Колин МАКИННЕСС.Абсолютные новички

Мы вышли из стеклянных дверей, попав в абсолютно великолепный июньский день, какой бывает лишь у старой шлюхи Лондона, правда, совершенно случайно. Уизард стоял, глядя на меня, как будто размышляя — то ли оскорбить меня, то ли прекратить холодную войну между нами.

— Пойми, Уиз, — сказал я ему. — По своей природе я не являюсь помехой, просто я думаю, что если ты будешь продолжать идти этим путем, то убьешь себя, о чем я сожалел бы.

Похоже, ему это понравилось, и он улыбнулся. А когда малыш Уизард прекращает обороняться, это действительно чудесно, потому что на тебя смотрит на самом деле очаровательный мальчик без гримасы острого лезвия, хотя бы на мгновенье. Но он ничего не сказал мне.

— Мне нужно пойти встретиться с Сюзетт, — сказал я ему. — Я слышал, что у нее есть клиент для меня.

— Тебе должно нравиться это, — ответил Уизард, — после всего того, что ты потратил на оплату моих счетов.

— Ты противное маленькое создание, Уиз, — сказал я. — Удивительно, что тебя не использовали для каких-нибудь экспериментов.

— До встречи, — попрощался Уизард. — Пожалуйста, передай всю мою ненависть малышке Сюз.

Он подозвал кэб, потому что Уиз ездит только в такси, и скорее будет идти пешком многие мили, чем использовать общественный транспорт, хотя я знаю, что иногда он ездит на автобусе по ночам. Он долго спорил с водителем, пока не сел в машину — кажется, Уизард пытался уговорить его оставить одну дверь открытой, чтобы летний ветерок мог развевать его натуральную светлую прическу под Марлона Брандо во время пути.

Ноя не мог дожидаться, чтобы увидеть, добился он своего или нет, потому что, имея дело с Сюзетт, ты должен приходить точно в условленное время, потому что если она увидит хоть одного Пика, который ей понравится, она сразу же встанет и пойдет за ним вслепую, хотя я могу сказать о ней, что она сидит на месте так, будто ее задница приклеена к стулу, пока не подойдет назначенное время встречи, даже если мимо пройдет Гари Белафонте. Кстати, ее имя, Сюзетт, дали ей потому, что один ее любовник Пик назвал ее так, оглядывая голодным взглядом с головы до ног, особенно ног. Этот Пик, парень из Французского Габона, сказал ей: «Cherie, ты моя Crepe Suzette, я тебя съем». Что он, несомненно, и сделал.

Дело в том, что эта сладкая семнадцатилетняя малышка Сюзетт помешана на Пиках. Я часто объяснял ей, что для того, чтобы показать, что ты — друг цветных, и ты свободен от расовых предрассудков и всей этой лажи, тебе не нужно приводить каждого Пика домой, и тащить его в постель. Но Сюзетт не испытывает по этому поводу никакого стыда, наслаждается жизнью и, что естественно, пользуется большой популярностью среди мальчиков. Она не делает никаких денег из своих поступков, потому что, даже если бы она и хотела этого, Пики не дают ей ничего. Не потому что у них нет денег или они прижимистые, а потому, что каждый Пик считает, несмотря на все доказательства обратного (а их куча), что любая женщина жаждет сопровождать его. Вот поэтому бедняжке Сюз, хоть она и является красавицей номер один на Балу Задавак, приходится каждый день усиленно трудиться в доме моды. Кстати, именно поэтому я и нуждаюсь в ней.

Теперь я должен разоблачить источник своих доходов, довольно необычный. Не то чтобы я не пробовал работать на так называемой «постоянной работе», как физической, так и умственной, но каждая работа, которую я получал, даже хорошо оплачиваемые (онибыли физические), не соответствовала двум вещам, которые я рассматриваю как абсолютно необходимые для приятной жизни. Вытащите карандаш, пожалуйста, и запишите их: номер один — работать, когда захочешь ты сам, а не кто-то другой, и номер два, — даже если ты не можешь каждый день делать большие деньги, работа должна позволять делать их иногда. Другими словами, ужасно жить без надежды.

Так что я фотограф: улица, праздничный парк, студия, артистические позы, а иногда, когда мне удается найти клиента, порнографические. Я знаю, это возмутительно, но наносит вред только психам, моим клиентам, а что касается парней, которых я использую в качестве моделей, они бы делали это просто так, для смеха, если бы я не платил им небольшой процент. Иметь такую работу, как у меня — значит, не принадлежать к обществу лохов: преобладающему большинству эксплуатируемых порядочных людей. По-моему, человечество делится на две половины: лохи и не лохи. Возраст, пол и цвет кожи здесь ни при чем — либо ты родился лохом, либо нет, и что касается меня, то, надеюсь, я принадлежу к последним.

Теперь вы понимаете, почему я иногда трачусь на звонок Сюз. Ибо она во время работы в доме моды встречает кучу странных персонажей среди папиков или девчат, которые одеваются там, и ведет себя как мой агент, получая от них заказы на мои порнографические снимки, сдирая с меня комиссионные до 25 процентов. Так что знайте: Сюз — умная девчонка, и, без сомнения, это потому, что она не чистокровная англичанка, но частично и гибралтарка, частично шотландка и частично еврейка, из-за чего, наверное, я с ней и сошелся. Я полагаю, что во мне течет немного еврейской крови из вен моей матери — в любом случае, мне делали обрезание.

Я нашел Сюз в кофейном баре Белгравии, прямо около места ее работы, одного из тех странных варьете, под названием Последние Дни Помпеи. Оно было создано так, чтобы именно это и изображать — каменные сиденья в затемненных углах, развалившийся колодец в центре и мумифицированный римлянин в стене для прикола, я осмелюсь так выразиться. Сюз давала остыть своему cappuccino и откусывала сливочный сыр и бутерброд с корнюшоном, ибо Сюз никогда не ест днем, так как онапредрасположена к полноте, что мне нравится. Однако она наверстывает упущеное огромной тарелкой курицы с бобами, которую она готовит для своих гостей Пиков.

— Привет, дорогой, — сказала она.

— Привет, милая, — ответил я.

Мы слышали, что так приветствовали друг друга две кинозвезды в фильме, который мы смотрели вместе давным-давно, в те дни, когда у нас с Сюз были спокойные отношения.

— Как мальчики? — спросил я ее, садясь напротив и касаясь ее своими коленямиподэтим крошечным столиком.

— С мальчиками, — сказала она, — все в порядке. В порядке.

— До сотого уже дошла? — спросил я ее.

— Нет, до сотого пока нет, — ответила Сюз, — еще нет, нет, не думаю, ста нет.

Я заказал себе мороженое-ассорти.

— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы выйти замуж за кого-нибудь из них? — спросил я ее раздраженно, как обычно соскальзывая на язвительный тон, захватывающий меня всегда, когда я начинаю разговор о личной жизни Сюз.

Она выглядела сонно, хотя на самом деле просто подкрасила ресницы в стиле итальянской звездочки из кабаре.

— Если я когда-нибудь выйду замуж, — сказала она, — я сделаю это исключительно для своей оригинальности. Это будет очень выдающийся брак.

— Значит, не с Пиком.

— Нет, не думаю.

Она сделала маленькое гнездышко в белой пене своего cappuccino.

— Кстати, у меня уже есть предложение. Или нечто, что можно рассматривать как предложение.

Она остановилась и посмотрела на меня.

— Продолжай, — сказал я.

— От Хенли.

— Нет!

Она кивнула и опустила глаза.

— От этого ужасного старого педераста! — простонал я.

Я должен объяснить, что Хенли — дизайнер одежды, на которого работает Сюз, и он достаточно стар, чтобы быть ее тетушкой, и ничем другим, кроме тетушки.

Сюз посмотрела на меня злым и обиженным взглядом.

— Хенли, — сказала она, — возможно, и извращенец, но у него есть особенность, оригинальность.

— Конечно, у него есть это! — закричал я. — О, конечно, у него с этим все в порядке!

Она сделала паузу.

— Наш брак, — продолжила она, — будет бесполым.

— Еще бы! — проорал я.

Я свирепо уставился на нее, подыскивая убийственную фразу.

— И что скажет Мисс Хенли, — вновь закричал я, — когда тысячи Пиков, громко топая, придут в его особенную брачную спальню?

Она улыбнулась с сожалением и не сказала ни слова. Я мог бы ударить ее.

— Я не врубаюсь в это, Сюз, — стонал я. — Ты же секретарь, ты ведь не шикарная модель. Почему он хочет иметь в качестве своего главного женского алиби тебя?

— Я думаю, он восхищается мной.

Я сердито посмотрел на нее.

— Ты женишься ради бабок, — воскликнул я. — С Пиками ты была просто шлюшкой, теперь ты будешь настоящей блядью.

Она приблизила свое решительное, упрямое лицо к моему.

— Я женюсь для оригинальности, — ответила она, — а этого ты никогда не смог бы мне дать.

— Нет, этого бы точно не смог, — сказал я очень язвительно.

Я встал из-за стола, сделав вид, что хочу поставить пластинку, застегнул свои три пуговицы, и к счастью, наткнулся на Эллу. Ее голос мог успокоить даже вулкан. Я подошел к двери лишь на миг, и действительно, жара начинала пропитывать воздух и ударять тебя.

— Лето не может так продолжаться, — сказал мужик за Гаджой, вытирая свою потную бровь потной рукой.

— О, конечно, может, папуля, — ответил я. — Оно может продолжаться до тех пор, пока календарь не скажет «стоп»!

— Нет…, — сказал мужик, подло уставившись на темную синеву этого сочного июньского неба.

— Оно может светить вечно, — прошипел я ему, наклонившись и попав в пар от его Гаджи. Потом я развернулся и пошел обратно, чтобы обсудить дела с Сюз.

— Расскажи мне об этом клиенте, — сказал я ей, присаживаясь. — Скажи мне, кто, когда и даже, если тебе известно, почему.

Сюз была со мной довольно мила, ибо уже пронзила мои легкие своей маленькойстрелкой.

— Он дипломат, — ответила она, — или, по крайней мере, так говорит. Он представляет какую-нибудь страну?

— Не совсем так, нет, он приехал сюда на какую-то конференцию, так она мне сказала.

— Кто она?

— Его женщина, которая пришла с ним к Хенли покупать платья.

Я уставился на Сюзетт.

— Пожалуйста, ответь мне на вопрос, который давно меня гложет. Как ты говоришь им об этом?

— О чем?

— О том, что ты мой агент.

Сюз улыбнулась.

— О, это довольно легко. Иногда, конечно, они знаю обо мне, я хочу сказать, по рекомендации других клиентов. А если не знают, я их подготавливаю и показываю кое-что из своей коллекции снимков.

— Так вот запросто?

— Да.

— А Хенли, он знает?

— Я никогда не делаю этого, когда он рядом, — сказала Сюз, — но подозреваю, что он знает.

— Понятно, — сказал я, не обрадовавшись этому. — Понятно. А как быть с этим дипломатом? Как мне зафиксировать сделку?

— Разреши?, — было, ответом Сюз, причиной этому служило то, что я сжал ее колено своими. Я отпустил ее и спросил: "Ну, так как? "

Она открыла свою сумочку и дала мне бумажный квадрат, на котором было написано:

...

Микки Пондорозо

12б, Уэйн Мьюз Уэст,

Лондон (Англия), S. W. 1.

Адрес был отпечатан, но имя вписали от руки.

— О, сказал я, вертя эту штуку пальцами. — У тебя есть хоть малейшее представление о том, какие снимки ему нужны?

— Я не вдавалась в подробности.

— Не издевайся, Сюз. Ты ведь получаешь 25 процентов, не так ли?

— А ты не можешь дать мне немного авансом?

— Нет. Только не раздражайся.

— Ну, тогда ладно.

Я поднялся, чтобы уйти. Она последовала моему примеру довольно медленно.

— Я пойду искать этого персонажа, — сказал я. — Проводить тебя до магазина?

— Лучше не надо, — ответила она. — Нам не разрешается приводить ухажеров к зданию.

— Но я больше не твой ухажер.

— Нет, — сказала Сюзетт. Она быстро поцеловала меня в губы и побежала. Потом остановилась и скрылась из виду, идя медленным шагом.

Поиски М-ра Микки П. я начал в Белгравии.

И я должен сказать, что я тащусь от Белгравии: не от того, чего тащатся папики, живущие здесь, и что они называют головокружительной вершиной бешеных извращений. Я вижу Белгравию, как Старый Английский Продукт, такой, как Смена Стражи или Савильские костюмы для гребли на лодках, или сыр Стилтон в больших коричневых китайских банках, и все те вещи, которые рекламируют в журнале Esquire, чтобы заставить американцев посетить красочную Великобританию. Я хочу сказать, что в Белгравии есть ящики с цветами, и навесы над дверьми, и фасады домов окрашеныразличными оттенками кремового цвета. Великолепная жизнь среди красных и зеленых просторных площадей за окном, мяуканья и машин дипломатов, и все доставляют к дверям, и маленькие ресторанчики, где педиковатые создания в обтягивающих хлопковых брюках спортивного покроя подают авокадо за пять фунтов.

Казалось, что все, чего не хватает для полноты картины — это Король Тед собственной персоной. И я всегда, проходя через этот район, думал, что это великолепный бело-зеленый театр комедии, которым я восторгался, как бы грустно это не было.