Психогеография Кирилла Преображенского.

На площади Гагарина

К.П. Ну вот мы и оказались в округе моего родного места, здесь я прожил лучшие годы своей жизни, переехал сюда, когда мне было пять лет, это 75-й год был, и жил здесь около двадцати лет, даже больше, в районе площади Гагарина, Ленинский проспект. Поэтому здесь каждая пядь земли мне знакома и довольно трудно даже с чего-то начинать.

М.Б.Ну раз уж мы находимся на площади Гагарина, то наверное с нее и надо начинать.

Видеозарисовка с площади Гагарина. Video by D.Venkov

К.П. Могу рассказать про памятник Гагарину. Он был воздвигнут уже на моей памяти. Наверное, мне было лет десять-одиннадцать, когда он возник. Это было торжественное крутое событие. И сначала он выглядел дико торжественно, ну и мы были такие прибитые. А потом, как это обычно бывает, зашелестел такой слух, что памятник Гагарину изнутри не цельно литой, а полый и что туда можно залезать. И это, как ни странно, оказалось правдой, в отличие от многих детских легенд. И возник культ паломничества туда, это было такой этической нормой «ты уже был, знаешь?». Там как внутри все устроено: такая железобетонная труба и обычная пожарная сварная лестница. И вот ты лезешь-лезешь-лезешь в полной темноте, потому что в трубе щелей нет. И когда уже долезаешь до верха, тебе непонятно, на какой ты высоте. И смысл приключения был в том, чтобы затащить обязательно туда девушек, на эту экскурсию. Посылаешь их вперед, а мы тут страхуем, все дико серьезно. Девушка лезет, ты ей кричишь: «Ну все, долезла уже, до конца?», она: «Да, да, все охуенно». И тут внизу кто-то зажигает спичку, и начинается весь этот писк-визг, она вдруг понимает, на какой она высоте, в полтора раза выше девятиэтажного дома. Поэтому такой вот Гагарин, как и многие советские фетиши, обладал двойным значением, позже я это оценил, когда в фотоальбоме Сергея Борисова я увидел знаменитую фото сессию Африки и Ануфриева, которые снесли дверь, находившуюся между ног у памятника  «Рабочего и колхозницы». Позже Сережа Африка эту дверь выставлял в  рамках одной своей инсталляции. «Рабочий и колхозница» тоже пустые изнутри в прямом и переносном смысле, как и многие такие  же  советские символы, но Гагарин нет. Даже когда в Перестройку, во времена антисоветских настроений, вся андеграундная  грязь полезла из-под ногтей, отношение к Гагарину сохранялось святым.

М.Б.Причем это не только в Москве или где-нибудь в Королеве. Отношение к теме космоса и Гагарину в частности культивировалось и в Ленинграде 80-х.

К.П. Тему космоса культивировали питерские Новые художники, и первый рейв у нас был под названием «Gagarin-party». И студия Новых композиторов была какое то время в питерском планетарии. На тему космоса  была создана  картина Африки про  героических Белку и Стрелку, где они друг друга в попу имеют. Да, тема космоса была важна и актуальна, как   для обывателя, так и для художника.

М.Б. И науки с ее нечеловеческими опытами тоже, если вспомнить некрореалистическую канву.

К.П. Как раз про науку и  научно-художественные опыты. Здесь еще, немного отвлекаясь от памятника Гагарина, есть культовое сооружение Академии наук, в народе известное как «золотые мозги» по названию конструкции венчающей само здание. Конструкция изначально планировалась как солнечная батарея, но  эта затея не состоялась. Это был типичный советский долгострой, строили лет пятнадцать, если не больше. Кроме того, что в здании располагалась какая-то бюрократическая часть Академии наук, на 22-м этаже был знаменитый ресторан откуда открывался потрясающий вид на Москву.

М.Б. На Москву, Парк культуры с его отдельной коммуникацией и дом в котором жил  Андрей Макаревич по другую сторону от моста, который  к Олимпиаде был уже знаменит, оброс поклонниками, группки которых наверняка было видно из окон того же ресторана.

К.П. Весь Ленинский проспект посвящен отчасти науке, то есть это место научных институтов, или так называемых НИИ и образовательных институтов, которые в советское время были рассадниками крамолы, диссидентства и прочей нечисти. Начинается Ленинский с института МИСиС, посередине его находилась небезызвестная «керосинка», в которой, кстати, учился и писатель Владимир Сорокин. А дальше, в конце уже, ближе к Юго-западной находится институт МИРЭА, который тоже поставил нам неплохих персонажей субкультурных, рокерских и прочих разных. При этом молодежь с центрального конца Ленинского  не чуралась народных развлечений, как и молодежь с удаленной от центра части. Проспект,  поскольку он такой длинный, в советские времена делился чуть ли не по кварталам на молодежные шайки и банды, и вот этими кварталами они друг с другом дрались. Но дальше в сторону центра уже возникали так называемые «шаболовские», когда против них шла битва, все с Ленинского объединялись, потому что «шаболовские» считались полной выморозью и дичью. Просто криминал; какие-то кастеты, цепи - пролетарский район. Позднее с этой  Шуховской  башней на Шаболовке была связана одна  забавная история. Мы с Cергеем Ануфриевым пришли давать интервью Тане Диденко которая снимала  репортаж  в LSDance, для своей  программы «Тишина №9». Она сказала, что у нее какие-то дела, чтобы мы подождали. Мы пошли и легли в центр круга, в основание конструктивистской   башни. Сначала лежали, естественно употребили запретное, отлетели, ввинтились в эту спираль, и Ануфриев говорит: «Давай полезем вверх». И мы полезли, будучи в трипе, непонятно когда останавливаться, но долезли до самого верха. Постояли там, полюбовались, пописали вниз и спустились, после чего пошли давать интервью Диденко. А потом выясняется, что тогда была какая-то профилактика, башню  в этот день отключали, и там не было этой частоты, которая могла нас разорвать. Рассказываем Диденко, что залезли на башню, она говорит: «Вы что, охуели, вас могло там на атомы разорвать».

Но до этого был и другие опыты и эксперименты, которые мы обязательно привяжем к географии. Здесь же хотелось бы подвести итог темой психоделики 80-х, а именно алкоголя. Рядом с метро Ленинский проспект было аж два таксомоторных парка – третий и одиннадцатый. В небезызвестные годы борьбы с алкоголизмом, с площади Гагарина сюда вот пешочком к таксистам за водкой и заходили. Алкоголь из багажников таксомоторов поставлялся стабильно, в любое время суток.

А мы сейчас направимся в сторону знаменитого на весь город Дворца Пионеров, и далее, через Коньково, попробуем достигнуть Черемушек.

Дворец Пионеров.

(Кирилл устраивается на ноге памятника Мальчиша-Кибальчиша и продолжает рассказ)

К.П. Ну вот сейчас мы находимся в месте, с которого, можно сказать, началась моя артистическая или творческая карьера. Мы находимся на входе на территорию Дворца пионеров, главного во всем Советском союзе на то время. Здесь я играл в Театре юных москвичей (ТЮМ), откуда вышло очень большое количество известных в дальнейшем наших российских актеров, как например Олечка Кабо, сестры Кутеповы и так далее. Надо сказать, что здесь я переиграл весь классический детский репертуар – Питера Пена, Вольку из Старика Хоттабыча, ну и т.д.

А здесь, вокруг памятника был  представлен пантеон советской детской мифологии. Но главным конечно же был Кибальчиш – ребенок, сохранивший тайну, не открывший ее врагам во времена Гражданской войны, а во времена  Великой Отечественной дорос до  образа орленка. И вот тут, за моей спиной, находится гостиница «Орленок», культовое место 80-х  и  начала 90-х. Здесь же, в 1989 м году проходил концерт  нью-йоркской группы Sonic Youth. После  потасовки на котором, Ким Гордон еще долго не соглашалась приезжать в Россию.  В 90-х из молодежно-субкультурного место превратилось в знаменитое  бандитское, злачное с дискотекой,  блядьми, и соответствующими «всеми делами». В низине , с высоты Воробьевых гор, можно  увидеть стадион Лужники с  его бассейном,  где  я, занимающийся плаванием с детства получил свой первый спортивный  разряд.

Так что, надо сказать, непростые у меня были в детстве маршруты. На площади Гагарина, транспорт ходил нечасто, ждать его приходилось очень долго, поэтому  ходил я в основном пешком. Даже не ходил, а бегал до школы  по улице Косыгина, где  произошло событие, которое в дальнейшем повлияло на мою жизнь. Я бежал, и меня покусала бешеная собака. Будучи актером ТЮМа я должен был ехать на гастроли, но за неделю до этого на меня напала собака. И когда выяснилось, что собака бешеная, мне сказали, что решается это одним способом – сорок уколов в живот. А я не мог делать сорок уколов, потому что надо было ехать на гастроли и в главной роли спектакля. Поэтому сделал их штук пять, после чего, мужественно не подведя свой пионерский коллектив, поехал на первые свои гастроли, лет в тринадцать или четырнадцать. И мне кажется, что немного я не долечился. С тех пор элемент безумия у меня только расширился, и сейчас мы видим какие-то совсем клинические, но уже творческие результаты. Но началось это все здесь.

Ну и внутренняя логическая связь между безумием, психоделикой и географией этого района  прослеживается и с тем, что рядом с Дворцом пионеров, на ныне бывшей улице Косыгина, и как ее сейчас называют – Воробьевское шоссе, одно время существовал офис Птюча. И редакция журнала, она тоже была то на Ленинском, то на Ленинских горах. Шоссе уходит в сторону Района Университета, о котором тоже найдется пара слов.

Университет.

К.П. Университет и общежития вокруг него, в 80-90-е  тоже поставляли  городскому инсайду   достаточно распущенную молодежь. Именно там возник один из самых низотных маргинальнейших московских рейвов – дискотека «Галактика», в здании кинотеатра,  где ныне обитает театр Армена Джигарханяна.  А до этого, в 90-х, там проводились рейвы, причем  это уже когда популярность рейвов вошла в такую фазу, что уже толпы каких-то урелов под мощнейшим ПСП , с выпученными глазами там толпились…

Помню, однажды ночью было уже абсолютно нечего делать, и мне Таня Хенгстлер, художница, дала попробовать поносить такие смешные ботинки. Они были как горнолыжные, но с пружинами на подошвах, на них можно было подпрыгивать чуть ли не на два метра. Я их одел, и мы пошли гулять, приехали на дискотеку в «Галактику», где я произвел на этих урелов полный фурор. Они просто не понимали,  происходит ли все это на самом деле или  это их трип такой…

Далее мы перемещаемся от Дворца Пионеров  в дальний  конец Ленинского проспекта, в  район станции метро Коньково. Устроившись на детской площадке, на которой висит табличка, что она построена не без участия какого-то депутата и супермаркета. Вполне  допуская, что, возможно,  это был депутат и супермаркет как человек и пароход у Маяковского, решаем продолжить рассказ именно отсюда.

Южка

К.П. Ну вот здесь еще на таком приличном удалении от центра был важный очаг разнообразнейших движений, связанных с серединой 80-х и началом 90-х. Это довольно парадоксальное место под названием Юго-Западная, она же Южка, где странным образом соседствовали две прямо противоположные субкультуры середины 80-х годов. Это абсолютно московские модники и мажоры, которые тусовались в баре «Молоко», там происходило зарождение брейкерской танцевальной культуры, там были одни из первых «ди-джейских», как теперь сказали бы, дискотек. Ну и вообще место было моднейшее. Ходить тусоваться в «Молоко» было частью молодежного этикета – официально кафе называлось  «У фонтана». Оппозицию этим брейкерам и утюгам составлял нехилый очаг хиппо-панковской тусовки на юго-западе. Вот например, знаменитый московский панк Грюн и Митя Бельдюшкин, с которыми я сфотографирован в небезызвестной сессии Игоря Мухина… Здесь был довольно забавный известный хиппи Максим Freelove. Объединяло их всех то, что они были дети КГБшников и приличных родителей, в основном.

В новостройках Юго-Запада построили дома, где у КГБ были кооперативные квартиры. И вот часть детей работников советских спецслужб была мажорами, а часть была отвязанейшими московскими панками и хиппи.

Говоря про Юго-Запад стоит упомянуть институт Патриса Лумумбы и его общежития, но это скорее относится уже к началу 90-х, к периоду «героинового шика», когда практически каждый чернокожий студент торговал там героином, и тогда это место на жаргоне называлось уже не «Южка», а «Гарлем». Туда ездили в любое время суток отовариваться герычем, как в 80-е многие ходили за водкой к таксистам. Ну что еще… Олимпийская  деревня, построенная, как известно, к Олимпиаде, но активно развивавшаяся и к Фестивалю молодежи и студентов 86-ого года. И здесь тоже проводились нехилые дискотеки.

М.Б. Мне больше запомнились достаточно крупные рок-концерты во второй половине 90-х, на которых многие московские рок-группы получили возможность записаться хотя бы со звукового пульта, и в настоящий момент эти записи являются свидетельством уровня и того, что эти группы хотя бы существовали. А с дискотеками почему-то память больше связана с конно-спортивный комплексом Битца, именуемым в простонародье не иначе как «Конюшня». Там было много дискотек и концертов  для стиляг, на которых охотилась гопота, прославившая существующий  и поныне совхоз Московский. Но мы сосредоточились на совсем народном, а хотелось бы услышать и про творчество.

Коньково.

К.П. Здесь вот в районе Коньково, или Теплого стана, находится музей Палеонтологии на улице Профсоюзная. И здесь, кажется, в 89-м или в 90-м году была первая выставка нашего объединения, которое называлось «Лаборатория мерзлоты». В него входило три человека, помимо меня еще Леша Беляев, который теперь Алексей Беляев-Гинтовт, и Сергей Кусков, ныне покойный искусствовед, в то время он работал в музее Пушкина. Он был очень пассионарный, странный тип, абсолютно гениального склада ума. Очень подкованный, невероятно образованный искусствовед, работал в ГМИИ под начальством Марины Бессоновой, которая делала выставку «Москва-Париж». Но дико забухивал, до белых горячек, последнюю часть жизни проводил уже в  дурдоме…

Кусков пришел тогда к нам в мастерскую, которая  находилась между Остоженкой и Кропоткинской, в Чистом переулке, и сказал: «Давайте сделаем выставку в музее Калинина».

Время тогда уже было самое безумное, абсолютно бесцензурное, конец 80-х – начало 90-х. И непонятную активность стали проявлять музеи, которые как будто по сигналу, данному сверху, почувствовали, что их будущее находится под большим вопросом, и стали активно дружить с современным искусством. Потом Кусков как-то пришел и сказал про музей Палеонтологии. Что, вот, мы группа «Лаборатория мерзлоты» и вся эта тема мерзлоты, холода, в них же находят палеонтологические останки… тогда прозвучало «давайте сделаем выставку». Это была чуть ли не первая выставка, потому что в музее Калинина прошла групповая, а здесь мы были сами по себе. Мы сделали абсолютно безумную выставку, посвященную памяти и заморозке, где мерзлота у нас фигурировала метафорой сохранения информации. Мы сделали инсталляцию из старинных фотографий, из каких-то очень странных световых приборов, коллажей безумных. В общем, классная была выставка, записали диалог на видео, он где-то у меня в архивах хранится, и сама выставка тоже снята…

Еще одна история  про этот же  участок города, самый дальний от центра, того района, где  я общался в конце 80-х – начале 90-х. Что тут еще такого было сенсационного – был небезызвестный почти легендарный клуб «LSDance», который находился практически  на пересечении МКАДа и улицы Профсоюзной. «LSDance» возник на моем горизонте следующим образом: в сквоте на Петровских линиях у Петлюры,  Аллочка Митрофанова, искусствовед из Питера и тогдашняя  жена Андрея Охлобыстина, познакомила меня с.. тогда он был еще Леша Чернорот, художник который тусовался в Питере. И вот Леша Чернорот объявил мне, что искусством он уже не занимается, а хочет заняться современной электронной музыкой, и что скоро в Москве откроется первый настоящий клуб.

Ну, как и следует из названия, «LSDance» был центром распространения кислоты, даже еще по-моему экстази в то время не было, а была кислота. Которая возилась такими братьями Силкиными, они потом сели на приличный срок, потому что в какой-то момент им окончательно снесло башню, и они стали брать на себя такие количества…в общем, пожадничали ребята и сели. А в «LSDance» был действительно настоящий легалайз – туда заходишь, и нет ни одного человека, который был бы ни под чем. Эту атмосферу снимала ныне покойная Таня Диденко и показывала в своей программе «Тишина №9».Репортаж  она делала про Беляева, про наши какие-то работы, но там есть съемки и  в LSDance. Умильная подробность – рядом с этим клубом был небольшой мост через яму, и основной угар, я помню, происходил в одну из  зим, и было уже совершенно нормальным, что люди, которые приезжали на машинах, падали с этого мостика в яму. Их потом вытаскивали оттуда тракторами. Это было потрясающее место – в самой жопе, на окраине, у МКАДа, и люди были абсолютно разные. Там я  познакомился с Кириллом Мурзиным – таким -рейв, -кино и еще каким-то деятелем этого периода. Потом сюда приезжали какие-то сотрудники посольств, невероятные какие-то художники, вся богема, но при этом туда ходила и местная урла, которая тут же села на всю кислотную тему. И из урлы  они превратились в эдаких зайчаток. Леша Чернорот, тогда уже ставший же Компасом-Врубелем, с ними подружился и каждый раз меня знакомил с такими вот людьми. И я вроде бы ужасался, а с другой стороны думал, какова же сила психоделической революции, которая способна вот из таких «монстров на местности» сделать таких пушистых зайчаток.

LSDance  стало местом, где  все тусовались и не могли сутками оттуда выйти, но я вспоминаю про него и понимаю, что толком вспомнить что-то трудно. Есть момент входа туда и выхода. А что происходило внутри, это уже скорее связано с внутренним пространством человека, с психическим, и это уже не поддается никакой вербализации.

Видеомикс для ПТЮЧа,1995 год  Video by A.Nasonov
Music by D.Ryba

М.Б. Ну а если попробовать вербализировать эту тему от клубного Беляево 90-х  до  художественных объединений 80-х  и художника Беляева с которым вы вместе  много чего сделали?

От Беляева к Беляеву.

К.П. Беляево, где мы сейчас находимся, прежде всего знаменито тем, что там возникло художественное движение Беляево, куда входила практически целиком вся группа Непосредственной фотографии: Куприянов, Пиганов, Ефимов, Шульгин, Юра Бабич, куча народу. Заведовал объединением «Эрмитаж» Леня Бажанов, позже он возглавил ЦСИ на Якиманке. Ну вот здесь в Беляево жило огромное количество замечательных людей, главным, кого следует сейчас почтить, сидя на этой площадке – это Дмитрий Александрович Пригов. Почему об этом я говорю, сидя на детской площадке? Когда я с Приговым познакомился, в 80-х годах, и он выяснил, что я живу на Ленинском, на площади Гагарина, он сказал: «Знаешь, у меня там заказ был», как известно, Пригов получал образование, как скульптор-монументалист, и его специализацией были детские площадки. На художественном комбинате они выпускали бетонных заливных зверей. И я жил там у себя на Ленинском, и вдруг в течение недели появляется какая-то полная запредельная поебень во дворе – гигантский крокодил, змей… А Пригов говорит: «Да, вот это мое, это я». Ну и он в каком-то смысле увековечил в русской культуре эту местность – Беляево, он здесь жил, посвятил огромное количество стихов и целых циклов этому району, они все так и называются «Беляево». Позднее мне удалось с Дмитрием Александровичем посотрудничать, мы сделали не один перформанс, у меня эти все съемки сохранены, впоследствии мы дружили, общались. Я был у него здесь в гостях, в такой типовой девятиэтажке.

Про участника группы «Лаборатория мерзлоты» Лешу Беляева, с которым мы потом, уже без Кускова, работали в тандеме Беляев-Преображенский. Я познакомился с ним, как мне кажется, через Борю Юхананова, которого я очень хорошо знал. Боря часто ездил в Питер общаться с Новыми художниками  и работал в кругу художников  Тимура Новикова. Боря тогда  сказал: «Приходи, посмотришь, как я провожу занятия в своей Мастерской Индивидуальной Режиссуры» (МИР). И я пришел, там познакомился с Лешей Беляевым, который, будучи москвичом,  тоже общался с ленинградскими арт-кругами.

В эту же мастерскую, как ученики ходила группа молодых симпатичных  людей, впоследствии ставших группой Речники. Там же я познакомился с небеизвестным питерским персонажем, который потом эмигрировал в Израиль, Митей Горошевским, с Курехиным, и многими другими… Я пришел на это занятие, в Борину мастерскую, и Боря мне представил молодого Лешу, которого потом, примерно через пару месяцев, встретил  уже в Москве в троллейбусе на Кропоткинской. Так вот мы познакомились, поняли, что у нас есть какие-то общие интересы, стали плотно общаться, обмениваться информацией, как-то куражиться вместе, что, в общем-то, закончилось нашим многолетним плодотворным теперь уже можно сказать сотрудничеством. Какая была динамика у этой группы – сначала мы присмотрелись друг к другу, снимали видео, потом была «Лаборатория мерзлоты» с Сережей Кусковым, где мы порождали тексты, инсталляции, потом уже стали делать большие вещи, в том числе активно сотрудничали с клубной сценой.

М.Б.Клубная сцена 90-х отчасти заменила галерейно-выставочное пространство 80-х. Но все же это были не выставки, а нечто в рамках вечеринок. Где находили баланс?

К.П. Мы понимали, поскольку мы художники, нам не нужно, как клубным промоутерам, устраивать какие-то большие рейвы, то есть мы к этому относились, как к таким странным художественным балам. И вот в Центре современного искусства тоже был один из таких балов, который так и назывался «Бал. Платиновый век». Еще была выдающаяся серия вечеринок «Убит-необит-I» и «Убит-необит-II». В «Убит-необит-I» главным героем был Влад Монро, этот рейв случился сразу после убийства Листьева под лозунгом «Влад жив!», и мы показали Монро вместо Влада Листьева, чтобы народ не сильно расстраивался утрате героя. А второй «Убит-необит» был уже более сложный, в русском стиле, мы снесли нафиг весь птючевский дизайн, поставили там длинные столы, сколоченные из досок, лавки. На столах были шматки сала, черные буханки хлеба, картошка в мундире, соленые огурцы, и все это в котелках. И огромные пятилитровые с бутылки водки. Были раньше такие огромные бутылки с насосами на крышках, а сейчас даже непонятно есть ли такие вообще.  Это был колоссальный ивент – весь клуб «Птюч» в березовых крестах. Мы наняли дрессировщиков с волками, девушки водили по «Птючу» этих волков. Компас-Врубель месяц репетировал с казачьим хором ди-джей сет, по клубу ходил человек с баяном, пришел Лимонов с молодыми красавцами-охранниками, такими пидорами молодыми. И на этот вечер мы попросили всех дилеров не торговать, а вечеринка была, естественно, закрытая. И эти дети, у которых по сути детство началось с психоделиков - LSD, экстази и вся прочая химия, так называемая «питерская», они в первый раз оказались в такой ситуации, что ничего нет и стали жрать водку. И надо сказать, что жбан им вынесло просто неумеренно, потому что они никогда ничего не пробовали – ни водку, ни пиво, это был новый тип молодежи, который начал свою юность боевую уже сразу с серьезных препаратов. И когда они в первый раз выпили, они в этой легендарной птючевской «дарк-рум» устроили невероятную групповуху, ну просто пиздец. Эти волки, лимоновцы, водка, сало… И делали мы это все действие совместно с  Юрием Орловым, несколько недель снимали у него в студии видео, все подсъемы, которые я потом сводил вживую. Мы решили, что делаем это все  под лейблом «Топор», поэтому символом этой вечеринки стали перекрещенные топоры из кислотной фольги на виниловой пластинке. Получился  невероятный флаер – где-то у меня в архивах тоже валяется… Вот такие были взаимодействия с клубной и какой-то иной психоделической субкультуры более старой закваски.

 Видезарисовка  из  ПТЮЧа,1995 год.Video by J.Jurkina

Далее мы перемещаемся в домашнюю галерею в Черемушках, благо недалеко.

В Черемушках

К.П. Не знаю, где заканчивается или начинается наш рассказ, он был посвящен местности Ленинского проспекта, площади Гагарина, где я провел свои лучшие годы, и где многое для меня связано с периодом 80-х годов и застоя и брежневизма. Потому что окна квартиры, в которой я жил, на одном из балконов выходили на Ленинский проспект, и все парады, которые шли на Красную площадь, они все проходили под окнами. Точно также, пока не был построен аэропорт Шереметьево-2, все правительственные делегации проезжали по Ленинскому проспекту из Внуково, и меня, как школьника спецшколы №80  показательно-английской заставляли выходить на Ленинский проспект с флажками.

В общем, район этот связан для меня с эпохой брежневизма, застоя в своих лучших и худших проявлениях. А вот район Черемушки, куда я переехал в дальнейшем, и  где находится моя  домашняя галерея, возобновившая практику Апт-арта в нулевых годах, исторически связан с «эпохой оттепели». Следующей оттепелью за оттепелью хрущевской была уже Перестройка. Как раз где-то к середине 90-х я перебрался сюда в Черемушки, где все пронизано духом оттепели. Как известно, в русской истории бывает два магистральных периода – период полной заморозки и период оттепели, и они так динамично сменяют друг друга. И на мою жизнь, на период Перестройки пришлась одна из таких грандиозных «оттепелей», когда вообще рухнула Империя, закончилась история какого-то безумного эксперимента, и все это прекрасно отражено в моей работе «Похороны Брежнева».

Черемушки, как район, возникли в 50-е, в оттепель, когда нужно было расселить огромное количество людей из бараков, дать им первые частные квартиры. Как и все в Советском союзе, это сопровождалось грандиозной пропагандистской помпой, как освоение целины, как полет в космос, точно также строительство Черемушек было абсолютно идеологическим мероприятием. И Шостаковичу заказали оперетту «Москва, Черемушки», либретто которой вдохновило меня назвать мою галерею «Черемушки». Почему это произошло? Из-за  такого сюжета. Советские студенты-молодожены не могут заняться сексом, у них нет частного жилья, они слоняются по паркам, кинотеатрам, они не могут, как они говорят «завести детей», но мы понимаем, что они просто не могут трахаться. А в это время идет распределение квартир в Черемушках, в строящемся районе, им там квартира не достается, достается каким-то партократчикам, там есть первая такая официальная критика внутрипартийных дел. А в Черемушках на эту проблему  есть ассиметричный ответ: есть волшебная лавочка, если загадывать на ней желание, оно сбывается. И вот молодожены случайно присаживаются на эту лавочку, поют свои песни, и им дают квартиру.

М.Б.Почему этот волшебный момент  важен?

К.П. Искусство для меня остается своеобразной такой магией, чудом, волшебством, и вот искусство против бюрократии, против любой застывшей какой-то неподвижной структуры – это и есть такое противостояние, которое возникло уже и в наше «демократическое» время, но совершенно по другим причинам. Не идеологическим, а бытовым, материальным, денежным. Я бы не сказал, что давление  ноши в виде  «креста денег» легче или тяжелей, чем от «креста идеологии», это такой спорный вопрос. Но вот здесь теперь существует мой комментарий уже о новом времени, той ситуации, которая есть сейчас. Можно сказать, что это какой-то нео андерграунд или velvet underground, когда есть предложения, где выставиться, когда есть куча галерей, выставочных пространств, мы возрождаем практику апт-арта, то есть квартирных выставок  и галерей. Апт-арт, кстати, состоявшийся в квартире Никиты Алексеева в 80-х, тоже находился  неподалеку отсюда, на другой  стороне Академической. Здесь же на местности живет Юрий Альберт,художник-концептуалист, который работал сторожем в подъезде на улице Дмитрия Ульянова.Такой намоленный, с точки зрения андеграунда и искусства, район. И вот на этой же местности  сейчас возрождается апт-арт в новой ситуации, уже другой. А Черемушки остаются для меня таким вечным знаком «оттепели». Сколько бы ни ругали «хрущевки» за архитектурный стиль, но это прямое наследие Баухауса. Если так от всего абстрагироваться, то вот эти пятиэтажки – это просто редуцированный Баухаус, который наследует русский конструктивизм и авангард. То есть район очень интересный с точки зрения психогеографии, к которой мы так или иначе обращаемся как к жанру вот этого всего послания. Мы совершили какой-то дрейф по югу Москвы точечно, довольно спонтанно, но тем не менее, мне удалось некоторые мотивы своего повествования закольцевать, объединить.