Роальд Даль.Кожа.

КОЖА

В том году — 1946-м — зима слишком за тянулась. Хотя наступил уже апрель, по ули цам города гулял ледяной ветер, а по небу ползли снежные облака.

Старик, которого звали Дриоли, с тру дом брел по улице Риволи. Он дрожал от холода, и вид у него был жалкий; в своем грязном черном пальто он был похож на дикобраза, а над поднятым воротником видны были только его глаза.

Раскрылась дверь какого-то кафе, и на него пахнуло жареным цыпленком, что вы звало у него в животе судорогу от приступа голода. Он двинулся дальше, равнодушно посматривая на выставленные в витринах вещи — духи, шелковые галстуки и рубашки, драгоценности, фарфор, старинную мебель, книги в прекрасных переплетах. Спустя ка кое-то время он поравнялся с картинной галереей. Раньше ему нравилось бывать в картинных галереях. В витрине он увидел единственный холст. Он остановился, что бы взглянуть на него. Потом повернулся и пошел было дальше, но тут же остановился

еще раз и оглянулся; и вдруг его охватила легкая тревога, всколыхнулась память, слов но вспомнилось что-то далекое, виденное  давным-давно. Он снова посмотрел на кар тину. На ней был изображен пейзаж — купа деревьев, безумно клонившихся в одну сторону, словно согнувшихся под яростным порывом ветра; облака вихрем кружились в небе. К раме была прикреплена небольшая табличка, на которой было написано: «Хаим Сутин (1894-1943)».

Дриоли уставился на картину, пытаясь сообразить, что в ней было такого, что ка залось ему знакомым. Жуткая картина, по думал он. Какая-то странная и жуткая... Но мне она нравится... Хаим Сутин.

 Сутин... «Боже мой! — неожиданно воскликнул он. — Это же мой маленький калмык, вот кто это такой! Мой маленький калмык, и его картина выставлена в одном из лучших па рижских салонов! Подумать только!»

Старик приблизился к витрине. Он от четливо вспомнил этого юношу — да, те перь он вспомнил его. Но когда это было? Все остальное не так-то просто было вспом нить. Это было так давно. Когда же? Двад цать — нет, больше тридцати лет назад, раз ве не так? Погодите минутку. Да, это было за год до войны, первой мировой войны, в 1913 году. Именно так. Тогда он и встре тил Сутина, этого маленького калмыка, мрачного, вечно о чем-то размышляющего юношу, которого он тогда полюбил — почти влюбился в него, — и непонятно за что,

разве что, пожалуй, за то, что тот умел рисовать.

И как он рисовал! Теперь он вспомнил гораздо яснее — улицу, баки с мусором вдоль нее, запах гнили, рыжих кошек, грациозно бродящих по свалке, и женщин — потных жирных женщин, сидевших на порогах и выставивших свои ноги на булыжную мостовую. Что это была за улица? Где жил этот юноша?

В Сите-Фальгюйер, вот где! Старик не сколько раз кивнул головой, довольный тем, что вспомнил название. И там была студия с одним-единственным стулом и грязная красная кушетка, на которой юноша устраивался на ночлег; пьяные сборища, дешевое белое вино, яростные споры и вечно мрачное лицо юноши, думающего о работе.

Странно, подумал Дриоли, как легко ему все это вспомнилось, как каждая незначи тельная подробность тотчас же тянула за собой другую.

Вот, скажем, эта глупая затея с татуировкой. Но ведь это же было просто безумие, каких мало. С чего все началось? Ах да, как то он разбогател и накупил вина, именно так оно и было. Он ясно вспомнил тот день, когда вошел в студию со свертком бутылок подмышкой, при этом юноша сидел перед мольбертом, а его (Дриоли) жена стояла по среди комнаты, позируя художнику.

— Сегодня мы будем веселиться, — ска зал он. — Устроим втроем небольшой пра здник.

— А что мы будем праздновать? — спросил юноша, не поднимая глаз. — Может, то, что ты решил развестись с женой, чтобы она вышла замуж за меня?

— Нет, — отвечал Дриоли. — Сегодня мы отпразднуем то, что мне удалось зара ботать кучу денег.

— А я пока ничего не заработал. Это тоже можно отметить.

— Конечно, если хочешь.

Дриоли стоял возле стола, развязывая сверток. Он чувствовал себя усталым, и ему хотелось скорее выпить вина. Девять клиентов за день — все это очень хорошо, но с глазами это может сыграть злую шутку. Раньше у него никогда не было девяти человек за день. Девять пьяных солдат, и что замечательно —.не меньше чем семеро из них были в состоянии платить наличны ми. В результате он разбогател невероятно. Но напряжение было очень велико. Дриоли от усталости прищурил глаза, белки кото рых были испещрены красными прожилка ми, а за глазными яблоками будто что-то ныло. Но наконец-то наступил вечер, он был чертовски богат, а в свертке было три бутылки — одна для его жены, другая для друга, а третья для него самого. Он отыскал штопор и принялся откупоривать бутылки, при этом каждая пробка, вылезая из гор лышка, негромко хлопала. Юноша отложил кисть. — О Господи! — произнес он. — Разве при таком шуме можно работать?

Девушка подошла к картине. Приблизил ся и Дриоли, держа в одной руке бутылку, в другой — бокал.

— Нет! — вскричал юноша, неожиданно вскипев. — Пожалуйста, не подходите! — Он схватил холст с мольберта и поставил его к стене. Однако Дриоли успел его раз глядеть.

— А мне нравится.

— Ужасно.

— Замечательно. Как и все, что ты делаешь, это замечательно. Мне все твои карти ны нравятся.

— Беда в том, — хмурясь, проговорил юноша, — что сами по себе они несъедобны. Есть-то я их не могу.

— И все же они замечательны. — Дриоли протянул ему полный бокал светло-желто го вина. — Выпей, — сказал он. — Это тебя взбодрит.

Никогда еще, подумал он, не приходи лось ему видеть более несчастного человека или же более мрачного лица. Он увидел его в кафе месяцев семь назад, тот сидел и пил в одиночестве, и, поскольку он был похож на русского или же какого-то выходца из Азии, Дриоли подсел к нему и за говорил:

— Вы русский?

—Да.

— Откуда?

— Из Минска.

Дриоли вскочил с места и обнял его, крича, что он и сам родился в этом городе.

— Вообще-то я родился не в Минске, — , сказал тогда юноша, — а недалеко от него.

— Где же?

— В Смиловичах, милях в двенадцати от Минска.

— Смиловичи!— воскликнул Дриоли, снова обнимая его. — Мальчиком я бывал там несколько раз. — Потом он снова уселся, с любовью глядя в лицо своему собесед нику. — Знаешь, — продолжал он, — а ты не похож на русских, живущих на Западе. Ты больше похож на татарина или на калмыка. Ты самый настоящий калмык.

Теперь, в студии, Дриоли снова посмотрел на юношу, который взял у него бокал с вином и осушил его залпом. Да, лицо у него точно как у калмыка — широкоскулое, с широким грубым носом. Широкоскулость подчеркивалась и ушами, которые торчали в разные стороны. И потом, у него были уз кие глаза, черные волосы, толстые губы калмыка, но вот руки — руки его всегда удивляли, такие тонкие и белые, как у жен щины, с маленькими тонкими пальцами.

— Налей-ка еще, — сказал юноша. — Праздновать — так как следует.

Дриоли разлил вино по бокалам и усел ся на стул. Юноша опустился на дряхлую кушетку рядом с женой Дриоли. Бутылки стояли на полу между ними.

—• Сегодня будем пить сколько влезет, — проговорил Дриоли. — Я исключительно богат. Пожалуй, я схожу и куплю еще несколько бутылок. Сколько нам нужно?

— Еще шесть, — сказал юноша. — По две на каждого.

— Отлично. Сейчас принесу.

— Я схожу с тобой.

В ближайшем кафе Дриоли купил шесть бутылок белого вина, и они вернулись в сту дию. Они расставили бутылки на полу в два ряда, и Дриоли откупорил их, после чего они снова расселись и продолжали выпивать.

— Только очень богатые люди, — сказал Дриоли, — могут позволить себе праздно вать таким образом.

— Верно, — сказал юноша. — Ты тоже так думаешь, Жози?

— Разумеется.

— Как ты себя чувствуешь, Жози?

— Превосходно.

— Бросай Дриоли и выходи за меня.

—Нет.

— Прекрасное вино, — сказал Дрио ли. — Одно удовольствие пить его.

Они медленно и методично стали напиваться. Дело было обычное, и вместе с тем всякий раз требовалось соблюдать некий ритуал, сохранять серьезность, и притом говорить много всяких вещей, и снова повторять их, и хвалить вино, и еще важно было не торопиться, чтобы насладиться тремя восхитительными переходными периодами, особенно (как считал Дриоли) тем, когда начинаешь плыть и ноги отказываются слу жить тебе. Это был лучший период из всех — смотришь на свои ноги, а они так далеко,

что просто диву даешься, какому чудаку они могут принадлежать и почему это они валяются там на полу.

Спустя какое-то время Дриоли поднялся, чтобы включить свет. Он с удивлением об наружил, что ноги его пошли вместе с ним, а особенно странно было то, что он не чув ствовал, как они касаются пола. Появилось приятное ощущение, будто он шагает по воздуху. Тогда он принялся ходить по комнате, тайком поглядывая на холсты, рас ставленные вдоль стен.

— Послушай, — сказал наконец Дриоли. — У меня идея. — Он пересек комнату и остановился перед кушеткой, покачиваясь. — Послушай, мой маленький калмык.

— Что там еще?

— У меня отличная идея. Ты меня слушаешь?

— Я слушаю Жози.

— Прошу тебя, выслушай меня. Ты мой друг — мой безобразный маленький калмык из Минска, — и по-моему, ты такой хороший художник, что мне бы хотелось иметь твою картину,прекрасную картину...

— Забирай все. Возьми все, что найдешь, только не мешай мне разговаривать с твоей женой.

—Нет-нет, ты послушай. Я хочу картину, которая всегда была бы со мной... всюду... куда бы я ни поехал... что бы ни случилось... чтобы она всегда была со мной... эта твоя картина. — Он наклонился и сжал его колено. — Выслушай же меня, прошу тебя.

— Да выслушай ты его, — сказала моло дая женщина.

— Дело вот какое. Я хочу, чтобы ты на рисовал картину на моей спине, прямо на коже. Потом я хочу, чтобы ты нанес татуировку на то, что нарисовал, чтобы картина всегда была со мной.

— Ну и идеи тебе приходят в голову!

— Я научу тебя, как татуировать. Это просто. С этим и ребенок справится.

— Я не ребенок.

— Прошу тебя...

— Ты совсем спятил. Зачем тебе это нужно? — Художник заглянул в его тем ные, блестевшие от вина глаза. — Объясни ради Бога, зачем тебе это нужно?

— Тебе же это ничего не стоит! Ничего! Совсем ничего!

— Ты о татуировке говоришь?

— Да, о татуировке! Я научу тебя в две минуты!

— Это невозможно!

— Ты думаешь, я не понимаю, о чем го ворю?

Нет, у молодого человека и в мыслях такого не было, поскольку если кто и понимал что-нибудь в татуировке, так это он, Дриоли. Не он ли не далее как в прошлом месяце разукрасил весь живот одного парня изумительным и тонким узором из цветов? А как насчет того клиента, с волосатой грудью, которому он нарисовал гималайского медведя, да сделал это так, что волосы на его груди сделались как бы мехом животного?

Не он ли мог нарисовать на руке женщину, и притом так, что, когда мускулы руки бы ли напряжены, дама оживала и изгибалась просто удивительным образом?

— Я тебе одно скажу, — заметил ему юноша, — ты пьян и эта твоя идея — пьяный бред.

— Жози могла бы нам попозировать. Портрет Жози на моей спине! Разве я не имею права носить на спине портрет жены?

— Портрет Жози?

— Ну да. — Дриоли знал — стоит толь ко упомянуть жену, как толстые коричне вые губы юноши отвиснут и начнут дрожать.

— Нет, — сказала девушка.

— Дорогая Жози, прошу тебя. Возьми эту бутылку и прикончи ее, тогда ты ста нешь более великодушной. Это же великолепная идея. Никогда в жизни мне не при ходило в голову ничего подобного.

— Какая еще идея?

— Нарисовать твой портрет на моей спине. Разве я не имею права на это?

— Мой портрет?

— Ню, — сказал юноша. — Тогда согласен.

— Нет, только не ню, — отрезала молодая женщина.

— Отличная идея, — повторил Дриоли.

— Идея просто безумная, — сказала Жози.

— Идея как идея, — заметил юноша. — И за нее можно выпить.

Они распили еще одну бутылку. Потом юноша сказал:

— Ничего не выйдет. С татуировкой у меня ничего не получится. Давай лучше я нарисую портрет на твоей спине, и носи его сколько хочешь, пока не примешь ванну и не смоешь его. А если ты вообще никогда в жизни больше не будешь мыться, то он всегда будет с тобой, до конца твоих дней.

—— Нет, — сказал Дриоли.

— Да. И в тот день, когда ты решишь принять ванну, я буду знать, что ты больше не дорожишь моей картиной. Пусть для тебя это будет испытанием — ценишь ли ты мое искусство.

— Мне все это не нравится, — сказала молодая женщина. — Он так высоко ценит твое искусство, что не будет мыться много лет. Пусть уж лучше будет татуировка. Но только не ню.

— Хотя бы только голова, — сказал Дри оли.

— У меня не получится.

— Это невероятно просто. Я берусь обучить тебя за две минуты. Вот увидишь. Я сей час сбегаю за инструментами. Иглы и тушь — вот и все, что нам нужно. У меня есть тушь самых разных цветов — столько же, сколь ко у тебя красок, но несравненно более красивых...

— Это невозможно.

— У меня самые разные цвета. Правда, Жози?

— Правда.

—Вот увидишь, — сказал Дриоли. — Сейчас я их принесу. — Он поднялся со сту ла и вышел из комнаты неверной, но реши тельной походкой.

Спустя полчаса Дриоли вернулся.

— Я принес все, что нужно! — восклик нул он, размахивая коричневым чемоданчи ком. — Здесь все необходимое для татуировщика.

Он поставил чемоданчик на стол, раскрыл его и вынул электрические иглы и флакон чики с тушью разных цветов. Включив электрическую иглу, он взял ее в руку и нажал выключатель. Послышалось гудение, и игла, выступавшая на четверть дюйма с одного конца, начала быстро вибрировать. Он скинул пиджак и засучил рукава.

— Теперь смотри. Следи за мной, я покажу тебе, как все просто. Я нарисую что нибудь на своей руке.

Вся его рука от кисти до локтя была уже покрыта разными метками, однако ему удалось найти маленький участок кожи для демонстрации своего искусства.

— Прежде всего я выбираю тушь — возьмем обыкновенную синюю... окунаю кончик иглы в тушь... так... держу иглу прямо и осторожно веду ее по поверхности кожи... вот так.. и под действием небольшого моторчика и электричества игла скачет вверх-вниз и прокалывает кожу, а чернила попадают в нее, вот и все. Видишь, как все просто... видишь, я нарисовал на руке собаку... Юноша заинтересовался.

— Ну-ка дай я попробую. На тебе. Гудящей иглой он принялся наносить си ние линии на руке Дриоли.            .

— И правда просто, — сказал он. — Все равно что рисовать чернилами. Разницы ни какой, разве что так медленнее.

— Я же говорил — ничего здесь трудного нет. Так ты готов? Начнем?

— Немедленно.

 — Натурщицу! — крикнул Дриоли. — Жози, иди сюда! — Он засуетился, охвачен ный энтузиазмом; пошатываясь, принялся расхаживать по комнате, делая разные при готовления, точно ребенок в предвкушении какой-то захватывающей игры. — Куда мы ее поставим?

— Пусть стоит там, возле моего туалетного столика. Пусть причесывается. Она должна распустить волосы и причесываться — так я ее и нарисую.

— Грандиозно. Ты гений.

Молодая женщина нехотя подошла к туалетному столику, держа в руке бокал вина.

Дриоли стащил с себя рубашку и вылез из брюк. На нем остались только трусы, но ски и ботинки. Он стоял и покачивался из стороны в сторону; он был хотя и невысок, но крепкого сложения, кожа у него была белая, почти лишенная растительности.