Эта непонятная молодежь

Глава III КРЫСА, ЖАБА И ДРУГИЕ...
ПУНКЕРЫ ИДУТ!
Из «Словаря системного сленга»:
«ПУНКЕР, ПУН КЕРШ А — панк».
Из книги «Наш молодой современник» (1988 г.):
«В Оксфордском словаре можно прочесть, что «панк» — никудышный, никчемный. Это слово упетребля-лось в Великобритании в 1970-х годах для характери¬стики молодых людей, которые намеренно шокируют об¬щество своей одеждой, речью, поп-музыкой и т. д. Но авторы этого определения «забыли» о причинах появле¬ния «панкизма», а ведь это был бунт отчаявшейся и по-терявшей веру в себя и в будущее молодежи, живущей в мире отчаяния и насилия. Ненависть к этому миру, где человек ничто, и явилась причиной появления пап-ков. Обязательным атрибутом панка является булав¬ка: в ушах, в носу, в одежде...»
Из статьи К. Г. Мяло в журнале «Иностранная ли¬тература» (1985. № 6):
«Панк как таковой родился в Англии в 1977 году, в среде молодых безработных, сгруппировавшихся вокруг ансамбля «Секс Пистолз». Панки сразу же объявила тотальную войну не только аристократической Англии... но и предшествующей эпохе, с ее призывами к миру и любви».
...«Советский панк»?! Согласитесь, читатель, это да¬же более странное словосочетание, чем «советский хип¬пи». Панки —это ведь там, на Западе, где безработица, сложное положение у части пролетарских слоев молоде¬жи. Там — ненависть к правящему классу, там — отча¬яние, озлобление, социальные конфликты. Это все — там;..
Но вот рассказ ленинградского журналиста В. Булавина: «Пассажирский поезд № 192 Ленинград — Котлас еще перемигивался огнями своих вагонов с ярко осве¬щенными кварталами города, и до бесконечных лесных перегонов было далеко, когда в наше купе бодро вошла молоденькая проводница. Пассажиры дружно протянули ей приготовленные заранее билеты и так же дружно, показалось мне, посмотрели на синие джинсы присев¬шей на край скамьи хозяйки вагона. Тугую импортную ткань их пронзала огромной величины алюминиево-белая булавка. Я невольно поднял глаза — так и есть: со-ломенно-желтые волосы девушки дивно топорщились, словно вскинутые ветром. Ресницы были жирно подведе¬ны. От пунцовых с мороза, крепких крестьянских щек ее, властно перечеркивающих весь задуманный девушкой образ, становилось грустно — еще один весьма усреднен¬ный эталон тиражировался в российскую глубинку...
Утром по вагону разносили чай. Заслышав звон ло¬жечек о стаканы, я выглянул в коридор. Нашу сверх¬модную проводницу было не узнать. В белой форменке, юбке и шерстяных, в северных узорах носках она выгля¬дела совсем добродушно, по-домашнему. И старушка из соседнего купе даже ласково назвала ее доченькой, хо¬тя вчера, я слышал это, ворчала на современную моло¬дежь. Не время, да и не причина была вспоминать вче¬рашнее. Все ехали домой, а дома и вести себя следова¬ло по-людски».
Конечно, несмотря на панковский «прикид» - булав¬ку, раскраску и прочее, — обслуживавшая журналиста проводница — не панк. Обычная девушка, для которой панковская атрибутика ассоциируется с новой модой, распространяющейся в большом городе.
От настоящей пункерши В. Булавин чая мог бы и не дождаться. В Ленинграде широко известен случай, ког¬да панк, приглашенный для «беседы по душам» в дом к одному профессору — специалисту по проблемам молоде¬жи, устроил там дикий погром с битьем хрусталя и уничтожением мебели. Чем ближе панк к ядру группы — тем труднее с ним вступать в контакт, тем более — по¬лучать от него какую-либо информацию. Несмотря на внешнюю броскость, -стремление обратить на себя вни¬мание окружающих, панки являются на самом деле од¬ним из наиболее закрытых сообществ. Насколько нам известно, до сегодняшнего дня практически ни одному советскому ученому ни удавалось работать внутри панк-групп.
С этим связан и крайне поверхностный, полуанек¬дотический-полуфантастический характер публикаций об отечественных панках на страницах печати. Между тем те крупицы достоверной информации, которую удается получить, не позволяют и в данном случае считать ши¬роко распространенную версию о «глупом и бездумном увлечении псевдомодой» удовлетворительной.
Очевидно, что появление панков в нашей стране имеет свои социальные корни, требует серьезного отноше¬ния и внимания.
Так же, как и хиппи, панки отличаются от «обыч¬ных» молодежных компаний внешним видом, сленгом, музыкальными увлечениями, имеют свои места сбора, Образцы поведения, общепринятые идейные установки.
По возрасту панки — преимущественно старшие под¬ростки. В качестве лидеров выступают парни. Часто среди них встречаются ребята с истероидными чертами характера. Желание панка любым путем привлечь к себе внимание окружающих людей, как правило, приводит его к эпатажу, вычурному и скандальному поведению, к использованию шокирующих «нормального» человека предметов в качестве украшений. Это могут быть лезвия бритвы, различных размеров цепочки, булавки, про-низывающие мягкие ткани лица, хрящи, мочки ушных раковин. Прическа — длинный «петушиный» гребень во¬лос ото лба до затылка, с большим чубом. Волосы с боков сбриты до гребня. Возможны различные цветовые модификации. В одежде — шокирующее разностилье: холщовая роба на рубашке с жабо, пиджак из искусст¬венной кожи на голое тело, тельняшки, фракообразные куртки с меховыми воротниками и т. д. Широко распространены значки, символизирующие крайнее неуважение к окружающим. Скажем, изображающие открытый рот с высунутым языком, кукиш и тому подобное.
Вариаций таких «прикидов» — бесчисленное множество. Их цель в данном случае — неприятно поразить «цивильных» людей, внушить им отвращение.
Типична сценка подобного рода: на Невском проспек¬те у станции метро «Маяковская» стоит молодой чело¬век. Две булавки в левом ухе, на тельняшке — перевер¬нутая красная звезда. Один глаз намазан. На щеке — пятно неизвестного происхождения. Прическа просто неописуема. Рядом с ним пожилой человек, по виду — пенсионер. С трудом сдерживая возмущение, он спраши¬вает парня:
— И тебе не стыдно так ходить? И получает в ответ:
— Мне не стыдно ходить только так!
Сленг отчасти совпадает с «системным», но намного беднее и вычурнее. Разговорная речь удручающе бедна. Клички панков (Свинья, Крыса, Гной, Свищ) своеоб¬разно дополняют внешний облик и стиль межличностного общения.
Встреча двух панков — намного более неприятное зрелище, чем их деятельность по одиночке: они могут резко поворачивать торс, изгибаться, высовывать язык с резким горловым звуком, направлять в сторону друг друга «козу» — кулак с двумя выпрямленными пальца¬ми (указательными и мизинцем). Непристойные позы, принимаемые в ходе беседы, часто не соответствуют ее содержанию.
В поведении панков нередко проявляются истерич¬ность и жестокость. Они агрессивны, в особенности по отношению к тем лицам, которые не обращают на них внимания. В арсенале некоторых панков — драки, изде¬вательства, грабеж. Грабят они скорее для унижения достоинства жертв, нежели для удовлетворения матери¬альных потребностей.
Панки постоянно демонстрируют неуважение к сво¬им подружкам. Широко распространенное обращение к партнерше — «жаба». Как ни странно, «жабы» воспри¬нимают это как должное. Показателен диалог между субъектом из этой среды и журналистом ленинградской «Смены», опубликованный в этой газете:
«— У нас все просто. В записной книжке несколько телефонов. Кто в данный момент может, тот и примет.
— А ты бы мог жениться на девушке из вашей, ком¬пании?
— Не-э, в этом смысле она должна быть почище. Я сам воспитывал молодых девиц, которые в компанию попадали. Будущей жене я таких качеств не желаю.

— Почему, ведь она твой товарищ, единомышлен¬ник?
— Скажете тоже, у нас там и матом запросто руга¬ются, и общение... Приводят, допустим, новенькую: «Знакомься». «Кто это такая? Деньги есть? Нет?! Ну так задам пришла! Иди!»
Отношения молодых людей и девушек в этих кругах часто сводятся к предельно примитивным физиологиче¬ским контактам.
Таков в общих чертах портрет «отечественной моде¬ли» панка.
Что за всем этим кроется? Попытки ответить на этот вопрос приводят нас к необходимости рассматривать де¬ятельность панков в контексте весьма специфической культурной традиции, не ограниченной рамками какой-то одной нации или социально-экономической формации,
В этом плане характерна известная доля серьезности В обсуждаемом в кругах специалистов шутливом пред¬ложении считать первым панком Диогена (412—323 гг. до и. э..). Не исключено, что чудачества древнегреческого философа, выходца из знатной семьи, — жизнь в бочке, Vжизнь без потребностей» и другие попытки практиче¬ской реализации основанного им учения киников (от греческого «собака»)—шокировали его «нормальных» соотечественников так же, как панки — современных обывателей. Вместе с тем считается, что эпатирующие окружающих выходки Диогена были формой критики морально-этических и правовых норм, всего уклада жиз¬ни, системы ценностей господствующего класса.
.В новейшей истории предвестниками панков, по-видимому, можно считать появившиеся практически одно¬временно во многих странах Запада в 1956 году воинственные и агрессивные группы старших подростков, оде¬тых в кожаные пиджаки. В Англии их называли «Angry young man» («Сердитые молодые люди»), во Франции — «Черные рубашки». В эти компании входили в основном безработные, выходцы из семей низкооплачиваемых рабочих, люмпен-пролетариев. Роди¬тели многих из них погибли на. войне. «Сердитые моло¬дые люди» обратили на себя внимание серией актов крупномасштабного вандализма: погромами улиц, пар¬кий, мест отдыха. Специалисты нашли причины этого феномена в переменах, происходивших в буржуазном обществе: стремительные темпы послевоенного экономи-ческого развития сопровождались резким усилением контрастов в образе жизни различных слоев населения. Низшие слои, особенно молодежь, ничего не получили от процветания экономики и чувствовали себя обделен¬ными. У части молодежи недовольство вылилось в спон¬танные групповые акты отчаяния. Не имея возможности изменить общественные отношения, молодые люди пы¬тались таким способом привлечь внимание общества к своему бедственному положению,
Аналогичным по своему социальному составу, но включавшим уже представителей первого послевоенно¬го поколения, было движение «теддов» (на фоне которо¬го протекала, скажем, юность Джона Леннона). Они не особенно осознавали социальные истоки своего недо¬вольства — просто выплескивали свою ярость на окружа¬ющий мир, причем объектами ее оказывались не только «буржуазная недвижимая собственность», но и подвер¬нувшиеся под руку люди, случайные прохожие.
Зародившееся во второй половине семидесятых дви¬жение панков проявлялось первоначально, как писал не¬мецкий исследователь Т. Хюбнер, во фронтальном напа¬дении молодежи на буржуазный вкус. Дескать, можно все, что угодно, лишь бы не казаться нормальным. «Если что-то тебе не идет, выглядит ужасно и отврати¬тельно— одевай!» К- Г. Мяло в свою очередь констати¬рует «кредо и эстетику жестокости, черный юмор, ат¬мосферу некоего «готического» ужаса, провозглашен¬ные и внедренные в культуру современного Запада панками».
Панки пытались создать в культуре своего рода ан¬тистиль жизни. В их одежде, музыке, речи подчеркива¬лось презрение к окружающему миру как к миру, не открывающему никаких перспектив, не оставляющему надежд. Они чувствовали себя проданными и преданны¬ми обществом. Крайнее отчаяние порождало стремление размежеваться с обществом до конца, сорвать с него маску доброго к себе отношения. Отсюда и главный лейтмотив всех поступков панков — шокировать окружа¬ющих, провоцировать их на проявление отвращения, причем панки это делали без каких-либо надежд, программы. «Общество? Политика? Меня не интересует ничего из происходящего. Мы — не улучшающие этот мир. Мы в нем — лишь постоянно теряющие, — говорит юный панк в интервью газете «Штутгарт Цайтунг». — Пан¬ки— это всегда «против» без какого-либо «за», это - «вера ни во что не верующих».
Отечественные публикации о панках многие годы создавали этому зарубежному движению резко отрица¬тельную репутацию. Многие авторы концентрировали внимание читателей на смыкании панков с неофашиста¬ми, на их хулиганских выходках. Однако это лишь одна сторона процесса политизации движения, предопреде¬ленного осознанием панками своего общественного поло¬жения и его причин. Одновременно с политизацией про¬исходила и поляризация. В частности, выделилось и от¬носительно прогрессивное направление движения. В Англии летом 1976 года панки выдвинули лозунг «Лю¬бить музыку — ненавидеть расизм». Инициатива пере¬росла в движение «Рок против расизма», включившее представителей различных социальных слоев, людей раз¬ных цветов кожи, политических воззрений, объединен¬ных неприятием расизма. Панк-рок стал символом дви¬жения «Рок против правых» в ФРГ, «Рок в оппози¬ции»— во Франции. У этих стихийных, демократических но своему характеру движений нет четкой организации, политической программы, однако такие действия их участников, как проведение некоммерческих рок-концер¬тов, распространение пластинок, значков и плакатов ан-тивоенного и антибуржуазного содержания, создают у тысяч людей чувство личной ответственности за судьбы своих стран, выводят их из состояния уныния и пассив¬ности, социально мобилизуют.
Интересно, что Советский Союз — не единственная из социалистических стран, в которой«развивается панк-движение. Немало материалов о панках опубликовано в польской научной литературе и периодической печати. 1 сообществе польских панков исследователями фиксируется три слоя: «падшие», «ученики» и «вожди». Падшие — это довольно-таки опустившийся контингент: грязные, с крашеными волосами, в старых кожаных куртках. Они болтаются без дела на стройках, сидят на лапочках в парках. Часто занимаются попрошайничест¬вом. Ученики — самая многочисленная прослойка в дви¬жении. Тщательно следят за своим внешним видом, постоянно занимаются физической подготовкой, готовятся ,К потасовкам. Вожди — элита польских панков. В ме¬стах тусовок падших и учеников они появляются редко, Хотя очень жестко руководят движением. Нередко носят экстравагантную, но не свойственную прочим панкам одежду. Их подчиненные закреплены за «командами», «бригадами» и «колоннами». Команда — это объедине ние приблизительно 5—10 человек из одного района го¬рода, тесно связанных между собой личными интереса¬ми, В бригаде объединяется несколько команд из одного города. В колонну же входит несколько бригад общей численностью до 500 человек. Основной противник пан¬ков в. Польше среди прочих молодежных группировок — «скин-хейджи», группировка националистического толка, которую панки отождествляют с фашистами.
В нашей стране наибольшая активность панков отмечена в Москве, Ленинграде, столицах Прибалтийских республик. Лидеры движения активно мигрируют из го¬рода в город, наращивая связи.
Весьма значительные массы панков собираются на рок-концертах. Хорошее представление о подобных сбо¬рищах дает нижеследующий рассказ, любезно предо¬ставленный в наше распоряжение одним из хиппи. Ав¬тор этого рассказа, пожелавший остаться неизвестным для наших читателей, оговорил свое согласие на публи¬кацию запиской такого содержания:
«При желании можно сократить все, что вам не: по¬нравится. Амбиции Автора доходят только до того, что¬бы настоятельно попросить: ничего не добавлять и не из¬менять. С уважением, Автор».
Выполняя просьбу Автора, мы не изменяем в его со¬чинении ни одного слова, однако публикуем со значи¬тельными сокращениями.
«На фестиваль панк-рока в местечке Яанике группа хиппов приехала с большим опозданием. У некоторых из них вообще были сомнения: ехать? не ехать? что мы, панков не видели? — но от¬чаянное левое крыло группы победило.
Многие панки тоже опоздали на первый поезд, отправляющийся в Яанике. Поэтому хиппы ехали в вагоне, битком набитом пред-ставителями совершенно иной и довольно-таки чуждой субкульту¬ры. В довершение картины панки (поголовно) были эстонцами, по-этому всякая возможность вербального контакта исключалась...
... Они долго ехали на поезде, потом по конспиративной тро¬пинке брели в глубь леса. Путеводной нитью им служили донося¬щиеся издали звуки, наводящие на мысль о лесоповале. Звуки на¬растали, и когда стали оглушительными, то стало ясно: цель до¬стигнута. Через пару минут все. опоздавшие вышли непосредственно к месту сейшена.
На большой зеленой поляне привольно расположились сотни полторы панков. Перо бессильно. Вероятно, если бы новогвинейских папуасов завербовали в зондеркоманду СС, а затем на ме¬сяц-другой забросили в зону ядерного взрыва, их лагерь выглядел бы приблизительно так же. В глазах зарябило от цепей, касте¬тов, блях, шипов, выбритых голов и гребней на макушках. Излюб¬ленным цветом волос здесь был оранжевый; впрочем, малиновый и зеленый шли следом с минимальным отрывом. Под ногами у своих взрослых коллег шнырял маленький цанчик, лет этак одиннадцати. Находясь в рамках семьи и школы, он пока не мог ни обрцться наголо, ни отрастить гребень, и поэтому носил купальную шапочку телесного цвета, а-ля Фантомас. Кроме того, на панчике болталась вся малая арматура, которую ему удалось беспрепятственно рекви¬зировать дома: защипки для белья, зажимы и загогулины неопре-деленного назначения, а главное — английские булавки, густо на¬шпиговавшие его правую штанину. Особую гордость малолетнего субкультурщика составляла сортирная цепочка, которой он обмо¬тал свою неокрепшую шею. Он искательно заглядывал в глаза ве-ликовозрастных панков, особенно трепетно ожидая знаков внима¬ния со стороны одного из местных корифеев, чья голова была выстрижена в шахматную клетку и которому с небывалым мастерством удалось воспроизвести весь имидж — облик, манеры, лексикон — невынутого из петли удавленника.
Новоприбывшие панки живо рассеялись по поляне и раствори¬лись среди тех, кто уже пустил корни. Хиппы, немного потоптав¬шись, сели с краю, готовые к разнообразным провокациям: их за-, пугали якобы (или не якобы...) имеющим место разгулом национа¬лизма.
... Сцена и в самом деле была достойна внимания. Ее функции выполнял маленький дощатый помост, над которым руками местных умельцев был возведен шаткий каркас из тоненьких осиновых стволиков, сверху, сзади и с боков затянутый парниковой пленкой. На помосте едва-едва помещались: усилитель, две колонки и убо¬гая ударная установка. Исполнители пели и, играли прямо на трав¬ке перед сценой, где торчал чахоточный микрофон. Кабель, как вы¬яснилось, протянули из соседней деревни, это было поистине ге¬ракловым подвигом и вызывало уважение.
Музыкальная часть состояла из монотонного визга соло-гитары, размеренного стучания по басовому барабану (почему-то все удар¬ники, не решались задействовать как следует всю ударную установ¬ку, которая хотя и дышала на ладан, все же располагала несколь¬кими степенями свободы), а также ритмических выкриков, причем ритм этот, как назло, был самым незамысловатым. Грехи музыкаль¬ного сопровождения мог бы до некоторой степени искупить вокал, но он отсутствовал, я имею в виду вокал в серьезном смысле этого слова. Разумеется, какими-то голосовыми связками все эти маль¬чики располагали и очень старались как можно эффективнее рас¬порядиться своим капиталом, но грозный призрак банкротства так и питал, так и витал перед сценой... Словом, они просто орали в микрофон, стараясь в соответствии с классическими образцами гар¬нировать свой ор хрипами и всхлипами.
...Выступление каждой группы продолжалось минут десять (а считая предварительный технический дивертисмент —минут 20); и аа долгие часы, проведенные на поляне, перед зрителями прошла целая галерея вампиров, удавленников, упырей, Франкенштейнов, иурдалаков — словом, панков. Они делали все, что входит в имидж приличного панка, например приволокли откуда-то здоровенную Ветку и стали вращать ею, роняя друг друга, заваливаясь на спину II дрыгая ногами. Этот вид деятельности был особенно популярен II одной очаровательной группе, участники которой выступали в рваных розовых комбинациях и черных чулках, что как нельзя лучше гармонировало с их борцовскими плечами, кривыми муску¬листыми ногами и щетиной на могучих головах».
Далее Автор рассказывает о попытке ребят-хиппи вступить в контакт с панками и исполнить на этом свое¬образном фестивале несколько своих песен. А заканчи¬вает он так:
«...Так что же выходит — неужели все и правда было так без¬радостно в тот день: плохая погода (ветер и тучи), плохая музыка (панк-рок), плохой контакт (панков с хиппами)? Разумеется, истина не в этом. Она в том, что энергичные и жизнерадостные панки ухитрились у черта на рогах, при не самых благоприятных погод¬ных условиях устроить многолюдный, длинный и радостный празд¬ник, а более ленивые, но не менее жизнелюбивые хиппы излов¬чились на этом празднике сыграть и, право слово, сделать это во¬все не так плохо... Автор выдержал эти записки в заупокойном то¬не (всегда как-то легче пишется за упокой). Тем не менее, закон¬чить ему хотелось бы во здравие. Поскольку таким формам обще¬ния и в самом деле необходимо здравствовать, на радость тем, кто духом молод и свободен.
Таллинн, июль 1987».
...В отличие от польских панков наши доморощенные не имеют четкой внутренней иерархии. Это довольно-таки аморфное сообщество. Как и у хиппи, у панков есть своя периферия — пионерия и лохи. Кстати, нередко пионеры-хиппи мигрируют в пионеры-панки и наоборот.
Попасть в панк-пионеры очень просто. Вот что рас¬сказывает в своем письме в газету ленинградская вось¬миклассница Юля.
«Я не знаю, как жить, я страшно одинока. Уже несколько раз пыталась покончить с собой, но в последний момент всегда что-то мешает. В семье на меня не обращают внимания, я чужая. В шко¬ле — «тихоня», да к тому же и троечница. Класс у нас хороший, борется за успеваемость, а со мной и учителям, и одноклассникам одна мука. На уроке английского записали слово «панки» и пере¬вели — никчемный, ненужный, гнилой. Ребята смеяться начали: «Панки с «Маяковской»!» Так я впервые узнала о них. А потом однажды ждала сестру недалеко от станции метро «Горьковская». Стояла на тротуаре почти одна. Появилась группа ребят и деву¬шек, которые куда-то или от кого-то быстро бежали. Выглядели они странно. Я даже не поняла, как все произошло. Кто-то схва¬тил меня за руку, и я оказалась среди них. Мы примчались в ка¬кой-то подвал, все были возбуждены, говорили о чем-то своем. На¬конец заметили меня, беззлобно посмеялись, предложили остаться. Короче, через неделю я больше ни о чем не думала, кроме как о моих новых друзьях. Все они мыслили антисоветски, но относились ко мне, как к сестре. Я начала курить, дважды была пьяна, полу¬чаю двойки. Я понимаю, что панки должны быть противны людям, ну а если мне с ними лучше, чем дома и в школе? Что же мне де¬лать?»
Именно с пионерами и имеют дело чаще всего жур¬налисты. Пионеры нередко дружелюбны по отношению к прессе, охотно дают интервью, красуются перед объективами. Историю одного из таких пионеров — Алексея Челкина описал В. Булавин в статье «Кошачий реф¬лекс, или К чему приводит бездумное увлечение псевдо¬модой», опубликованной ленинградской газетой «Сме¬на». Алексей заканчивал ПТУ по специальности радио¬регулировщика, готовился к выпускным экзаменам, под¬бирал музыку для программ своей дискотеки — словом, жил обычными интересами современного семнадцатилет¬него парня. Беда случилась неожиданно, в первомайский вечер. В перерыве между танцами он вышел из учили¬ща на улицу покурить и неожиданно получил страшный удар в лицо от незнакомого парня. Дальше — отек моз¬га, инвалидность. Обидчик был задержан, но вскоре ос-вобожден из-под стражи. Еще дальше — масса свобод¬ного времени, сверкающие огни Дворца молодежи, зна¬комство с неким легкомысленным парнем и его не ме¬нее легкомысленными подружками. Тут-то Алексея, по мнению В. Булавина, и настигло увлечение «мозаикой заморской моды, со всеми ее ложными атрибутами». Ну что ж, в отношении своего знакомого Алексея журна¬лист, может быть, и прав, ставя диагноз: «Бездумное ув¬лечение псевдомодой». Хотя скорее всего даже в случа¬ях с пионерами не все так просто...
Среди пионерии немало слабых, по-настоящему за¬путавшихся людей: «Я влезла сюда и уже жалею об этом, по мне, пожалуй, не вылезти»,-—говорит пункерша Ира но кличке Игла. Однако внешне потребность таких ребят в помощи практически не заметна. У каж¬дого из них свои образы, свои маски, слепленные, не¬смотря на кажущееся разнообразие, по существу, как бы с одного и того же лица. Вот несколько ответов на воп¬рос: «Не жалко ли тебе родителей?»
— Плевать мне на них.
— Я их не помню.
— А что я такого делаю?
—- Жалко, но ничего не изменишь.
— Как они со мной, так и я с ними...
К пионерии примыкает другая категория обитателей панковской периферии — «лохи». Так называют молодых людей, играющих в панков без понимания правил игры. С ними «настоящие» панки обходятся порой весьма же¬стоко. Выявляя примазывающихся, их обычно избива¬ют, над ними издеваются, унижают, отнимают украше¬ния и предметы «гардеробчика», одним словом — «опус-кают».
— Зачем они «опустили» этого парня?
— А (неопределенный взмах рукой)... Это же лох... Сделал этот лох на голове гребень, и сразу: «Я — панк!»' А кто его знает? Кто он такой?! В любой вопрос не вру¬бается, в сленге не рассекает. Лох-—он и есть лох. А раз так — значит, снимай кожу и не рыпайся. Знал ведь, на что шел.
Так выглядело типичное обсуждение панками проце¬дуры «опускания» очередного лоха, имевшей место на одном из московских бульваров.
В среде панков заметно выделяются личности, кото¬рых даже в рамках своей группы считают ненормальны¬ми (в. основном в плане состояния психики). Это — так называемые «свиньи». Они, как правило, «сидят на дринче» (пьянствуют), «на пыхе» (курят наркотики) или «на игле» (вводят наркотики шприцем). Практиче¬ски все «косят от армии и от работы». Вообще у панков, как и у хиппи, иметь «белый билет» почетно — своего рода «путевка в жизнь». «Он настоящий, крутой панк — он в крезушнике лежал», — с восхищением рассказы¬вал нам один из панков о своем приятеле, проведшем несколько месяцев в психиатрической лечебнице. «Чем меньше корней в их обществе — тем лучше. Больше смысла в собственном существовании, больше свободы. Самое замечательное — когда ты сам себе начальник»,— утверждал другой. Обычны в этом кругу заявления ти¬па: «Я им не раб», «Лучше быть скромным тунеядцем, чем горбатым стахановцем» и т. п.
Еще одна заметно выделяющаяся категория — «вете¬раны». В большинстве своем, как и «свиньи», — нарко¬маны. Наркомания и токсикомания в среде панков не несут идеологической нагрузки и обусловлены лишь стремлением к сотрясению собственной психики. В этой связи закономерно применение различных способов уси¬ления наркотического эффекта: употребляют одновре¬менно жидкий и твердый наркотик, делают инъекцию, закуривают папиросу, набитую «травой», и все это запи¬вают дешевым крепленым вином. Этого рода «ветера¬ны», конечно, долго не живут. Многие из них хорошо понимают ближайшие перспективы и даже бравируют бесстрашием. «Мы ведем игру со смертью и заранее зна¬ем, кто эту игру выиграет», — говорит киевский панк по кличке Сопля.
Сами панки о стремлении к наркотикам говорят по-. разному:
— Под кайфом я обретаю уверенность во всем.
— А зачем мне завтрашний день? Ты можешь знать, что будет завтра? А тебе не скучно это знать?
— Наркотики? Это выход из одной пустоты в дру¬гую.
— У наркоманов совсем другая жизнь. Мне она ин¬тересней.
— Принимаю наркотики просто так. А что? Мне так веселее!
— Да, под кайфом жизнь намного короче. Лучше короткая, но яркая, чем длинная, но пустая.
— Зачем я иду к смерти? Я уплотняю свою жизнь, получаю громадную концентрацию положительных эмо¬ций.
Один из наших собеседников, автор последней реп¬лики, двадцатитрехлетний Волдырь, уже не живет. Пе¬ререзал себе вены, оставшись на некоторое время без очередной порции наркотика. Вот и «уплотнение жиз¬ни»...
Среди «ветеранов» встречаются и относительно про¬цветающие панки — так называемые «деловые». Они тор¬гуют наркотиками, панковскими нарядами и атрибута¬ми — «прикидом».
В зависимости от приверженности тому или иному «идеологическому уклону» среди панков можно условно выделить анархистов («русский панк») и националистов (так называемый «прикол к нации»). Вообще же идео¬логическая платформа панков весьма аморфна. Нам не удалось найти какие-либо программные документы дви¬жения. Неизвестно и о каких-либо разговорах в этой сре¬де, касающихся уставов, манифестов, программ. Отдель¬ные лидеры ратуют за «общество без государственного аппарата» с равными возможностями для самовыраже¬ния всех его членов, другие —претендуют на создание «а птиотношений», третьи— выступают «за разрушение всяких общественных отношений вообще».
По всей видимости, панков, которым нравилось бы современное советское общество, в нашей стране не су¬ществует. «Совдеп сделал меня такой», — плачется мое-* конская пункерша Тонька. «Общество стоит на месте,— разглагольствует один из лидеров. — Мы идем по неправильному пути. Нэп возвращается. Ради чего мы жи¬мом?» А вот откровения другого: «Мы, панки, морально здоровее вас — серых и обычных. У вас далеко не все так хорошо, как вы привыкли думать. Мы, панки,— «первая ласточка» вашего неблагополучия. Мы говорим, что все это кончится плохо. Вы не верите. Кассандре тоже не верили, считали ее ненормальной. А кто был прав? В конце концов, во все времена были Печорины, Базаровы, Онегины...»
Рассуждения о Кассандре и Печорине для панков¬ской среды совершенно нетипичны. Общеобразователь¬ный и культурный уровень панков в среднем удручаю¬ще низок. На наш взгляд, причины появления панков в общих чертах те же, что и причины появления хиппи. Хиппи и панки — всего лишь разные способы бегства от общества тех подростков, которые не находят себе в нем места. Если неустроенный юный человек интеллекту¬ально развит и неагрессивен, он — кандидатура в хип¬пи. Если наоборот — у него есть шанс стать панком.
Социальная база для панк-движения:— выходцы из наименее обеспеченных материально семей, не связан¬ных с высококвалифицированной производственной дея¬тельностью. Советские панки, как и их зарубежные «единомышленники», чаще всего — из семей, которые не могут обеспечить им полноценное образование и воспи¬тание, помощь в служебном росте. Эти молодые люди считают себя «изначально обделенными». Неспособность конкурировать в различных сферах общественной жизни со сверстниками «из хороших семей» порождает у них отчаяние, озлобление, агрессивность.
И все-таки, кто же они такие — советские панки?
Один из вожаков московских панк-групп ответил на этот вопрос так: «Во-первых, панки-—это особый прикид и манера поведения. Во-вторых — своеобразное восприя¬тие окружающей жизни. Если хотите — мировоззрение. В-третьих — способность пойти на преступление, не стра¬шась законов этого дерьмового общества. И, наконец, в-четвертых — это способность забыть о будущем, кото¬рого нет, и жить только настоящим; способность не бо¬яться медленной смерти от наркотиков».
Звучит это все, конечно, мрачно. Стоит добавить к сказанному только, что по-английски «punk» — это не только ГНИЛОЙ и ненужный, но еще и несчастный. Такой же, видимо, смысл слова «панк» и в нашем «словаре». Вряд ли этот термин сможет исчезнуть из лексикона со¬ветских людей сразу. Другое дело — постепенно. Дума¬ется, сначала он может прекратить существование в значении «ненужный», затем — «несчастный». И только после этого — «гнилой»,

БЛОГИ

Правила блогов

Мини-помощь

Последние записи в блогах

24 мая 2015г.
Виктор Гюго

18 марта 2015г.
Гербатон

06 марта 2015г.
Сугробы - "Всё хорошее будет вчера"

21 сентября 2014г.
ностальгия по неформальному

11 июля 2014г.
Презентация фотоальбома и концерт 18 июля

Сообщество kompost.ru
на vk.com

Сообщество kompost.ru
на фейсбуке