Роальд Даль.Кожа.

— Итак, — сказал он, — я — холст. Ку да ты поставишь свой холст?

— Как всегда — на мольберт.

— Не валяй дурака. Холст ведь я.

— Ну так и становись на мольберт. Там твое место.

— Это как же?

— Ты холст или не холст?

— Холст. Я уже начинаю чувствовать себя холстом.

—Тогда становись на мольберт. Для тебя это должно быть делом привычным.

— Честное слово, это невозможно.

— Аадно, садись на стул. Спиной ко мне, а свою пьяную башку положи на спинку стула. Поторапливайся, мне пора начинать.

— Я готов. Жду.

— Сначала, — сказал юноша, — я сделаю набросок. Потом, если он меня устроит, займусь татуировкой. — Широкой кистью он принялся рисовать на голой спине Дри оли.

— Эй! Эй!— закричал Дриоли. — Огромная сороконожка забегала по моей спине!

— Сиди спокойно! Не двигайся! Юноша работал быстро, накладывая краску ровным слоем, чтобы потом она не мешала татуировке. Едва приступив к рисованию, он так увлекся, что, казалось, про трезвел. Он быстро наносил мазки движениями кисти руки, при этом рука от кисти до локтя не двигалась, и не прошло и получаса, как все было закончено.

— Вот и все, — сказал он Жози, которая тотчас же вернулась на кушетку, легла на нее и заснула.

А вот Дриоли не спал. Он следил за тем, как юноша взял иглу и окунул ее в тушь;

потом он почувствовал острое щекочущее жжение, когда она коснулась кожи на его спине. Заснуть ему не давала боль — неприятная, но не невыносимая. Дриоли забав лялся тем, что старался представить себе, что делалось у него за спиной. Юноша ра ботал с невероятным напряжением. Казалось, он был полностью поглощен работой этого инструмента и тем необычным эф фектом, который тот производил,

Игла жужжала далеко за полночь, и юноша все работал. Дриоли помнил, что, когда художник наконец отступил на шаг и про изнес: «Готово», за окном уже рассвело и слышно было, как на улице переговаривались прохожие.

— Я хочу посмотреть, — сказал Дриоли. Юноша взял зеркало, повернул его под углом, и Дриоли вытянул шею.

— Боже мой! — воскликнул он. Зрелище было потрясающее. Вся спина, от плеч до основания позвоночника, горела красками — золотистыми, зелеными, голубыми, черными, розовыми. Татуировка была такой густой, что казалось, портрет был написан маслом. Юноша старался как можно ближе следовать первоначальным мазкам кисти, густо заполняя их, и удачно сумел воспользоваться выступом лопаток, так что они стали частью композиции. Более того, хотя он работал и медленно, ему ка ким-то образом удалось достичь известной непосредственности. Портрет получился вполне живой, в нем явно просматривалась

вихреобразная, выстраданная манера, столь характерная для других работ Сутина. Ни о каком сходстве речи не было. Скорее было передано настроение, а не сходство; очер тания лица женщины были расплывчаты, хотя само лицо обнаруживало пьяную ве селость, а на заднем плане кружились в водовороте темно-зеленые мазки.

— Грандиозно!

— Мне и самому нравится. — Юноша отступил, критически разглядывая картину. — Знаешь, — прибавил он, — мне кажется, будет неплохо, если я ее подпишу. — И, взяв жужжащую иглу, он в правом нижнем углу выписал свое имя, как раз над тем местом, где у Дриоли находились почки.

Старик по имени Дриоли стоял точно завороженный, разглядывая картину, выстав ленную в витрине. Все это было так давно, будто произошло в другой жизни.

А что же юноша? Что сделалось с ним? Он вспомнил, что, вернувшись с войны — первой войны, — он затосковал по нему и спросил Жози:

— Где мой маленький калмык?

— Уехал, — ответила она тогда. — Не знаю куда, но слышала, будто его нанял ка кой-то меценат и услал в Серэ писать картины.

— Может, он еще вернется.

— Может, и вернется. Кто знает? Тогда о нем вспомнили в последний раз. Вскоре после этого они перебрались в Гавр, где было больше матросов и работы. Старик

улыбнулся, вспомнив Гавр. Эти годы между войнами были отличными годами: у него  была небольшая мастерская недалеко от порта, хорошая квартира и всегда много ра боты — каждый день приходило трое, четверо, пятеро матросов, желавших иметь картину на руке. Это были действительно отличные годы.

Потом разразилась вторая война, явились немцы, Жози была убита, и всему пришел конец. Уже никому не нужны были картины на руке. А он к тому времени был слишком стар, чтобы делать какую-нибудь другую работу. В отчаянии он отправился назад в Париж, смутно надеясь на то, что в этом большом городе ему повезет. Однако этого не произошло.

И вот война закончилась, и у него нет ни сил, ни средств, чтобы снова приняться за свое ремесло. Не очень-то просто старику решить, чем заняться, особенно если он не любит попрошайничать. Но что еще остается, если не хочешь помереть с голоду?

Так-так, думал он, глядя на картину. Значит, это работа моего маленького калмыка. И как это при виде такого маленько го предмета оживает память. Еще несколько минут назад он и не помнил, что у него расписана спина. Он уже давным-давно позабыл об этом. Придвинувшись еще бли же к витрине, он заглянул в галерею. На стенах было развешано много других картин, и, похоже, все они были работами одного художника. По галерее бродило много

людей. Понятно, это была персональная выставка.

Повинуясь внезапному побуждению, Дриоли распахнул дверь галереи и вошел внутрь.

Это было длинное помещение, покрытое толстым ковром цвета красного вина, и — Боже мой! — как здесь красиво и тепло! Вокруг бродили все эти люди, рассматривая картины, холеные, с достоинством держав шиеся люди, и у каждого в руке был ката лог. Дриоли стоял в дверях, нервно озираясь, соображая, хватит ли у него решимости двинуться вперед и смешаться с этой толпой. Но не успел он набраться смелости, как за его спиной раздался голос:

— Что вам угодно?

Говоривший был в черной визитке. Это был коренастый человек с очень белым ли цом. Оно у него было дряблое и такое тол стое, что щеки свисали складками, как уши у спаниеля. Он подошел вплотную к Дрио ли и снова спросил:

— Что вам угодно? Дриоли молчал.

— Будьте любезны, — говорил человек, — потрудитесь выйти из моей галереи.

— Разве мне нельзя посмотреть картины?

— Я прошу вас выйти.

Дриоли не двинулся с места. Неожидан но он почувствовал, как его переполняет ярость.

— Давайте не будем устраивать скандал, — говорил человек. — Сюда, пожалуйста. —

Он положил свою жирную белую лапу на руку Дриоли и начал подталкивать его к двери.

Этого он стерпеть не мог.

— Убери от меня свои чертовы руки! — закричал Дриоли.

Его голос разнесся по длинной галерее, и все повернули головы в его сторону — испуганные лица глядели на человека, который произвел этот шум. Какой-то служи тель поспешил на помощь, и вдвоем они попытались выставить Дриоли за дверь. Люди молча наблюдали за борьбой, их ли ца почти не выражали интереса, и, каза лось, они думали про себя: «Все в порядке. Нам это неопасно. Сейчас все уладят».

— У меня тоже, — кричал Дриоли, — у меня тоже есть картина этого художника! Он был моим другом, и у меня есть картина, которую он мне подарил!

—Сумасшедший.

— Ненормальный. Чокнутый.

— Нужно вызвать полицию.

Сделав резкое движение, Дриоли неожиданно вырвался от двоих мужчин и, прежде чем они смогли остановить его, уже бежал по галерее и кричал:

— Я вам сейчас ее покажу! Сейчас пока жу! Сейчас сами увидите! — Он скинул пальто, потом пиджак и рубашку и повернулся к людям спиной. — Ну что? — закри чал он, часто дыша. — Видите? Вот она!

Внезапно наступила полная тишина, все замерли на месте, молча глядя на него в

каком-то оцепенении. Все смотрели на татуировку. Она еще не сошла, и цвета были пс)~прежнему яркие, однако старик похудел, лопатки выступали, и в результате кар тина, хотя и не производила столь сильное впечатление, казалась какой-то сморщен ной и мятой. Кто-то произнес:

— О Господи, да ведь это правда! Все тотчас же пришли в движение, поднялся гул голосов, и вокруг старика мгновенно собралась толпа.

— Нет никакого сомнения!

— Его ранняя манера, не так ли?

— Это просто удивительно!

— И смотрите — она подписана!

— Наклонитесь-ка вперед, друг мой, что бы картина расправилась.

— Вроде старая; когда она была написана?

— В тысяча девятьсот тринадцатом, — ответил Дриоли, не оборачиваясь. — Осе нью.

— Кто научил Сутина татуировке?

—Я.

— А кто эта женщина?

— Моя жена.

Владелец галереи протискивался сквозь толпу к Дриоли. Теперь он был спокоен, со вершенно серьезен и вместе с тем улыбался во весь рот.

— Месье, — сказал он. — Я ее покупаю. Дриоли увидел, как складки жира зако лыхались, когда тот задвигал челюстями. — Я говорю, что покупаю ее.

— Как же вы можете ее купить? — мягко спросил Дриоли.

— Я дам вам за нее двести тысяч фран ков. — Маленькие глазки торговца затуманились, а крылья широкого носа начали подрагивать.

— Не соглашайтесь! — шепотом прого ворил кто-то и толпе. — Она стоит в двадцать раз больше.

Дриоли раскрыл было рот, собираясь что-то сказать. Но ни слова ему не удалось из себя выдавить, и он закрыл его, потом снова раскрыл и медленно произнес;

— Но как же я могу ее продать? — В голосе его прозвучала безысходная печаль.

— Да! — заговорили в толпе. — Как он может продать ее? Это же часть его самого!

— Послушайте, — сказал владелец, подходя к нему ближе. — Я помогу вам. Я сделаю вас богатым. Вместе мы ведь сможем договориться насчет этой картины, а?

Предчувствуя недоброе, Дриоли глядел на него.

— Но как же вы можете купить ее, месье? Что вы с ней станете делать, когда ку пите? Где вы будете ее хранить? Куда вы поместите ее сегодня? А завтра?

— Ага, где я буду ее хранить? Да, где я буду ее хранить? Так, где же я буду ее хра нить? Гм.„ так... — Делец почесал свой нос жирным белым пальцем. — Мне так кажет ся, — сказал он, — что если я покупаю картину, то я покупаю и вас. Вот в этом вся

беда. — Он помолчал и снова почесал свой нос. — Сама картина не представляет ника кой ценности, пока вы живы. Сколько вам лет, друг мой?

— Шестьдесят один.

— Но здоровье у вас, наверно, не очень крепкое, а? — Делец отнял руку от носа и смерил Дриоли взглядом, точно фермер, оценивающий старую клячу.

— Мне это не нравится, — отходя бочком, сказал Дриоли. — Правда, месье, мне это не нравится.

Пятясь, он попал прямо в объятия высокого мужчины, который расставил руки и мягко обхватил его за плечи. Дриоли оглянулся и извинился. Мужчина улыбнулся ему и рукой, облаченной в перчатку канареечного цвета, ободряюще похлопал старика по голому плечу.

— Послушайте, дружище, — сказал незнакомец, по-прежнему улыбаясь. — Вы любите купаться и греться на солнышке?

Дриоли испуганно взглянул на него.

— Вы любите хорошую еду и знаменитое красное вино из Бордо? — Мужчина про должал улыбаться, обнажив крепкие белые зубы с проблеском золота. Он говорил мяг ким завораживающим голосом, не снимая при этом руки в перчатке с плеча Дриоли. — Вам все это нравится?

— Ну... да, — недоумевая, ответил Дриоли. — Конечно.

— А общество красивых женщин?

— Почему бы и нет?

— А гардероб, полный костюмов и рубашек, сшитых специально для вас? Кажется, вы испытываете некоторую нужду в одежде.

Дриоли смотрел на этого щеголеватого господина, ожидая, когда тот изложит свое предложение до конца.

— Вы когда-нибудь носили обувь, сделанную по вашей мерке?

— Нет.

— А хотели бы?

—Видите ли...

— А чтобы вас каждое утро брили и при чесывали?

Дриоли смотрел на него во все глаза и ничего не говорил.

— А чтобы пухленькая симпатичная де вушка ухаживала за вашими ногтями? Кто-то в толпе захихикал.

— А чтобы возле вашей постели был колокольчик, с помощью которого вы утром вызывали бы служанку и велели ей принести завтрак? Хотели бы вы все это иметь, дружище? Вам это кажется заманчивым? Дриоли молча смотрел на него. — Видите ли, я являюсь владельцем гостиницы «Бристоль» в Каннах. И я приглашаю вас поехать туда и жить там в качестве моего гостя до конца жизни в удобстве и комфорте. — Человек помолчал, дав воз можность своему слушателю сполна насладиться столь радостной перспективой. — Единственной вашей обязанностью — могу я сказать — удовольствием? — будет проводить время на берегу в плавках, расхаживая

среди гостей, загорая, купаясь, попивая коктейли. Вы бы хотели этого? Ответа не последовало. — Разве вы не понимаете — все гости таким образом смогли бы рассматривать эту удивительную картину Сутина. Вы станете знаменитым, и о вас будут говорить: «Глядите-ка, вон тот человек с десятью миллионами франков на спине». Вам нравится эта идея, месье? Вам это льстит?

Дриоли взглянул на высокого мужчину в перчатках канареечного цвета, так и не понимая, шутит ли он.

— Идея забавная, — медленно произнес он. — Но вы всерьез об этом говорите?

—Разумеется, всерьез.

— Постойте, — вмешался делец. — По слушайте, старина. Вот как мы разрешим на шу проблему. Я покупаю картину и договорюсь с хирургом, чтобы он снял кожу с вашей спины, и вы сможете идти на все четыре стороны и тратить в свое удовольствие те громадные деньги, которые я вам за нее дам.

— Без кожи на спине?

— Нет-нет, что вы! Вы меня неправильно поняли. Хирург заменит вам старую кожу новой. Это просто.

— А он сможет это сделать?

— Здесь нет ничего сложного.

— Это невозможно! — сказал человек в перчатках канареечного цвета. — Он слишком стар для такой серьезной операции по пересадке кожи. Это его погубит. Это погубит вас, дружище.

— Это меня погубит?

— Естественно. Вы этого не перенесете. Только картине ничего не сделается.

— Боже мой! — вскричал Дриоли. Ужас охватил его; он окинул взором лица людей, наблюдавших за ним, и в наступившей тишине из толпы послышался еще чей-то негромкий голос:

— А если бы, скажем, предложить этому старику достаточно денег, он, может, со гласится прямо на месте покончить с собой. Кто знает?

Несколько человек хихикнули. Делец беспокойно переступил с ноги на ногу.

Рука в перчатке канареечного цвета снова похлопала Дриоли по плечу.

— Решайтесь, — говорил мужчина, широко улыбаясь белозубой улыбкой. — Пойдемте закажем хороший обед и еще немного поговорим. Как? Вы, верно, голодны?

Нахмурившись, Дриоли смотрел на него. Ему не нравилась длинная гибкая шея этого человека и не нравилось, как он выгибал ее при разговоре, точно змея.

— Как насчет жареной утки и бутылочки «Шамбертэна»? — говорил мужчина. Он сочно, с аппетитом выговаривал слова. — Или, допустим, каштанового суфле, легко го и воздушного?

Дриоли обратил свой взор к потолку, его губы увлажнились и отвисли. Видно было, что бедняга буквально распустил слюни.

— Какую вы предпочитаете утку? — продолжал мужчина. — Чтобы она была хорошо прожарена и покрыта хрустящей корочкой или...

 — Иду, — быстро проговорил Дриоли. Он схватил рубашку и лихорадочно натя-нул ее через голову. — Подождите меня, месье. Я иду. — И через минуту он исчез из галереи вместе со своим новым хозяином.

Не прошло и нескольких недель, как кар тина Сутина, изображающая женскую го лову, исполненная в необычной манере, вставленная в замечательную раму и густо покрытая лаком, была выставлена для продажи в Буэнос-Айресе. Это, а также то об стоятельство, что в Каннах нет гостиницы под названием «Бристоль», заставляет не много насторожиться, и вместе с тем остается пожелать старику здоровья и искренне понадеяться на то что, где бы он ни был в настоящее время, при нем находятся пух ленькая симпатичная девушка, которая уха живает за его ногтями, и служанка, прино сящая ему по утрам завтрак в постель.