МЕЖДУ УТРОМ И ВЕЧЕРОМ......НА РОДНОМ ЯЗЫКЕ ГОВОРИМ
|
Больше делать нам нечего Двухголовая птичка Среднерусской возвышенности Это было потом, а я еще был в Москве. Помер Черненко, появился Горбачев, и что от него ждать, – непонятно. Первое, что он сделал, – Чернобыль и борьбу с пьянством, то есть было ясно, что ничего путного от него не будет. Я ошибся. Тем не менее, в воздухе веяли теплые, с гнилостным запахом, однако по-субтропически манящие запахи. Время менялось. Вернулись из армии "Мухоморы", происходила суета с маленькими выставочками на один вечер, все было серо как раньше, а в голове играла бессмысленная радуга. Тут-то и появилась затея с "Среднерусской Возвышенностью". Она была абсолютно точной, была тем, что надо было сделать. Ее автор – Свен Гундлах, отбарабанивший два года в армии на Сахалине и недавно вернувшийся в Москву. Свен, всегда чутко ощущавший сквозняки, гулявшие по обществу, в армии нанюхался реальности. Его рассказы про службу в этой чудовищной организации были гениальны. Он рассказывал, что главное – ничего не делать, не соваться на глаза начальству, и что самые счастливые его дни и ночи были, когда ему удавалось ускользнуть от общения с офицерами и сержантами, от разговоров с сослуживцами и от тупой работы, – как хорошо было несколько суток провести в котельной, отсыпаясь на грязном матрасе рядом с горячей трубой и питаясь едой, тайком принесенной в подвал друзьями. Рассказывал он много – такие истории про армию, впрочем, знают все. Но Свен рассказывал и про то, как за непослушание отправляли в "ТАКОЕ", в Такоэ, глухое жуткое место, название которого осталось с японских времен. Там было страшно. И он показал номер окружной дальневосточной газеты "Суворовский натиск", где было напечатано открытое письмо ефрейтора Звездочетова, служившего в Петропавловске-Камчатском, рядовому Гундлаху, озаглавленное "Наш дом – Россия". Ефрейтор призывал солдата признать свою вину перед Советской Родиной и искупить ее, честно отслужив срок под гордыми знаменами. Свен в ответе вяло признавался в грехах и обещал быть хорошим. Можно долго обсуждать, кто себя в этой корреспонденции вел лучше, кто хуже, ясно – выжить надо было обоим. Эту газету прикнопили на доску в "Ленинской комнате" части, где тянул время Свен. После этого солдаты и офицеры подходили к нему и с уважением спрашивали: "А ты правда американский шпион?". Свен не говорил ни да, ни нет, и это было правильно. Этим, в форме, стало понятно, что человек с диковатым именем и фамилией, на несколько лет старший, чем призывники, недаром попал в армию на Сахалин, и последние полгода Свена в армии оказались покойными. Он все чаще мог спать, притулившись к трубе в котельной. У трубы Свен, и так на чудо хорошо знавший, что кому нравится, и как над этим издеваться, понял – еще лучше, я в этом уверен – как создать поп-мифологию. И делать ее, разумеется, надо было в те дни через поп-музыку, а не визуальное искусство. А в Москве к этому времени все уже было готово. Рок-н-ролл тогда чувствовался как среда обитания и шарнир, которым можно раскачать тупость жизни. Мнение, конечно, ошибочное, но тогда поп-музыка в ее продвинутых разновидностях была соответственной сложившимся постмодернистским обстоятельствам. Мой брат Санька, учившийся к этому времени на романо-германском отделении филфака МГУ (учил испанский и португальский, не доучился, сейчас он специалист по ценным бумагам), уже барабанил по барабанам в студенческой группе "Кабинет". На бас-гитаре там играл длинный парень Паша, изучавший английскую литературу, на гитаре – Егор (он, кажется, до сих пор играет с "Ва Банком") по кличке "Мясо", учивший датский и норвежский, звали его так потому, что на гитаре он играл грязно, будто месил свиной фарш, но очень изобретательно и временами красиво, а также по причине внешности. Он на самом деле бывал похож на отбивную. А пел песни, сочиненные на собственные слова, славист Илья Китуп, удивительно смешной парень из русско-еврейской вильнюсской семьи, больше всего любивший Хармса и комиксы про Тентена. Потом он стал художником, уехал в Берлин и что-то там делает. А еще был Олег Мудрак, поляк, родившийся и выросший в Рубцовске на Алтае, замечательный лингвист-ностратик, писавший тексты, когда у Китупа не выходило, – Олег преподает в РГГУ. Никола Овчинников, тоже любивший поп-музыку и немного игравший на гитаре, увидев "Кабинет", в него влюбился. Да и мне это было интересно. На некоторое время мы с Николой стали "продюсерами" и оформителями этих ребят. Мы им придумывали костюмы, Никола делал аксессуары (изготовленную из цветной фольги пальму, установленную на старый патефон, истошными красками размалеванные динамики), а однажды он "Кабинету" устроил странный концерт в квартире первого советника французского посольства в гетто на Кутузовском. Французы были в восторге: такого в Москве еще не видели. Но и Николе, и мне, а тем более Свену, за всем этим наблюдавшим, хотелось сделать что-то свое. Свен принес несколько текстов песен, по-моему, близких к гениальности, и напел приблизительные мотивы – со слухом у него так себе, зато есть невероятная музыкальная комбинаторная память и очень громкий баритональный голос. И предложил великолепное название группы, "Среднерусская Возвышенность", то есть и географическая, по сравнению с Альпами, низменность, и высота духа, про которую рассуждал Достоевский, и среднестатистическая способность к духовным размышлениям. У названия было и уточнение – "группа симуляционной музыки". Мы были модниками: как раз тогда в искусстве были очень популярны идеи симуляционизма и апроприации. Никола подобрал простые аккорды, и стало ясно, что без помощи людей, умеющих по-настоящему играть на инструментах, не обойтись. Барабанить по барабанам согласился Сережа Волков, художник высшего уровня, когда-то в Казани бывший ударником в школьной группе. Но за установкой Сергей выглядел как старательный мультипликационный зайчик-барабанщик. И тогда к нам пришел Сережа Воронцов, молодой профессиональный художник-монументалист – он занимался со своим отцом осуществлением каких-то госсаказов, клал мозаику в Домах культуры. Про то, что он очень хороший художник – он один из самых необычных в своем поколении – мы не знали. Зато он отлично играл на гитаре и на клавишах. Вместе с Сергеем в "СВ" пришел Игорь Вдовченко, тогда учившийся в Гнесинском игре на гитаре и контрабасе, и уже пользовавшийся струнами лучше, чем большинство его коллег. Сережа и Игорь пригласили своего друга ювелира Илью Грачева – он кое-как умел играть на саксофоне. Воронцов, Грачев и Вдовченко играли в группе "Колдунчики", которой не удалось дать ни одного концерта. То у них после первых же аккордов начинал из усилителей валить дым, то все музыканты были настолько пьяны, что не попадали по струнам, а однажды Сережа вышел на сцену, сел за рояль, ударил по клавишам, у рояля подломились передние ножки, он всей своей тяжестью обрушился Сереже на колени – счастье, что он человек мощного телосложения. И решено было, что в "СВ" Игорь и Сергей будут играть не на своих основных инструментах. Вместо бас-гитары, которой Игорь владел виртуозно, ему были поручены клавишные – это был советский "электроорган" "Юность", издававший идиотский жужжащий звук, не воспроизводимый ни на одной "Ямахе". А отличный клавишник и гитарист Воронцов был оснащен бас-гитарой. Иногда, впрочем, он играл на гитаре – когда Никола не справлялся. Дальше мы уговорили Иру Колисниченко, впоследствии жену Юры Лейдермана, а потом – Кости Звездочетова, когда-то три года учившуюся в музыкальной школе игре на аккордеоне, примкнуть к "СВ". Ей назначена была должность – "Колени". Ира с аккордеоном сидела на табуретке в коротком платье, что-то старательно наигрывала, ее коленки на самом деле были круглы и очаровательны. Даже мне, играть вообще ни на чем не умевшем, нашлось занятие. Илюша Грачев принес старый немецкий саксофон, у которого все время отрывалась верхняя трубка. Я так и не понял, зачем у этого инструмента столько клапанов, научился нажимать на пять. Лучше всего у меня поучалось с планкой – если пальцами левой руки быстро перебирать любые попадающиеся клапаны, а правой теребить эту планку, то саксофон издает жуткий вибрирующий вой, какой иногда звучит у Колтрейна. Еще меня поставили играть на "пельменях". Это были китайские (откуда они взялись?) деревянные перкуссионные инструменты, называющиеся, кажется, темперблоками. Они на самом деле похожи на пельмени – беловатые и округлые. В отличие от пельменей, они были разного размера, и если по ним стукать, – издавали квакающе-щелкающий звук разной высоты. Никола их приделал к подрамнику, и на концерты "пельмени" мы их выносили поставленными на мольберт. А мой главный инструмент, тоже придуманный Овчинниковым, была "электропружина". Он натянул на доску длиной два метра дверную пружину, под нее приладил звукосниматель для бас-гитары. Воронцов и Вдовченко, зная, как прижать струну, на электопружине умудрялись играть незамысловатые мелодии. Я – просто дергал, и звук был чудовищный, от которого чуть не лопались динамики. Репетировали у меня дома, и я снова с благодарностью вспоминаю своих соседей, по необъяснимой причине стоически терпевших издаваемый нами чудовищный шум. А конферанс был поручен Сереже Ануфриеву. При мне, до моего отъезда во Францию, "СВ" дала четыре концерта. Первый – в "Рок-лаборатории", полукомсомольской организации существовавшей тогда при Доме культуры института имени Курчатова, ее целью было канализовать и контролировать деятельность московских рокеров. Собравшаяся публика от нашего шоу была в недоумении. Между песнями Ануфриев, одетый "космонавтом" (так почему-то назывался его наряд: кримпленовое женское платье, зеленое, в желтый и розовый горох, с большим декольте, поверх платья натянуты мужские трусы в цветочек, под ним – брюки) нес ахинею про Хайдеггера, дзен-буддизм, концептуализм, постмодернизм, про необходимость всем улететь в космос, и насчет сексуальной контрреволюции. Свен выступал в кирзовых сапогах, кудлатой папахе, в золотом парчовом шарфике, подаренном ему Катей Терье, и в тельняшке. Ни на что, что видела Москва, это похоже не было вовсе. Про "СВ" по городу пошли слухи, а Артем Троицкий заявил, что это – лучшая русская рок-группа всех времен. И от этого мнения он не отказывается до сих пор. Второй концерт был в ДК табачной фабрики "Ява" недалеко от площади Маяковского. Там все обошлось более или менее спокойно. Третий концерт, в ДК медиков на Никитской чуть не кончился скандалом: тусовочная девушка по кличке Авария пришла в раж, сорвала с себя кофточку и начала с голыми титьками плясать на сцене. А четвертый концерт в Доме моды на Кузнецком мосту, где мы играли в первом отделении, перед "Звуками Му", тогда находившимися на пике славы, был триумфальным. Помочь нам на концерте мы попросили модельера Катю Филиппову, жену Сережи Воронцова. Она и ее подруги расхаживали по "языку", наряженные в роскошные черно-золотые платья, с густо набеленными лицами и черной губной помадой, прогуливали своих и занятых у друзей болонок и пудельков. В конце нашего выступления была устроена битва тортами, а когда мы удалились после мощных аплодисментов в гримерку, – увидели, что Петя Мамонов впал в бешенство. Возможно, он решил, что "СВ" оказывается опасным конкурентом "Звукам Му". Это было неправдой. У нас были другие дела. Выйдя на сцену, Петя долго не мог начать петь, вместо этого бил фантастическую чечетку. Вскорости я уехал во Францию. На Белорусском вокзале, у поезда мня провожали друзья, и я, как Державин, передавший лиру Пушкину, торжественно вручил свой саксофон Пригову. Дмитрий Александрович потом пару раз принял участие в выступлениях "СВ". Уже без меня группа дала еще несколько концертов, были сделаны более или менее профессиональные студийные записи (там помогали хорошие музыканты, в том числе Сергей Рыженко), впоследствии Воронцов сделал несколько ремиксов, а потом всем естественным образом надоело заниматься "симуляционной музыкой", и "СВ" закончилась. В начале 2006 к двадцатилетию группы в московском клубе "Гоголь" был устроен мемориальный концерт. Он провиденциально совпал и с тем, что незадолго до того географический термин "Среднерусская возвышенность" почему-то заменили официально на "Среднерусская равнина". Пел на нем очень правдоподобно загримированный под Гундлаха молодой художник Викентий Нилин – Свен не только участвовать, но и прийти на концерт отказался наотрез. Если кому интересно – вот тексты главных хитов "СВ". Автор – Свен Гундлах. ГАЛЯ ГУЛЯЙ (поется в ритме raeggae) Галя гуляй, Галя гуляй, Соки, пиво, воды, табак, пельмени, Галя гуляй, Галя гуляй, Соки, пиво, воды, табак, пельмени, (И так до бесконечности)
Между утром и вечером Двухголовая птичка Среднерусской Возвышенности Больше делать нам нечего, Двухголовая птичка Среднерусской Возвышенности Два Рима пали, Третий стоит, а четвертому – не бывать! Риму – Риму – Риму – Риму – Риму – Риму – Рим, (И так до бесконечности)
На еловой субмарине, Странно там, где раньше не был, Здравствуй милая родная, Жилы, мясо, кровь, (И до бесконечности)
Я вчера в ОВИР пришел, Мне без космоса не жить, Я ногою на педаль, Герои космоса, герои космоса, герои космоса,
Я умру, но не дам поцелуя без любви, Сексуальная контрреволюция: Я умру, но не дам поцелуя без любви, Сексуальная контрреволюция: |
Виктор Гюго
Гербатон
Сугробы - "Всё хорошее будет вчера"
ностальгия по неформальному
Презентация фотоальбома и концерт 18 июля
