Колин МАКИННЕСС.Абсолютные новички

— Итак?

— Помочил ноги возле берега, сэр.

— Помочил ноги?

— Я именно это и сказал.

— Именно это ты и сказал.

— В старом Серпентайне.

— Ага.

— Там, внизу.

— Там, внизу, ты говоришь?

Разговор показался мне слишком дурацким, поэтому я встал и сказал «Доброй ночи, сэр», и пошел, но он сказал мне, поднимаясь вверх, «Подойди ко мне».

Так что, естественно, я побежал.

Одну вещь о копах вы знаете наверняка — они не любят бегать, потому что их шлемы при этом обычно сваливаются. Также они не любят какие угодно физические усилия — вообще-то, единственное, чем легавые схожи друг с другом, кроме того, что все они бродяги, это то, что они чураются любого физического труда, особенно ручного. Достаточно посмотреть на выражения их лиц на фото в газетах, когда они копаются в кустах в поисках орудия убийства! Так что если вы легки на подъем, и он только один, вы можете довольно легко от него избавиться. Что я и сделал, спрятавшись за скульптурой Питера Пэна и нырнув в какие-то кусты.

«Проваливай отсюда, дружище» произнес чей-то голос, когда я наткнулся там на пташку с клиентом, что не входило в мои намерения, естественно. Поэтому я выбрался обратно, перешел тропинку и оказался среди огромных темных деревьев, гораздо более темных, чем небо над ними, и перешел на обычный шаг, словно некий серьезный парень, интересующийся ночным наблюдением за пернатыми или заучивающий стихи перед вечером драматического кружка в муниципальном зале. После того, как я по ошибке наступил на несколько травяных лежбищ, за что принес извинения, я вышел на южную часть Гайда и сбежал через декоративные ворота в посольский квартал, начинавшийся прямо оттуда.

Если я посещаю подростковую или любую другую вечеринку, я, естественно, надеваю свои самые клевые наряды — может быть, даже мои шмотки защитного цвета, доставшиеся мне от одного американского солдафона. Но Ламент была бы разочарована, если, после представления меня всей ее публике в роли тинэйджера, я не появился бы при всех регалиях своей возрастной группы. Поэтому мне не было стыдно за свой не-Найтсбриджский прикид, лишь чуть-чуть за промокшие до самых бедер брюки; тем не менее, я надеялся, что все воспримут это как подростковое веселье.

Так что я позвонил в дверь Дидо. И, как часто случается, когда вы приходите на вечеринку, другой экземпляр заходит на крыльцо в этот самый момент. Обычно они не заговаривают с тобой, пока уже внутри вас не познакомит хозяйка, но этот был чем-то вроде исключения, потому что, даже не представившись, он улыбнулся и сказал:

— Вы тоже в логово тигрицы?

Я не ответил на это, просто улыбнулся ему так же вежливо (и так же бессмысленно) — он был одним из молодых людей со старым лицом, или старых с молодым, трудно сказать; на нем был очень клевый костюм, стоивший ему немалую сумму, по-моему.

— Вы давно знаете нашу замечательную хозяйку? — спросил он.

— Именно так, — ответил я, и мы вместе вошли в дом.

Лифт на этот раз не понадобился, ибо Дидо живет на первом этаже с чем-то вроде крыльца сзади. Это, на мой взгляд, гораздо шикарнее, чем пентхаус, потому что неожиданнее: я говорю о крыльце, слишком большом для Лондона, и все равно полном щелей благодаря бомжам, уже толпящимся в окрестностях. Ламент — одна из тех хозяек, которых не надо искать под диванами или в туалете, чтобы поздороваться; когда она устраивает вечеринку, и ты приходишь, она сразу это чувствует и моментально появляется, чтобы поприветствовать тебя. Она уже плавно скользила ко мне, на ней было белое платье «обними-меня-крепко», похожее на огромный контрацептив, который можно было стирать, ее рыжеватые волосы были немного встрепаны ветром (могу спорить, что на это у нее ушло полчаса), ее глаза-радары отражали мишень, ее уши-счетчики Гейгера отслеживали великие открытия, ее руки разрезали летний воздух.

— О, прии-вет, юное чудо, — сказала она мне. — Ты уже видел моего экс-любовника по имени Вендис? Тебя не мучает жажда? Что, мочился в штаны?

— Да, да и нет, — ответил я ей. — Я пришел к тебе сразу после купания.

— О, ну конечно же, — воскликнула она низким, дребезжащим голосом. Потом она наклонила свою голову так, что ее кудри морковного цвета касались моей шеи, и произнесла:

— Есть какие-нибудь новости для моей колонки?

— Кучи. Какова цена сегодня?

Она дотронулась губами моей шеи, но это не был поцелуй.

— Если я отдам тебе взамен всю свою любовь, ты скажешь мне?

— Да. Всю подноготную. Чуть позже, — уверил я ее. Но она не услышала меня, продолжив скольжение по своей хозяйской дорожке, покрытой мхом.

Я считаю, что Дидо — самый нещепетильный человек из всех, кого я знаю, я не имею в виду деньги. Я имею в виду, что она думает, что все в этой жизни — сделка. Например, когда она ходила по подростковому гетто, собирая материал для своих статей, она дала всем деткам понять, что хочет купить тинэйджеров, словно билеты в цирк по заказу. И когда она смотрит на тебя, — а она всегда рада тебя видеть — ее глаза говорят, что она знает, сколько ты стоишь. Ей где-то между 38-ю и 58, и эта квартира в районе красных огней Найтсбриджа стоит чуть больше, чем она получает за свою колонку, так что в запасе есть еще какой-то источник доходов. Половой маятник, раз уж зашел разговор, не отклоняется в какие-либо стороны, и никто не был замечен слоняющимся по ее пентхаусу, хотя поговаривают, что у нее есть какие-то фавориты, и иногда индустриальные папаши с Севера вселяются к ней ненадолго, чтобы осмотреться.

Я глазел на помещение, где проходил аукцион, чтобы понять, каких покупателей она собрала. Не знаю, получится ли у меня точно передать свои соображения, но все люди производили впечатление хорошо вскормленных и хорошо одетых людей, но на чьи-то чужие деньги. Забавно — всегда можно сказать, у кого свои собственные бабки, а у кого — нет. Также можно отличить по-настоящему сексуальных мальчиков и девочек, я имею в виду серьезных умельцев, от всех остальных, — по спокойности, целеустремленности, расслабленности, все они обладают этими качествами.

Подошел Хоплайт. На нем было много предметов одежды в стиле Белафонте, словно-только-что-из-зарослей-тростника (или из костюмерной), слишком открытых воротников, конусообразных манжет, все в светлых тонах, за исключением нескольких мазков туши, придававшим его глазам меланхолию и скрытый смысл. Он ущипнул меня за руку и сказал мне со вздохом, полным агонии:

— Смотри, вон парень из Небраски.

Я увидел в крытой аллее беседующее, совершенно обычное изделие из США — свежее, умытое и выскобленное, каких там штампуют миллионами.

— Хорошенький, — сказал я Хоплайту.

— Хорошенький! О мой Бог!

— Ну, тогда динамичный.

— Уже чуть получше.

— Вы что, уезжаете вдвоем?

Хоплайт схватил меня за руку, посмотрел апатично на парня из Небраски, потом на меня и сказал:

— Это отвратительно, знаешь. Он так дружелюбен и весел по отношению ко мне, а иногда даже ухмыляется и ерошит мои волосы!

— Ужасно. Я сочувствую тебе.

— Пожалей меня! Ах, бедный я, бедный я!

— Ах, бедный ты, ладно. Где спрятана вся выпивка?

— Нигде. Сам разберись с буфетом, вот и все.

Я догнал юного Хоплайта, выделявшегося из толпы со своим хорошо сложенным хвостом.

— Ага, ты мне напомнил, — сказал я Хопу. — Зови-Меня-Приятелем хочет снять про тебя передачу, — и я рассказал ему о проекте Несчастные Любовники. Хоплайт, конечно же, выглядел недоверчиво.

— Конечно, ты знаешь, что я хотел бы увидеть свое лицо между рекламными блоками, — сказал он мне, — и естественно, я с радостью появлюсь перед нацией и расскажу ей все про Небраску. Но действительно ли ты думаешь, что общественность созрела для чего-то столь наглого?

— Можешь сказать, что вас связывает глубокая и крепкая дружба.

— Ну что же, в чем-то, конечно, так оно и есть.

— Тогда я поговорю с З. — М. — П.

— А я с — Адонисом.

Я остался один, потягивая тоник, но ко мне пристала одна из тех девушек, что вы всегда встречаете на вечеринках, и она начала разговор.

— Привет, незнакомец.

— Хай.

— Как тебя звать?

— А тебя?

— Сначала ты.

— Дэвид Копперфильд.

Она взвизгнула.

— А меня — Малютка Нелл.

— Вот видишь!

— Чем ты занимаешься?

— Только по субботам.

— Противный. Я имею в виду твою работу.

— Фотография.

— Для Дидо?

— Нет, я сам по себе.

— Что, много ветряных мельниц, на которые можно положиться?

— Так точно.

— В каком районе ты живешь?

— В том же, в котором и сплю.

— Нет, серьезно.

При этом они всегда смотрят на тебя взглядом, говорящим «Но я ведь заинтересована в тебе».

— Около у. 10.

— О, это необычно.

— Не для тех, кто живет в у. 10.

Здесь, столкнувшись с небольшой мыслью, ее мозг порозовел.

— Всех здесь знаешь?

— Всех, кроме тебя.

— Но ты же знаешь меня. Я — Малютка Нелл.

Понимаете, что я имел в виду? Честно говоря, вот во что выливаются все эти вечеринки. Все веселье кончается за входной дверью.

Некоторые начали танцевать, но я не хотел к ним присоединяться, потому что, либо они делали эту бальную штуку с «раз — два, раз — два» и были похожи на билетерш на их ежегодном собрании, либо, когда они танцевали джайв, они вели себя как сумасшедшие, словно физкультурный парад людей с коликами. Необязательно так изнурять себя, ибо джайв — это когда извиваются всем телом, а не руками и ногами. Надо сказать, что несколько цыпочек пытались втянуть в это и меня, но я попросил прощения и пошел в аллею. Там я сделал несколько снимков своим Роллейфлексом, чтобы держать себя в форме.

— Я бы хотел иметь несколько их этих снимков, если они выйдут удачно, — сказал джентльмен, стоящий позади меня.

Этот тип, одетый в костюм из Бирмингема, был единственным исключением из того, что я сказал раньше, т. е. что все, включая и меня, были кучкой паразитов и сутенеров: я хочу сказать, что выглядел так, будто полагался только на себя — ну, знаете, состоятельный и не тратящий все моментально. Оказалось, что так оно и было, ибо он сказал мне, что он бизнесмен, владелец автозавода, и, поверьте, я получил настоящий кайф от знакомства с ним, потому что, на самом деле, никогда не встречал раньше бизнесменов. Даже не верил, что они существуют, хотя понимал, что где-то же они должны быть.

— Повезло вам, председатель! — сказал я, пожимая его бизнесменскую руку. Если хотите знать, вы, коммерческие коты — единственные, кто удерживает нашу нацию от того, чтобы она скатилась вниз на собственной заднице.

— Вы так думаете? — спросил меня чувак с «улыбкой умиления» на лице, которой всегда пользуются пожилые, когда абсолютный новичок говорит что-то умное.

— Конечно, я так думаю, — сказал я, — если я это только что сказал.

— Немногие согласились бы с вами, — сказал он, начиная схватывать мою концепцию.

— Вам не нужно объяснять мне это! Включите свой телик или радио, и разве вы хоть что-нибудь услышите про бизнесменов? Пишут ли про них книги в мягких обложках? Но разве мы не живем за счет того, что делаете вы? Без вас нам было бы нечем платить за квартиры.

— Вы льстите, — сказал этот индустриальный чувак.

— О, говно! — воскликнул я. — Неужели никто не принимает мои идеи серьезно?

Этот продукт финансов начал успокаивающе смеяться, поэтому я схватил его за лацкан танцевального пиджака, сшитого семейным портным, и сказал:

— Послушайте! Англия была империей, так? Теперь она таковой не является, да? Так что все, чем ей остается жить, это мозги и труд, т. е. ученые, инженеры, бизнесмены и толпы честных тружеников.

Кот выглядел удивленным и довольным.

— Кстати, — добавил я, чтобы не так уж возносить его, — я не хочу сказать, что заниматься бизнесом трудно. Я не думаю, что трудно ковать бабки, если ты заинтересован в этом, если это твоя страсть номер один.

— Я не против всего того, что ты сказал, — ответил парень из конторы. — Большинство из нас думают, что интересуются зарабатыванием денег, но на самом деле это не так, мы хотим лишь присвоить чьи-то чужие.

Он одобряюще посмотрел на меня, как будто моментально хотел пригласить на должность главного разносчика чая в своем двенадцатиэтажном блоке офисов.

— А как дела с торговлей машинами? — продолжил я.

— Не говори ни единой душе, — сказал он, оглядываясь вокруг. — Она процветает.

— С ума сойти! — сказал я. — Но, естественно, вы знаете, — продолжил я, — что вы — производители машин, кучка убийц?

— О да? Ты сказал бы так? — спросил он, вновь «снисходительно» улыбаясь.

— Ну, в некотором смысле это так. Вы читаете статьи про бойни на магистралях?

— Я пытаюсь забыть их. А что нам делать?

Этот авто-парень все еще выглядел «развеселившимся», но я видел, что затронул больное место.

— В конце концов, — сказал он, — если завтра же убрать все машины с дорог, вся экономика развалится. Ты это учитывал?

— Нет, — сказал я.

— И кстати, индустрия экспорта, благодаря которой, как ты сказал, живет эта страна, нуждается в нормальном домашнем потреблении, чтобы поддерживать ее.

— Вот видите!

— Так что смерть на дорогах — это цена, которую мы платим за то, чтобы товары двигались по кругу, и за заморскую валюту.

Я посмотрел на кота.

— Вы сказали все это, — сказал я ему, — вчера на собрании аукционеров.

— О небеса, нет! — ответил чувак. — Если честно, сынок, я говорю это только себе.

— Ну что же, — сказал я этому индустриальному вождю, — вы, как и я, отлично знаете, если водите машину, — а я подозреваю, что водите: за рулем сидят кучи клоунов, и им нравится мысль о том, что они могут скосить какую-нибудь жертву. — Я подождал, но он промолчал. — Акселератор и тонна металла, — продолжил я, — будят в каждом из нас Адольфа Гитлера. Все знают, что они в безопасности, сидя внутри этого танка, и если они совершат убийство, их никто не повесит.

Парень начал выглядеть встревоженным — не из-за моих идей, а из-за меня, — что происходит всегда, когда ты высказываешь свои соображения.

— Вождение машины, — сказал я ему, поворачивая нож в ране, — это лицензированное убийство современности. Раньше были дуэли и резня на улицах, теперь убивают машинами.

Я понял, что пора заканчивать давить на него, мы же, в конце концов, на вечеринке, поэтому я похлопал его по пиджаку, как и он меня, и пробрался, оттеснив Зови-Меня-Приятелем, к экс-Деб. — Прошлого-Года, чтобы пофлиртовать с ней. Но Приятель сказал «Эй, дружище, повежливей» и увел экс-Деб за пределы досягаемости, и все, что я получил за свою попытку — это ее извиняющееся лицо через бычьи плечи австралийца.

— Аборигинал! — сказал Отсеянный Пикантный Парень.

Этот Пикантный, подошедший ко мне сзади, был второй после меня и последний тинэйджер, присутствовавший на пикничке, и я не подходил к нему пока по двум причинам. Во-первых, потому что хотел занять у него пять фунтов и выжидал момент, во-вторых, потому что этот Отсеянный П. П. слишком внезапно ворвался в мир, с тех пор, как я впервые познакомился с ним, и я не хотел показывать, что я был впечатлен.

Но на самом деле я был впечатлен. В далекие времена, на заре цивилизации, когда тинэйджерская штука была в эпохе Эдема, юный Пикантный пел по барам и кафе, и прославился тем, что был самым отвратительным певцом в округе — ну что ж, найдите себе другого. Но — вот в чем вся штука — те песни, что он пел, их слова и гармонии были его собственного сочинения, придуманные им самим в гараже в Пекхэме, где он трудился дни напролет, а потом дремал в старом Бугатти. И хотя Пикантный поймал все необходимые американские обертоны, чтобы переадресовать их подросткам, слушавшим его, слова, сочиненные им, были действительно про Лондонских тинэйджеров. То есть не просто «Я люблю тебя, о, да», это могло быть про кого угодно, а номера вроде Уродливая Уборщица, или Цикорий Для Моей Цыпки, или Джин, что с твоими Джинсами! или Неприятный Нарцисс из Ньюингтона, перекликавшиеся с местами и персонами, известными каждому парню из трущоб.

Но чем дальше, тем хуже, ибо никто не был заинтересован в творческих усилиях Пикантного Парня, особенно в том, как он предлагал их — пока один из юных круто взлетевших тирольцев не вспомнил Пикантного и не продал его (и его песни) своему Персональному Менеджеру, и своему Заведующему Артистами и Репертуаром, и своему Консультанту по Рекламе, и Агентству по Ангажементу, и я не знаю, кому еще. И вот! Пикантный Парень выбросил свою гитару, бережет голос для полоскания горла и нормальной речи, сочиняет для топ-поп-канарееек и зарабатывает кучи, — я имею в виду буквально: кучи — монет от письменных, грампластиночных, радио-, теле-, и даже кино-гонораров. Это настоящая сказка «из-грязи-в-князи»: вчера Отсеянный П. П. с благодарной гримасой подбирал медяки посреди плевков и собачьего дерьма, сегодня его водворили в тот же самый Найтсбридж с секретаршей и бухгалтером, добавленными в список его штата взрослых.

— Эти австралийцы! — сказал он. — Они приехали сюда ради резни. Ты в курсе, что в стране их 60 000? А видел ли хоть одного на стройке?

Я не ответил (не считая мудрого кивка), потому что сейчас для меня самой важной была мысль о пяти фунтах, а о просьбе взаймы и одалживании (и в том, и в другом я набрался достаточно опыта) я могу рассказать несколько золотых правил. Первое, начинайте сразу с дела — подходить издалека подобно смерти, ибо ваш избранник учует ваши дьявольские намерения и успеет построить баррикады. Поэтому я сказал:

— Мне нужна пятерка, Пикантный.

Пикантный Парень, со своей стороны, чему я был рад, усвоил главное правило одалживания — говорить «да» или «нет» сразу же: если ты будешь долго думать, тебя возненавидят в случае отказа, и не будут благодарны, если ты согласишься. Он вытащил бумажку, сказал «Когда угодно», и сменил тему разговора. Кстати, в этом случае мы оба знали, что это был подарок, потому что в его Золушкины дни я довольно часто давал Пикантному Парню деньги на сигареты, а так как шиллинг в те времена значил для него, как фунт сейчас, это было просто уплатой долгов. И я могу добавить, — раз уж мы остановились на этой теме, — что если вы оказались в позиции дающего в долг, два типа людей, которых вам нужно опасаться — это не, как вы ожидаете, добрые старые друзья по детству с аллеи Парадизо, а любые новые знакомые (ибо берущие взаймы тянутся к новым людям) или те, кому вы только что сделали услугу (потому что берущие взаймы считают, что там, где растет кукуруза, должен расти и сахарный тростник).

— Э? — сказал я Пикантному П., ибо из-за этих медитаций я не уследил за нитью разговора.

— Я сказал, что Дидо жаждет крови этой ночью. Она воткнула иглу в Вендиса, ибо он больше не покупает рекламного пространства в ее рыбной газетенке, и она теряет свое место на развороте.

— Плохо, — сказал я, уставившись на чувака, о котором шла речь, того самого, что я встретил у двери. Он стоял под аркой, накрывавшей аллею, освещенную скрытыми лампами, так что там было лишь отражение света, и книгу там читать было невозможно, если предположить, что ты хотел ее там читать.

— Чем он занимается, этот Вендис? — спросил я Пикантного Парня. — И это имя дали ему при рождении?

Пикантный Парень сказал, что да, это его собственное имя, и что работа фирмы «Вендис и Партнеры» где-то на лесах одного из тех рекламных агентств, захвативших Мэйфер, превратив его в дорогостоящую берлогу.

— И почему же «Партнеры»-сводники забрали заказы из ежедневной туалетной бумажки Дидо? — спросил я у Пикантного Парня.

— Возможно, из-за падения Дидо, или из-за падения газеты, а может быть, из-за того, что все в наше время попадает в жирные лапы королей джинглов.

— Интересно, почему Дидо не устроит быструю рокировку и не приземлится на какого-нибудь теле-магната?

— А разве она смогла бы? Разве может журналист заниматься чем-то другим?

— Я понимаю, о чем ты.

Пришло время немного польстить маленькому Моцарту.

— Я слышал вчера вечером одну из твоих арий, — сказал я ему. — Разделенные Сепаратисты, если я правильно запомнил. Очень мило.

— Кто из мальчиков-рабов пел ее? Успешный Вандал? Безвольный Лесли? Изголодавшийся По Насилию?

— Нет, нет… по-моему, это был Гранит в Мягких Носках…

— А, этот. Паренек из Дэгенхэма. Он самый новый.

— Он так и звучал. Но мне понравился текст песни и ритм.

Пикантный Парень стрельнул в меня парой натренированных в Пекхэме глаз.

— Да? — сказал он.

— Я точно говорю, мужик. Без всякой лести.

— Комплимент принят.

Я видел, что кот был доволен.

— Ты слышал, мне дали мой первый Золотой Диск? — спросил он настороженно.

— О, я восхищен. За Когда Я Умру, Меня не Станет, не так ли? Миллион пластинок, Господи — только подумать!

Как бы испортить удовольствие Отсеянного?

— Как долго все это продлится, на твой взгляд? — спросил я у него.

— Кто знает, приятель! Два года назад я рассчитывал на один год. А они все идут и идут — исполнители, и, что самое главное, спонсоры.

— Все еще сплошные мальчики-певцы? Грудастых соловьих не видать?

— Мы пробовали парочку, но детки плевать хотели. Пока что им подавай только мужской пол.

— А все эти мальчики из Дэгенхэма, Хокстона, откуда бы то ни было. Ты специально учишь их петь по-Американски?

— Нет, они все схватывают на лету — когда поют, ноты у них глубоко в носу…. Хотя когда они начинают говорить, даже посреди выступления, — все тот же Дэгенхэм.

— Странная игра, не правда ли?

— Странная! Дитя, я скажу тебе вот что — она жуткая!

Знаете, когда что-то портится, начинает принимать дурные обороты, все замечают это гораздо раньше, до того, как прекратят делать то, что они делали — пить, танцевать, говорить и т. д. — что в данный момент и происходило, ибо развивалась склока между нашей хозяйкой и чуваком из «Партнерс». Вскоре мы все превратились в зрителей шоу гладиаторов, ибо никто не может устоять пред подслушиванием горячей беседы по телефону.

Они начали приглушенно, играя в ту английскую игру, которой учат в Оксфорде или Кембридже, короче говоря, в одном из этих летних лагерей для педиков, и в момент, когда я подключился, Дидо говорила:

— Я не сказала «у блюда», я сказала «ублюдок».

— Меня не беспокоит твое произношение, Дидо, — сказал кот с авторскими правами, — меня волнует то, что ты имела в виду.

— Хорошо, я беру назад свои слова, — ответила Дидо, — и скажу, что ты просто шлюха.

— Знаешь, дорогуша, честно говоря, я не считаю, что я — женщина. Кстати, я даже не раз доказывал тебе обратное…

— Всего лишь навсего, Вендис, всего-навсего, — сказала она.

И так далее, гость и хозяйка, оба очень спокойные, говорили, что ужасало больше всего, безо всяких эмоций — и друзья, стоят, смотрят, слушают с такими ухмылками, словно толпа в муниципальных банях глазеет на драку за приз. Где-то в глубине души я, наверное, жеманный, ибо такие вещи меня просто шокируют, не ссоры и драки, естественно, а это методичное пускание крови. И, наверное, я сноб, потому что действительно считаю, что когда образованный английский голос принимает стервозные интонации, звучит это довольно неприятно, а, кроме того, чертовски глупо и надоедливо. Поэтому я почувствовал сильное облегчение, когда в самый разгар всего этого вошел жених Хенли с моей Сюз.

Когда это произошло, я находился рядом со стереосистемой, поэтому я поставил Бэйси, сделав звук погромче и, отвесив низкий поклон Хенли, схватил девчонку. Среди множества тех штучек, что Сюз набралась от Пиков, выделяется умение танцевать как ангел и наслаждаться этим. Да я и сам, быть может, небезупречно, но натренировался на твердых полах клубов и ресторанов и ночами на частных квартирах, кроме того, мы прекрасно знали все движения друг друга от начала до конца — и от конца до начала. Так что, не медля ни секунды, мы переплелись, будто пара ростков, соединенных невидимой упругой проволокой, пока, наконец, не достигли самого великолепного момента в танце, такие моменты случаются не слишком часто, только когда вы немного рисуетесь перед толпой. То есть танец сам начинает это делать, вы уже толком не понимаете, что к чему, просто стараетесь шевельнуть нужной конечностью тела, и весь ваш чертов мозг, секс и личность становятся этим танцем, они и есть этот танец — это божественно!

В ту же секунду, когда мы вошли в этот электрический клинч, я спросил:

— Где ты ужинала? Он сводил тебя в какое-нибудь милое местечко?

А она сказала:

— Ах, он!

Боже! Можете этому поверить? Она именно так и сказала! Итак, когда мы были вновь на секунду близки, и Каунт чудесно звучал у нас в ушах, и вся эта тусовка Ламент, окружавшая нас, удалилась миль на тридцать, я прокричал ей "Неужели ты создана для него? На самом деле, для него? " И Сюзетт сказала "Нет, для тебя! Но я выйду замуж за него! " И в этот момент музыка остановилась, потому что пластинку я поставил с середины от волнения.

Так что я пожелал всем спокойной ночи, приятных сновидений, поблагодарил за гостеприимство и вышел из дома в лондонский восход. Это и был восход, честно говоря, он уже наступил; или, вернее, тот самый момент, когда ночь борется с днем, но у тебя нет ни малейшего сомнения в том, кто одержит триумф. Проезжавший мимо кэб вежливо притормозил, но я не хотел тратить пятерку Пикантного Парня, а также хотел прокрутить в своей голове слова Сюз около 10 000 раз, поэтому я пошел пешком через весь город к себе домой, в Неаполь.

В Июле