Колин МАКИННЕСС.Абсолютные новички

С пришествием эры Лондонского Лори я понял, что весь эпос тинэйджеров неверной походкой движется к гибели.

— Он абсолютный новичок, этот четырнадцатилетний, — сказал я Уизарду, когда мы случайно замешкались у секции грампластинок, чтобы послушать выступление Малыша Лори на его золотом диске.

— С этой минуты, — сказал Уизард, — у него действительно Весь Мир В Руках.

Мы слушали, как вращались гланды вундеркинда.

— С каждым годом они покупают все более молодых из нас, — стонал я. — Ведь у Юного мистера Л. еще не сломался голос! Так кого же следующего попытаются похитить эти налогоплательщики?

— Грудничков, — ответил Уизард.

Мы забрались по белой лестнице в застекленный сад под крышей районного магазина, и нам открылась великолепная панорама, наше любимое r endezvous.

Я должен разъяснить, что мы с Уизом никогда не приходили в этот магазин с целью что-нибудь купить, за исключением, как и сегодня, сэндвича с копченой семгой и кофе со льдом. Но, что самое важное, мы имели возможность увидеть новейшую мебель и ткани, словно у каких-то семейных пар — а так же великолепный вид Лондона, самый волшебный, насколько я знаю, во всем городе, и почти неизвестный, по сравнению с остальными надоевшими ценностями нашего времени, никому, кроме этих престарелых крестьянок из Челси, которые приходят перекусить сюда до полудня.

Если смотреть на север, то многого не увидишь, это точно, а на западе весь вид закрывает здание, в котором ты находишься. Но, медленно поворачиваясь на своем высоком стуле у стойки бара, с востока на юг, как на кинораме, можно увидеть опрятные новые бетонные высотки, возвышающиеся, как фениксы, из старых английских площадей, затем эти пышные парки, с деревьями, похожими на французские салаты. Потом вновь жизнь в портах Темзы, этой великолепной реки, напоминающей нам, что мы находимся на эстуарии, а если честно, то прямо в устье реки. Бешеные чайки кругами поднимаются над ней и почти разбивают свои клювы о круглую стеклянную тарелку… а потом ты, сделав полный круг, возвращаешься к своей чашке ледяного кофе.

— Лори Л. — это признак упадка, — сказал я. — Эта тинэйджерская штука разрастается на глазах.

Уиз выглядел мудро, как одна из тех трех обезьянок.

— В этом виноваты не налогоплательщики, — сказал он, — это вина самих парней, что покупают EP, которыми эти дряхлеющие подлецы подкупают соловьев-подростков, чтобы те растолстели.

— Несомненно, — сказал я, так как знал, что без толку спорить с Уизардом, или с кем-нибудь другим, кто тащится от мыслей.

Мистер Уиз продолжил, жуя свой сэндвич так, чтоб всем было видно.

— Это самое подростковое веселье — палка о двух концах. Эксплуатация пацанов стариками-сенаторами и эксплуатация самих себя хитрыми маленькими абсолютными новичками. Что из этого вытекает? «Тинэйджер» превращается в грязное слово или, по любым меркам, недвусмысленное.

Я улыбнулся Мистеру У.

— Ну, расслабься, сынок, — сказал я, — потому что шестнадцатилетнему сперматозоиду вроде тебя еще нужно прожить немало подростковой жизни. А вот я, перевалив за свои восемнадцать лет, я скоро присоединюсь к старшим.

Уизард смерил меня взглядом, как вылитый Сомерсет Моэм.

— Насчет меня, парень, — сказал он, — я скажу тебе вот что. Так или иначе, но я не буду жалеть, когда ярлык подростка будет содран с заднего кармана моих сухих небесно-голубых джинсов.

То, что сказал Уиз, было хоть и немного, но верно. Этот праздник подростков был действительно блистателен в те дни, когда парни узнали, что впервые за тысячелетия ожидания пришествия царства у них появились деньги. А до сих пор отрицалось, что это лучшее время, когда их можно использовать, то есть когда ты молод и силен, а так же до того, как газеты и телевидение ухватились за эту тинэйджерскую сказку и проституировали ее, как и все остальное, чего касались стариканы. Да, скажу я вам, этот праздник был действительно великолепен в те дни, когда мы обнаружили, что никто не сможет больше сидеть на наших лицах, потому что у нас были бабки, и мы наконец-то могли их тратить, и наш мир был нашим миром, таким, каким мы хотели, и мы не стояли на чьих-то ступенях, выклянчивая мед, наверное.

Я встал со стула, пошел и встал возле окна этого дряхлого магазина, прижался к стеклу так сильно, что казалось, я был там, снаружи, подвешен в воздухе над городом, и я поклялся Элвисом и всеми святыми, что этот мой последний тинэйджерский год будет настоящим безумием. Да, черт возьми, что бы там ни было, этот последний год подростковой мечты я отдам кайфу и фантазии.

Но мое спокойствие было нарушено шумом, доносившимся от Уизарда, спорившего с каким-то стариканом за стойкой бара.

Я должен пояснить, что Уиз испытывает ко всем старикам такую же ненависть, какую психопаты испытывают к евреям, иностранцам или цветным, так оно и есть, он ненавидит всех, кто не тинэйджер, кроме сперматозоидов в коротких штанишках и девочек, которых, я думаю, он рассматривает, как расцветающих тинэйджеров. Уизу просто не нравились те, кому было больше двадцати, и он не упустил бы ни одного шанса, чтобы застыдитьстариков за крашеные корни их волос, и громко горланить гимн подросткового триумфа.

Уиз обладал искусством зацепить бедных налогоплательщиков за живое. Даже с того места, где стоял я, было видно, что лицо бармена было бледным как бифштекс, и когда я подошел ближе, я услышал, как этот четкий, низкий, сухой голос Уизарда сверлил его.

— О, я думаю, тебе недоплачивают тут, парень, вот в чем твоя проблема. Не нравится тебе работать тут с этими старыми клушами.

— Вам бы лучше успокоиться и прекратить это, — сказал старикан.

Уизард повернулся ко мне.

— прекратить это! — говорит он, — только послушай! Этот раб говорит на настоящем старинном диалекте из Моей Прекрасной Леди.

Тактика Уизарда заключалась в том, чтобы раздразнить врага до такой степени, чтобы тот ударил его, что всегда вызывает жалость у других стариков, в особенности прирожденных тетушек, которые становятся на его сторону и раскалывают анти-подростковый лагерь. Это из-за того, что Уиз маленький, и кажется таким слабым и юным. Часто у него это получается, потому что, скажу я вам, он совершенно бесстрашен, законченный, порочный, грязный кулачный боец, и терпит крах лишь иногда, когда над ним смеются, из-за чего он с ума сходит от злости.

Этот спор, как я и ожидал, разгорелся из-за счета, который Уизард будет опротестовывать всегда, если он в духе — даже из-за чашки чая. И зачастую, даже если его карманы набиты деньгами, он будет вести себя, как скряга, и заявит им "ну, так, мол, и так, у меня нет денег, что вы будете с этим делать? "

И это притом, что левый карман его пиджака Континентал набит банкнотами, и это видно окружающим, но его лицо столь свирепо, с выражением «иди-и-убей-меня», что оно пугает не только их, но даже и меня. Это обычно срабатывает, потому что ему говорят, чтобы он убирался к чертовой матери, что он и сам собирался сделать по собственному желанию. Как будто он только что съел обед из восьми блюд и заплатил за него, а не просто схитрил и увернулся от оплаты счета.

Я расплатился за него, и Уиз не был против, просто смеялся своим ха-ха смешком, когда мы спускались по белоснежно-серебряной металлической лестнице .

— Парень, — сказал он, — ты прирожденный взрослый, с твоей традиционной внешностью, ты ждешь не дождешься, когда заведешь семью.

Я разозлился на него, но ответил:

— Не будь таким, Уизард. Мы же знаем, что ты при бабках, так зачем ты устроил весь этот маскарад?

Это действительно было так — я говорю о том, что он был при деньгах, — потому что Уиз, несмотря на свои нежные годы, был сутенером номер один среди своих сверстников в столице, гением сводничества объекта А с Б и vice versa. И если уж на то пошло, тов том случае, когда у кого-нибудь есть что-нибудь на продажу, а кто-то другой страстно хочет это получить, у Уиза был великолепный инстинкт, помогавший ему разыскать их обоих и свести друг с другом. Но, вы можете возразить, для этого существуют магазины, что в принципе верно. Однако существуют они не для обмена тем товаром, в котором заинтересованы клиенты Уизарда и который, как вы могли догадаться, был не таким уж легальным. И когда я говорю «товар», то я имею в виду услуги такого вида, из-за которых вы могли бы назвать Уиза сутенером, или, если хотите, сводником, хотя его это совершенно не волнует.

Я удивлялся, как Уизард умудряется оставаться безнаказанным, потому что, в конце концов, он имеет дело с проститутками мужского и женского пола, которые должны быть опытнее его и, безусловно, сильнее. Но он справляется с ними отлично — так что даже гордится тем, что он почти ребенок. И занимается он этим, потому что понял довольно рано то, что большинству ребят не удается понять никогда и что я сам пытался понять несколько лет — на самом деле это не доходило до меня до прошлого года, когда уже было слишком поздно использовать свои знания, — а именно то, что молодежь имеет силу, такую божественную мощь прямо от самой матери-природы. Все старые налогоплательщики знают это, безусловно, потому что они вспоминают свои собственные чудесные подростковые дни, но они так завидуют нам, они скрывают этот факт и передают шепотом друг другу. А что касается мальчиков и девочек, милых молодых абсолютных новичков, я порой думаю, что если бы они только знали этот факт, этот очень простой факт, а именно, — сколько мощи у них есть на самом деле, тогда бы они смогли за одну ночь подняться и поработить старых налогоплательщиков, всю их чертову кучу, — даже если те исчисляются миллионами и сидят на важных местах. И я думаю, что из-за того, что Уиз понял это один, а не вместе со всеми остальными двумя миллионами тинэйджеров, которые, как говорят, существуют по всей стране, — именно из-за этого он и был таким кислым, как генерал над ленивыми отрядами, которые он сам не может вести в битву.

"Он весь огромный мир прибрал к своим рукам!

Он всех мерзких деревенских торговцев прибрал к своим рукам!

Он… "

Это Уизард напевал свою версию номера Лондонского Лори. А так как площадки лестницы были сделаны, наверное, из фанеры, то громкое и четкое эхо разлеталось вверх и вниз по пролетам, что изумляло крестьянок, которые несли свои покупки домой.

— Спокойнее, — сказал я, кладя свою руку на плечо Уизарда.

Он отбросил ее и уставился на меня, как будто я был тем, чем на самом деле являлся в тот момент — его смертным врагом.

— Не трогай меня! — сказал он, если можно назвать это «сказал», потому что лучше всего подошло бы «просипел».

— Ладно, парень, — ответил я, мысленно умывая руки.