был в середине 1990-х перемещён и действует до сих пор.

Движение сквоттеров 1980-1990-х отличилось независимостью  и демократичным характером  равноправных участников, чьи усилия, в отличие от околополитических и мигрантских тусовочных мест были направлены на творчество, генерирование идей и работу. Иногда это были помещения городских трущоб, как район в Сохо, ставший спустя десятилетия респектабельным культовым местом и улицей модных бутиков. Иногда это были заводские помещения, приспособленные под проживание и работу. Но чаще всего это были пустующие жилые дома, в которых появились знаменитые ныне сквоты «Кёпи» и «Тахелес» в Берлине, «Риволи 59» в Париже, «Метёлково место» в Люблянах , или «Дом Молодежи» в Стокгольме, снос которого вылился в отчаянное противостояние сквоттеров и полиции. Из известных  русских самозахватов за рубежом, можно отметить сквот Алексея Хвостенко известного по песням «Город Золотой» (которую сделал Борис Гребенщиков) и «Орландина». Сквот находился в Бобуре. Сейчас это фешенебельный район, но ещё в конце 1980-х это был достаточно криминальный квартал в котором жили клошары, наркоманы и самая нищая богема, в том числе и русская. Русские были активны и в берлинских и амстердамских сквотах 1990-х. Сквоты являлись пространствами, где работали, общались и тусовались иногородние и социально неустроенные или отвергнутые официозом творческие единицы, сбивавшиеся в группы с общими целями и концепциями.

В неформальной экономике наиглавнейшим ресурсом являются площадки мастерских и репетиционных баз. В «келейные» рамки советских кухонь и квартирных салонов андеграунд 1980-х уже не помещался. И ещё до начала перестройки началось сквотирование нежилых помещений, которые в силу процесса разуплотнения советских коммуналок удобным образом располагались в центре города. Помимо классических захватов квартир, домашних салонов, котельных, дворницких, загородных лагерей и студенческих кампусов, в Прибалтике существовали оригинальные места коммуникаций. Так в Литве люди выбирали для фривольного общения церковь, как место свободное от надзора и коммунистических идей, а в Таллине помимо сквота рядом с железнодорожным вокзалом панки собирались в «катакомбах  Тоомпеа», находившихся на возвышенности  Старого города.

Женя Монах

Я с товарищами всегда на выездах интересовался субкультурами в разных городах. Делать это было несложно, потому как волосатые люди в джинсе и немыслимых свитерах были легко выпасаемы местной общественностью, и «голубиной почтой» оповещался местный андеграунд. Как-то в городе Пскове, где мы были проездом, случилось нечто подобное. Мы тогда побродили по городу, где народ развлекался очередной первомайской демонстрацией. И когда присели, к нам подгребает какой-то дядечка и спрашивает, а вы случайно не к какому-то там Сереже приехали? Мы сильно удивились, но сказали, что, в общем-то, нет, и только через несколько лет узнали, что в городе был достаточно известный волосатый Юфо. И человек, который нас спрашивал, искренне хотел помочь нам. Я потом его встретил уже в Питере, когда люди полунеформального вида подошли ко мне на вокзале и спросили, знаю ли я что-нибудь про Сайгон. На что я им ответил, что, мол, собственно, я не хиппи, а фанат, чем очень сильно их удивил. Они-то меня и привели в пресловутый Сайгон. Я, тогда впервые столкнувшись с этим «государством в государстве», часто встречал на фоне общей инертной и почти бесполой массы хиппотни нормальных волосатых, которые просто отрывались от социума и перемещались по стране в любых направлениях без копейки в кармане. Наиболее популярным местом сбора и отрыва были лесные лагеря, где хиппаны жили бок о бок с природой, порой по несколько месяцев подряд. Например, лагерь на Гауэ под Ригой собирал немалое количество волосатых всех мастей, включая и иных маргиналов. Там я впервые встретил Ника Рокенрола с девушкой Зигги, имя которого уже к тому времени обросло всяческими легендами. Мы с ним очень быстро подружились, и вместе с Фифой и псковским Диком (от которого я впервые услышал тогда еще слово Моторхед) гоняли местных ленивых оболтусов. Доходило до смешного. Мы поставили лагерь, собрали немытую посуду и заделали ужин, а вокруг бродили сглатывающие слюну хиппаны, которым не хватало сил вымыть посуду. Собственно, ленью и нежеланием участвовать в чем бы то ни было и характеризовалось большинство представителей того поколения хиппи, с которым я столкнулся. Максимум телодвижений, что они могли предпринять, - так это бесцельное показное тусование и периодические массовые встречи по типу день рождения Джона Леннона. Конечно же, не все поголовно. Потом сама система начала разлагаться изнутри и становиться неискренней. Все эти лозунги «мир - любви и нет - войне» работали только для совсем уж свежих рекрутов. Часть хиппанов плотно присела на наркотики и сторчалась, более активная переквалифицировалась в металлорокеров и футбольных фанатов, а оставшаяся идеологизированная молодежная масса побродила по выставкам и тусовкам, да и разбрелась по домам и христианским общинам уже к началу 90-х. Возвращаясь к хронологии. В середине восьмидесятых как раз произошло упомянутое разложение, и на базе сайгоновской тусовки сложилась новая, но уже металлистическая. Появилась новая музыкальная волна, отличная от предыдущего тяжелого рока, и собственно эти ритмы стали объединяющим фактором новой формации. На музыкальном «толчке», откуда, собственно, и приходила музыкальная информация и журналы, сложилась своя туса, но какая-то более коммерческая, что отторгало людей с уже сложившейся беззаботной психикой. По сути, мы их считали мажорами и где-то год тусовались в Сайгоне, который становился из года в год скучнее и скучнее. Поскольку явного лидера на тусе не было, мы долго не могли куда-либо прибиться, пока в 86 году недалеко от Дворцовой набережной мы не застолбили место, более известное как «Треугольник».

Сквоты конца 20 века можно было определять по направлениям, поскольку состав в них подбирался по схожести интересов. Так, например, Булгаковский  сквот, производное от тусовки хиппи, изначально занимавшей чердак и подъезд в котором, некогда жил Михаил Булгаков. Позже тусовка разрослась и расселилась на рубеже 1990-х в соседние нежилые подъезды, сохранив хипповый состав и пристрастия. Продолжением этой истории в 1990-х стала попытка сквоттировать пустующий ресторан «Джелторанг» на Чистопрудном бульваре, и более успешная попытка 1995 - 1997 в виде многоэтажного сквота на Остоженке, который основал американец, участник движения «хранителей  радуги», гражданин США Пол Спэнглер, приехавший в Москву, налаживать творческие связи. В канве панка появился московский сквот на Новокузнецкой и  панк-салон на Преображенке, ставший штабом московского панк-дендизма. Тоже самое про ленинградский сквот «НЧВЧ», где под жесткие гитарные рифы тусовалась андеграундная богема, чередовавшая концерты рок-групп с авангардными выставками и показами «параллельного кино». К этой же лиге относились ленинградские сквоты объединений «Тотал джаз» и «Инженеров искусств» в дерзко захваченном здании музея комсомола напротив главного офиса КГБ на Каляева. В 1989 - 1990 возник и резко схлопнулся сквот на улице Марата, где пытались провести съезд анархистов из АССА и АДА. К рейв культуре можно отнести сквот на Фонтанке 145, и сквот на Обводном канале. Активно практиковались танцевальные вечеринки в формате «acid party» в московском «Третьем пути», который позиционировался как мультидисциплинарный сквот для выставок показов и концертов.

Инал Савченков

Центр Питера уже в тот период 83 года полностью подлежал капитальному ремонту, и многие квартиры, шикарные по площади и отделке, пустовали, и художники имели возможность занимать их под мастерские, а в какой-то период устраивали акции неографитизма и расписывали брошенные и пустующие помещения. Мы ходили по забороненным домам и вставляли спички в косяк. Если спички оставались не тронутыми в течение недели, то мы просто выламывали дверь и въезжали в помещение. Так мы с Джо Смелковым из «Странных игр» заняли шикарную мастерскую, и я продолжил работать. Познакомившись с Котельниковым поближе, я многое приобрел творчески. Мои картины обрели четкость линий, а круг знакомств расширился. Мы были на коне, захватывали себе мастерские по 500 метров. И вот еще на Каляева нам подселили выпускника-мухинца, которого я за глаза сразу же отверг как приспешника академического искусства. Его тогда к нам определили, и я ему выделил место в подвале, где случился потоп, когда он в матросской шапочке выскочил на улицу. Я как-то его сразу признал, а когда увидел среди потопа его скульптуры, переселил к нам наверх, и наше сотрудничество с Францем Ротвальдом началось. Народу у нас уже было много, проекты были разнообразные, и я переключился на кино и мультфильмы. По-своему это был самый плодотворный период для моего творчества, так как у меня была мастерская и я мог позволить себе работать на больших холстах. К тому же огромная масса новых знакомых стимулировала творчество. А чуть позже неподалеку открылся сквот «НЧВЧ» в доме 22 на улице Салтыкова- Щедрина. Где в основном, под художественным руководством Сумарокова, трудились не только музыканты, но и ленинградские «Дикие», и кинематографисты «Некрореалисты».

Олег Котельников

 С Андреем Пановым, более известным как Свинья, единожды познакомившись, раззнакомиться было сложно. Поэтому мы продолжали видеться и далее, даже как-то составляли один ансамбль, который нигде не звучал, потому как с этим рок-клубом было все понятно и выступать там не хотелось. Хотелось что-то искать, вооружившись всяческими инструментами, и в этом плане все искусствоведческие дискурсы давно уж сняты. Андрея же куда-то все-таки позвали, возможно, в Черноголовку на фестиваль в 84 году. Также не стоит забывать про только что созданный ансамбль НЧВЧ, который тоже куда-то звали, но договориться с комсомольцами из рок-клуба не удалось. Просто меркантильно не давали аппаратуру. Были даже выклеены огромные плакаты, и выступление озвучено, но аппаратуры никто не дал. А так все это попадало под футуристические программы, потому как жизнерадостные ритмы призывали к содействию, чего, собственно, и добивались. И даже несостоявшееся выступление вылилось в то, что к группе подключилось семейство Сумароковых и открылся клуб НЧВЧ, в который на открытие в 87 году приехал Гарик с толпой московских неформалов. А сам ансамбль должен был пройти тестинг в рок-клубе, который курировала Валя с позывными «Стакан», которая недавно что-то там написала про Курехина, что это все мы, вместе... Вот тогда мы решили со Свиньей, который уже попал в список запрещенных групп с «АУ», там завизироваться. Тогда мы пришли визировать текста, то встретили Троицкого в буфете за чашечкой кофе вместе с Наташей Веселовой, которая, увидев нас всех вместе, видимо, созвонилась сама с собой… И, короче, эти текста были залитованы, и как-то мы вспомнили, что группа есть, тексты есть, а название еще не придумано. Хохоча по дороге домой и придумывая названия типа «Семеро козлят», составили список из 60 названий с пометкой - угодное подчеркнуть. Подчеркнули «Обыкновенный фашизм». Прошло прослушивание, на котором выступили одни и те же люди, но в разных составах. Сначала «НЧВЧ» потом «АУ». Ну и после прослушивания город еще долго перешептывался, так как на радостях Свинья сотоварищи поймали сумароковских котов, которых тот выгнал на лестницу. Поймали и попросту съели. Им долго еще инкриминировали этих котов, даже тем, кто не участвовал в поедании, а просто попадал в круг знакомых Свиньи. Зеленый свет на легальную концертную деятельность был дан, но деятельности тогда как-то не особо получилось.

Вета Померанцева

 В этот же период наряду с «нью-вейвом» пошла волна панковского ревайвела, и появились такие группы как «Бригадный подряд», возродилось «АУ». Но их не особо чествовали в питерском рок-клубе, который оккупировали люди, тяготеющие к иной эстетике. Все это привело к тому, что рядом организовался клуб «НЧВЧ», где уживались группы более жесткого звучания. Все явно сдвинулось с мертвой точки и двинулось в непонятном направлении. Да, это все оформлялось как некая трудовая деятельность, поскольку тунеядство все еще преследовалось. Моя же трудовая книжка по этим причинам висела по должности ночной уборщицы. Выставки в «НЧВЧ», куда я зачем-то попала в роли представительного лица и одновременно секретаря, в школьном платье с бабеткой… Выставки были очень яркими и собирали неимоверное количество зрителей, побивая рекорды официально заявленных. Там же устраивались концерты, на которые привалили иностранцы, и контакты с зарубежной общественностью налаживались сами собой, в том числе и через этот клуб. Появление иностранцев и стремление почерпнуть побольше информации извне не могло не отразится на творчестве неформалов и даже как-то стало в их творчестве отдельным символом чего-то нового, достаточно иронично обыгрываемое наряду с модернистским эпатажем.

Отдельным ручейком позднесоветского сквотирования появилась арт-сквоттерская история, развивавшаяся в виде квартирного «салонства» и «келейности» вплоть до конца 1980-х. В Ленинграде с помещениями на капремонте было пообильнее, поэтому процесс шёл проще. Появилась галерея «Асса», открытая Тимуром Новиковым, творческие мастерские ТЭИ заняли дом на Пушкинской 10, где на этой базе образовался сквот, а затем и выставочный центр. Почти синхронно в 1984 году Герман Виноградов с устроился сторожем и занял часть здания в Хохловском переулке в Москве. Помимо обитателей несанкционированных мастерских, там выставлялись, тусовались, общались и устраивали хеппенинги. Пространство после двухлетнего яркого существования и внимания со стороны иностранной прессы и культурологов был закрыто резко, в течение трёх дней в 1986 году. Вслед за этим образовался сквот в выселенном доме министерства обороны на Фурманном переулке, где с 1986-го по 1991-й находились мастерские порядка 100 художников. Параллельно было организовано несколько мелких сквотов в Мерзляковском и Кисловском переулке. Волна сквоттерского движения в 1988 году докатилась и до Киева. Там, в отселенном доме на углу улиц Б. Хмельницкого и И. Франко, были сквотированы отселённые перед капремонтом квартиры. С переездом на другую улицу община художников значительно изменилась в составе, обрела свое название «Парижская коммуна» (сокращенно «Парком»). Мастерские на улице Парижской коммуны были закрыты в связи с начавшимся капитальным ремонтом здания только в 1994 году. С 1992 по 1999 годы на Большой Житомирской 25, в отселённом доме, благодаря инициативе А. Зяблюка, также были размещены мастерские, а с 1997 года открылся выставочный зал. Дом окрестили аббревиатурой, состоящей из первых букв названия улицы, – «БЖ». В 1997 году была юридически зарегистрирована «Киевская организация художников «БЖ-Арт».

Герман Виноградов

 Когда у меня появилась жена Алла, я пошел по району искать сдающееся помещение. Хотел я жить только в этом районе, прямо напротив детского сада, и тут чудесным образом нахожу квартиру, куда нас хозяйка, тоже по имени Алла, просто впускает жить. Бесплатно. Тогда было много свободных комнат в коммуналках, да и люди были человечными, но какими-то подземельными. Я очень любил летом играть на гитаре, сидючи на балконе. И вот как-то сижу, наигрываю испанскую мелодию, слышу звук молотка в детском саду напротив. Нам с Аллой стало интересно, и мы туда однажды залезли. Леша-скульптор, который там сидел, сначала очень напрягся. Но потом, когда познакомились, сдружились. А я тогда сменил рабочий профиль с грузчика на сторожа, и было это достаточно забавным. Я устроился сторожем в магазин, который находился внизу, возле подъезда. Когда магазин закрывался - я спускался, закрывал его и шел спать, просыпался - открывал магазин и шел на балкон играть на гитаре. И так получилось, что именно в этот момент здание передали на баланс соседних цековских яслей, находившихся по соседству, и Леше срочно потребовались помощники, точнее мертвые души, за которые он мог бы получать зарплату. Это потом мы его перевоспитали, и он стал хорошим. Было это 7 ноября 1984 года. Если я до этого просто прислушивался к звонам, а Москва была совсем не шумным городом… И вот когда я шел как-то к детскому саду и просто пнул какую-то валявшуюся трубку, она издала настолько запредельный звук! Что-то во мне повернулось, и можно сказать, что именно с этого момента все и началось. Конечно же, там я познакомился с Колей Филатовым. Он тогда только что потерял мастерскую, и Леша пригласил его к себе, так как вынужден был набрать новый штат сторожей. И вот в первый год началась в детском саду тусовка. Приходили Жорик, Ройтер. Просто как знакомые. Приходило множество немецких барышень, изучающих славистику, а потом Коля познакомил меня с гиперреалистами, с Лешей Тегиным. Тогда стянулись несколько поколений авангардистов, таких как Кабаков, Чуйков, Пригов, практически все, кто потом прозвучал. Наумец сказал, что вот есть такое место, и привел их к нам. Гарик, Тимур, Африка, Густав, Курехин, Пакита Эскофет, и как-то мы сразу друг другу понравились. Но питерцы сказали, что как-то у нас все мягковато и не хватает драйва. И когда все это соединилось, мы тут же нарисовали две десятиметровые картины и понеслись наезды из двух городов.

Олег Котельников

В 1985 году объединенной группой мы поехали в Москву к Володе Наумцу, которого я уже познакомил с Тимуром Новиковым, и тот выставлял его в домашней галерее Асса. А потом Гарри Иванович нас всех привел в детский сад, где мы обнаружили Германа Виноградова и других художников, находившихся в самом начале своего пути и придерживавшихся достаточно устаревших художественных традиций. Хотим мы этого или нет, но аналогии с футуризмом напрашиваются сами. Терпеть было уже незачем и ждать было нечего, поэтому среда оказалась восприимчивая к новациям.

Гарри Асса

Наумец тут же все понял. Понеслись межпланетные разговоры про мировой авангард, и то, что все уже понеслось. На самом деле, можно понять его недоверчивость. После стольких лет в «подпольной жопе», и тут на тебе, авангард. Свет в конце туннеля. Мы объясняем, что нам нужны новые, молодые боевые люди от искусства. Ответ - знаю, одеваемся и идем. И привел он нас в детский сад, где спектакль с фотографиями повторяется и Наумец нам подыгрывает. А помещение огромное. Пустое. Места до фига, а Герман сидит в маленькой комнатке на скамейке из унитазов и бренчит на гитаре. И Коля Филатов со своим гиперреализмом, который всем уже надоел за 15 лет полуподполья. Рассказываем про «Поп-Механику», новый русский авангард. Энди Уорхолл всех поддерживает, показываем фотографии. И с этого момента все забегали и начали рисовать новые картины. И в «детском саду» как раз был достигнут тот самый «синтез веселья», когда все участвовали во всем, и две столицы объединили свои усилия в авангардном направлении. Потом мы гуляли с журналистом из «Актюэля», который, офигев от питерских и московских событий, дал обширную статью в журнале. Он сам говорил, что такого быть не может, и даже когда статья вышла, ему не поверил даже главный редактор. При этом собрался в Россию, чтобы убедиться лично. Он приехал и снял фильм, в который попала в том числе и Жанна. А если добавить ежедневные тусовки с огромным количеством фактурнейших людей, обладающих передовой и моднейшей культурной информацией, то ситуация станет еще более конкретной. В этих ежедневных совместных прогулках и ковался общий дух, пропадали снобизм и двуличность. Люди очищались. И все были на образах. Коля Филатов ходил как Байрон, Герман держался как Маяковский. В тот же период опять появился Джонник, который сразу же врубился в происходящее и собрал группу «Кепка». К «Поп-Механике» подтянулись Катя Филиппова и Катя Микульская и стали делать очень прикольные костюмы. А началось все с простого совместного костюмированного гуляния по улице.

Герман Виноградов

Потом был создан дом моделей, и начались замечательные прогулки с толпами неформалов, фестивали, пресса, тусовки в детском саду, о которых не подозревали непосвященные. И продлился этот процесс вплоть до 23 сентября 86 года, когда пришли комитетчики. После того как началась активная жизнь, подтянулось множество иностранной прессы, американской, немецкой, французской, которые были крайне удивлены проявлением творческой активности такого уровня в Советском Союзе.

В первую очередь сквотируемые помещения нужны были приезжим, которые были куда активней местных жителей. Так сквот на Осипенко, в конце 1980-х заехала «ростовская» группа творческих личностей, которая позднее перебралась в Трёхпрудный переулок, где на захваченном чердаке была устроена стихийная галерея. В тех же 1980-х Александр Петлюра сквотировал квартиру на улице Гашека неподалеку от винтажной Мекки на Тишинке. Стремительно обрастая союзниками, новый клубок отношений переехал в 1990 году на Петровский бульвар, где состоялось самое крупное за всю историю 1990-х независимое творческое пространство «Заповедник искусств на Петровском бульваре», на несколько домов и два двора. Не смотря на многочисленные протесты, тысячи невиртуальных подписей, депутатские запросы и баррикады, сквот был снесён в 1995 году. В целом вся вторая половина 1990-х, на фоне становления первых галерейных пространств и клубного пространства, ознаменовалась сносом и отъёмом государством творческих пространств у уже состоявшихся художественных групп. Таким образом, сохранялись коммуникации, но рабочее пространство резко сократилось, чем в определенной степени можно объяснить стагнацию и на художественном и музыкальном фронте. С середины 1990-х заселённые пространства уже не были сквотами в чистом виде, везде присутствовали договорные отношения с организациями и людьми, присматривающими за помещениями, которые расселялись или стояли на капитальном ремонте. Таким было пространство объединения арт-группы «Речников» на Мойке 22 в Санкт-Петербурге. Из известных точек конца 20 века в Москве можно вспомнить недолгосрочное пространство «Фабрики кардинального искусства» в Фалеевском переулке. И сквот «Корпорации тяжёлого рока», заселившийся в Леонтьевском переулке на рубеже тысячелетия в котором была студия звукозаписи и склад печатной продукции.

Александр Петлюра

Ко мне тоже, в силу порочных связей с неформалами и радикалами, относились с опаской и в московские кружки не звали. Надо было что-то делать самому, и вот тогда появился сквот на Осипенко. Тогда там поселилась «Матросская тишина», «трехпрудники» только приехали с Ростова, и меня туда позвал Сережа Жегло, который опасался находиться там в одиночестве. Помещение было полной развалиной, каких в Москве было множество, но мы сделали ремонт, и началась работа. Я потащил туда Зайделя, Свиридова. Начал делать некроромантические натюрморты из дохлых кошечек на всяких золотых бумажках. Я же не Юфа - это он за «некро» отвечает, а у меня была смесь «некро» и романтики. Появился персонаж такой, Саша Кулешов, девочка которого подсказала пустую квартиру рядом с «Дукатом». Мы ее заняли, распределили комнаты, я позвал еще Катю Рыжикову. Период сквота на Гашека можно обозначить как промежуточную фазу неформальной коммуникации…

 …Гулял я по Петровскому и нашел именно тот дворик, а когда узнал, что там прописана Броня и Абрамыч, то понял – это чудо и есть, это тот самый знак, который я искал. Я стал заботиться о стариках, и потом, когда начали приходить хитроватые мужички, я им открыто и заявил, что мы опекуны. Позже Ваня Дыховичный написал запрос от Свободной академии, что группа художников ищет мастерские. Чиновники заныли, что они, мол, не могут, пользуйтесь пока так. Это был период полного распада системы, и никто не хотел брать на себя ответственность. Ну а мы пошли по пути формализации, обозначив себя коммуной, чтобы просто закрепить за собой место. И основным принципом было поддержание полной и тотальной чистоты, никаких бутылок, бычков, грязи. Видимо поэтому местные депутаты вскоре сдружились с нами, поскольку территория была немалая, но была в короткие сроки приведена в порядок и освоена. Самым лучшим оружием с бюрократами того периода было сотрудничество с местным самоуправлением, и когда на официальное открытие понаехала милиция, пришлось в открытую говорить, что да - у нас официальное место, официальная организация. Вот письмо, вот справка.

Все это было заранее подготовлено и, как показывает история, это оказалось единственно правильным путем. Потом мы уже стали отправлять к депутатам Петю Чайника, он как настоящий поэт-шизофреник с бюрократами быстро общий язык находил. Надели ему шляпу, костюм, папку под мышку и вперед, его так никто и не раскусил. Параллельно с нами во двор заселились псевдоказаки. Они заняли второй этаж, но захотели большего, хотя им предлагали совместное пользование зданием. Пришлось им открыто сказать, что вы тут бегаете, играете в какую-то шизофрению, а нам тут творить. Ну, и отобрал ключи. Детишки, а они все были достаточно молодыми, пожаловались гетману, который приехал и… получил как следует в репу, пока ряженые бегали с лопатами по двору за Лунгиным. А на второй день залезли с Сашей Осадчим ночью в их помещение, «помыли» знамя, какие-то вещи, и вынесли. Собственно, когда на следующий день пришли ходоки с вопросом, куда все могло деться, мы им сказали, что, мол, это ваша какая-то отделившаяся часть все вывезла. Вот так был спровоцирован конфликт в шизофренной среде, а потом вынесли и все остальные вещи. Ну и понеслась…

Екатерина Рыжикова

Начались девяностые, люди стали эмигрировать из страны. Нас этот процесс тоже затронул, и в течение буквально двух месяцев мы потеряли почти половину труппы. Уехали «Оберманекены», Иренчик, Гоша Острецов. И, собственно, поэтому после широкого резонанса «Октавии» этот процесс не двинулся дальше. Начались переезды, на Осипенко мы встретились с Жегло, а уже оттуда переехали на Гашека. Там Саша Петлюра развернулся со своими фекальными и некроромантическими проектами. Аня Новикова там сняла фильм с участием Владика Монро, нас, Фишкина, Зайделя. Там вообще много чего снималось нашими киностудиями. Но поскольку сильно к месту были не привязаны, участвовали в жизни сквота как-то поверхностно. Все эти съемки потом выстрелили за границей, а мы переместились на Петровский, где все старые участники начального движения плюс новые модельеры и неформалы слились в едином порыве изменить ситуацию с культурной жизнью в столице. В период активного развития сквота в Москве начали открываться первые клубы, начиналась рейв-культура, в которую мы, со своей этнической подоплекой, активно влились. «Север» активно выступал со своими перформансами и на Петровском, и на клубных площадках. Как мне кажется, сквот закрыли потому, что полностью отсутствовал профессиональный менеджмент, который мог бы общаться с бюрократами на их языке. С другой стороны, все, что делалось в радикальной художественной среде Петровского бульвара, было не нужно в России, но было на ура воспринято за границей. Мы ездили вместе с «Белкой» (объединение «Белая Река») в Потсдам и видели реакцию местной среды. Да и раньше все, кто приезжал из заграничного культурного сообщества, пытались помочь развиться и выехать, показав свои возможности вне кураторской среды.

Герман Виноградов

Это стало кульминацией сквоттерского искусства. Меня пригласил Саша Петлюра. Первый раз я его увидел на ступеньках музея Глинки на фестивале «Альтернатива». Он тогда занимался скульптурами и оформительством и участвовал в проекте «Свободная Академия». Был очень веселым и обстебал Марка Захарова с покойным Роланом Быковым. Потом он приходил на Солянку, где помимо меня работал будущий модельер Греков. Там-то он мне и сказал, что вот у него появилось помещение и если я хочу, то могу заселиться. Я заселился в соседний от него дом, поломал стенки, хотел захватить большее пространство. Саша злился. Бросал бутылки мне в окно (смеется). Тогда он был очень похожий на Гарика, и мне казалось, что он несколько нервничал от «гариковского» наследия, как-то над ним висело все это, какой-то период. Под моим помещением был Аркаша Насонов, но они допекли Петлюру своим эстетством, и он их в итоге выгнал. Я позвал на освободившееся место Понамарева с Тегиным, и они там запустили свой проект с тибетской музыкой. А наверху хотели поселиться какие-то металлисты, сын Обозы, его сестра пела в какой-то группе, но условия брутальные им не подошли. А Паша Лила и Митя Чуйков там спокойно обустроились и стали рисовать картины. Тогда же стала ходить куча людей, группа «Север», Таня Морозова. А в полуразрушенных домах были выставочные залы и место под инсталляции. Петровский стал по настоящему фестивальным местом, где собиралась общая энергия, не сравнимая с «детским садом». Хотя оно не было таким элитарным по контингенту, но количество молодежи было гораздо больше. Саше, конечно же, хотелось, чтобы приходили народные артисты, известные концептуалисты… Собственно, как и всем хотелось признания. А по соседству был еще один сквот, и туда ходили всякие поэты, и мне там было интересно пообщаться. А может быть и к лучшему, по крайней мере, все происходило без кураторских вмешательств, и интенсивность событий, а также экстремальность условий вернули время 80-х.

Гарри Асса

Алкоголь понесся где-то с года 90-го, когда появился спирт «Рояль» и понесся нездоровый пьяный кураж по всей стране. Петровский же был отдушиной. Куда можно было прийти и порадоваться за знакомых, которые прогрызли себе место под солнцем, когда остальная художественная среда стала продажной мелким оптом и малоинтересной. Был еще жив Тишинский рынок, где тусовались будущие модельеры и неформалы всех мастей.

До 94 года это была просто мастерская художников, которая часто подвергалась нападкам всяческих ушлых людей, которые с приходом экономических свобод понимали эти свободы по-своему. Леша Блинов (Белый) и Катя Рыжикова приводили туда всяческие творческие единицы, но Лика с Борей всего боялись, и ничего там не происходило. И вот когда их наконец-то выгнали, попросту вынесли вещи на улицу, Петлюра, Осадчий, Алан и я так же попросту их обратно внесли, и «Третий путь» заработал после этого момента как культурный центр. На освобожденную площадку подтянулись братья Полушкины со своими моделями, начались концерты, перформансы, выставки, и на какой-то период этот сквот стал наиболее известным по городу. «Третий путь» стал той дополнительной музыкальной площадкой, которой не хватало на Петровском, но после закрытия центрального очага неформальной культуры в упадок пришло и его «дополнение».

Вета Померанцева

Естественно, что в Москве тоже зарождалась клубная жизнь, и я сразу же попала в круг общения, сформировавшийся вокруг еще одной участницы съемок фильма «Ассы» Друбич, открывшей приватный клуб «Маяк», и Светы Викерс, открывшей «Эрмитаж». Можно сказать, что начало девяностых сопровождалось более интенсивными перемещениями из Питера в Москву, чем было в 80-е, и в результате этих перемещений я оказалась, конечно же, на Петровском бульваре, где Саша Петлюра организовал мощнейший московский сквот и где собрались участники старых движений и тусовщики с Тишинского рынка. Мне тогда очень хотелось реализовать себя в кино, и на этой почве мы сошлись с Комаровой, делавшей в то время боди-арт. И она тут же накрутила проект, вплоть до привлечения Савелия Крамарова. И вот в компании с Ольгой Тобрелутс и девочек из «Пепси» мы прибыли в столицу в поисках бюджета на кино. Тогда же с нами был уже получивший свое первое признание за диджейские заслуги Леша Чернорот, более известный как Компас-Врубель, который жил в Питере на Фонтанке, 145 и часто приходил к нам столоваться. Мы приехали в Москву, где мне трижды назначал встречу Годар. На первую встречу я опоздала, на вторую тоже, а третью, отдадим должное историческим реалиям, он мне не назначил. По приезде в Москву я познакомилась с Леней Морозовым, который привел меня в клуб к Друбич, где я встретила множество старых знакомых и с удивлением обнаружила, что клуб ориентирован не только на неформалов, но и на «золотую молодежь» типа Кристины Орбакайте. Гарик же, пытавшийся приводить в клуб уличных радикалов, был по-быстрому вторично от этого нарождающегося нового бомонда отлучен. В этом была категорическая разница между московскими клубами и питерскими, которые были более приватными и более нацелены на формирование эстетского общения очень непростых и творческих людей. Опять же выдерживая пресловутый «дачный стиль». Просуществовало это в достойном виде до 96 года, пока возле Белого дома в Москве населению вежливо намекнули, что можно далеко не все из того, что было обозначено в 91-м. За этот период было создано около 53 лейблов, но потом постепенно все неформалы стали вытесняться экс-комсомольцами, которые начали строить все по своим уровням восприятия - то есть быстро, просто и за небольшие деньги. Конечно же, вопросы, зачем нам это нужно, стали озвучиваться гораздо чаще, и все движение как коммуникация постепенно угасало, превращаясь в рынок труда.

История сквоттерства периода Перестройки показывает, что без затрат времени и энергии на противостояние, пребывающему в летаргическом сне советскому социуму, в советских маргиналиях сложилась аполитическая альтернативная культура. Близкая к анархии минимальная институциализация вполне возможна в небольших сообществах, где отсутствуют сложности отношений между участниками. Зарубежные коммуны, основанные в 1970-х и 1980-х (такие как «Нидеркауфунген» под Касселем, «La Torre» или «Христиания» близ Копенгагена) и работающие по принципу кооперации и коллективного решения проблем, функционируют до сих пор. Массовые сообщества анархистского толка просуществовали в 20-м веке от 20 до 60-ти (Индия) лет, и существование подобных сообществ в 21-м веке гораздо скоротечнее. Опыты и эксперименты по построению самоорганизаций и альтернативных пространств, показывают, что добиться ощутимых результатов можно и без революционных разрушений, экспроприаций и перманентного террора окружающих. Отношение к государству не требует его немедленного разрушения, оно просто игнорируется, когда находится в противоречии с интересами личности или сообщества. Строя самодостаточную автономию, можно быть согласным с её наличием и даже вступать в договорные отношения с муниципалами, когда интересы совпадают и стороны способны соблюдать договоренности.

В завершение обзора можно подитожить тем, что в 2010-м году в России вышло постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации и Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 29 апреля 2010 г. N 10/22 г. Москва "О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав"

https://rg.ru/2010/05/21/prava-dok.html

в котором сказано, что понимать вопросы надо просто: когда человек давно живет в доме, который ему не принадлежит, то суд по основанию именно такой «давности» может признать его владельцем. По недвижимости срок «давности» определен в 15 лет, а по другому имуществу — пять лет. Это значит, что Россия стала второй после Великобритании страной, узаконившей сквоттерство. Понятие же  понятие «приобретательная давность», существовало и в Российской империи, и закреплена в Гражданском кодексе от 1991 года.