Эта непонятная молодежь

ШЕСТЬ ЧЕЛОВЕК С БРАСЛЕТАМИ И ДЕСЯТЬ В ГАЛСТУКАХ
Рассматривая конфликт между «непонятной» моло¬дежью и зрелой частью общества на макросоциалыюм уровне как столкновение больших социальных групп, весьма уместно вспомнить замечание И. С. Кона, сфор¬мулированное им в статье «Эстафета поколений» (Ком¬мунист. 1987. № 4).
Говоря о волнующих общественность явлениях в мо¬лодежной среде, автор подчеркивает, что одни из них «в той или иной форме присущи любому человеческому обществу. Другие являются общими для всех современ¬ных индустриально развитых обществ. Третьи специфич¬ны для определенной социальной системы, страны, на¬ции или региона. Все они взаимосвязаны». Это положе¬ние в полной мере справедливо и для различных аспек¬тов предмета нашего разговора.
Наряду с громадной массой отличий в деталях про¬текания конфликтов поколений на Западе в шестидеся¬тые годы и у нас в восьмидесятые невозможно пройти мимо ряда общих черт, тенденций, явлений. Скажем, во¬пиющей и загадочной для многих является периодиче¬ски повторяющаяся конфронтация больших социальных групп на почве одежды, причесок, музыки и прочих эле¬ментов и явлений культурной жизни, отношение к кото¬рым, казалось бы, должно быть личным делом каждого члена общества. Однако какой-нибудь пятидесятилетний Петр Петрович засыплет жалобами все возможные ин¬станции, если ему придется посмотреть по телевидению выступление рок-группы, любимой каким-нибудь шест¬надцатилетним Петей. Встретив же совершенно ему лично незнакомого Петю на улице, Петр Петрович будет считать его своим врагом и ненавидеть только лишь за внешний вид.
Понятно, что людей, способных трезво смотреть на вещи и размышлять над увиденным, подобные взаимоот¬ношения не могут не озадачивать. «Вот идет парень лет двадцати, на шее у него цепочка из белого металла, на куртке — заклепки, а в правом ухе серьга. О чем это го¬ворит? — спрашивает Леонид Жуховицкий в статье с примечательным названием «Что же делать с этой мо¬лодежью?» (Юность. 1988. № 8) и отвечает: « Если опи¬раться на одни лишь факты — только о том, что на шее у него цепочка, на куртке заклепки, а в правом ухе серь¬га. Нелепость, уродство, вызов? Не знаю. Может быть. Но навстречу ему идет женщина лет сорока, почтенная во всех отношениях, мать семейства, член месткома и да¬же председатель кассы взаимопомощи. Разве придет нам в голову шальная идея объявить ее наркоманкой и жрицей свободной любви? А ведь у нее на шее тоже це¬почка, да еще из желтого металла, а на блузке крупная брошь, а в ушах даже не одна, а целых две серьги! Вот торопится к автобусу миловидная девушка, стриженная почти «под ноль». Зачем? С какой стати? Что она этим хочет сказать? Не знаю. Но вижу, как поблизости пере-секает улицу колонна солдат, и каждый стрижен не почти, а вовсе «под ноль». Понимаю, у них на то есть причины. Но, может, и у нее есть причины? Непривыч¬ное пугает. Когда почтенный гражданин, проходя по бульвару, видит на одной скамейке шестерых или вось-мерых молодых людей, у каждого из которых за запя¬стье нитка с бисером, он невольно убыстряет шаг: уж не затевают ли чего? Почему же его не страшат десять незнакомцев — у каждого на шее галстук! — которые за¬крываются на два часа в кабинете и велят, никого не пускать? Уж эти-то точно что-то затевают! Я не оправ¬дываю крайности моды и не осуждаю их. Я просто пред-лагаю на них не сосредоточиваться. Ведь, уткнувшись глазом в блестящие заклепки или двухцветные волосы, можно проглядеть нечто гораздо более интересное и зна¬чительное. Серьга в ухе? Да, серьга в ухе. Ну и что?»
Как рецепт в повседневной человеческой деятельно¬сти, предложение Л. Жуховицкого — «не сосредоточи¬ваться» на галантерейно-парикмахерских мелочах, — на наш взгляд, весьма конструктивно. Однако нам пред¬ставляется важным разобраться в социальном смысле конфликтов на почве сережек, цепочек, ширины брюк и прочей «тысячи мелочей». Ведь подобные конфликты — удивительно стабильный аспект взаимоотношений поко¬лений в индустриально развитых странах, практически не связанный с типом господствующей в том или ином государстве социально-экономической системы.
В принципе, особая социальная роль внешнего вида людей в сплочении и размежевании общностей — вещь хорошо известная. На протяжении всей истории челове¬чества люди подчеркивали свою принадлежность к той или иной общности элементами внешнего вида, будь то раскраска индейца, цилиндр джентльмена, кожанка ко¬миссара или костюм-тройка партийного работника. Чем жестче социальная дифференциация, тем более обяза¬тельный характер для индивидуума носят те или иные элементы внешнего вида. Нередко это обстоятельство на¬ходит воплощение в законодательных актах (от регули¬рования порядка ношения орденов до предписания но¬сить желтую звезду на спине). Как правило, внешний вид человека несет социально значимую информацию не только о его индивидуальности, вкусе, но и об общест¬венном положении, а также выполняет функцию некое¬го пароля: «свой» — «чужой», «из нашей общности» — «не из нашей общности». В Индии, например, по внеш¬нему виду дамы (покрою и расцветке сари и др.) можно понять, откуда она родом, из какой касты, каково ее се¬мейное положение...
Подобным образом обстоит дело и с паролем «свой» — «чужой» для молодежной общности. Что тут является новым, необычным? Думается, лишь то, что внешним видом о себе как об автономной социальной группе (или группах) заявляет именно молодежь, чего раньше не было: вступая во взрослую жизнь, юноши и девушки стремились копировать внешний вид тех взрос¬лых общественных групп, в которые они хотели влиться. Выделение молодежи в относительно обособленную об¬щественную группу и ее внутренняя дифференциация, происходящие под влиянием социокультурных последст¬вий НТР, должны были неизбежно сопровождаться раз¬витием и усложнением специфически молодежной симво¬лики и атрибутики. Внешние отличия панка от мажора, металлиста от хиппи так же закономерны, как видимая разница между инженером и продавщицей комиссионно¬го магазина, милиционером и железнодорожником и т. д. Другое дело, что к молодежным отличиям нашему «обществу взрослых» еще предстоит привыкнуть и нау¬читься терпимости, как это произошло десять —пятнад-цать лет назад в США и странах Западной Европы.
(Подчеркнем, однако, что мы не считает нужным «привыкать» к фашистским символам, равно как и к элементам внешнего вида, несовместимым с советскими законами. Но это — предмет иного разговора.)
Аналогичную элементам внешнего вида роль в укреп¬лении и обособлении молодежных общностей играют сленг (жаргон) и места систематического сбора, обще¬ния. Чем интенсивнее взаимодействие членов молодеж¬ной группы, тем больше в их обиходе «групповых» слов. Это явление в принципе так же не является каким-то особенным, исключительным. Каждый из наших читате¬лей сможет назвать несколько десятков слов, обретаю¬щих особый смысл в его кругу общения, в сфере его профессиональной деятельности и т. д., будь то театраль¬ная среда, спортивная секция, лаборатория НИИ, това¬рищество преферансистов или компания у пивного ларь¬ка.
Доводя эту тенденцию до крайности, молодежь иног¬да образует весьма замкнутые сообщества, говорящие чуть ли не на особом языке. Попробуйте, к примеру, по¬нять, о чем поет Борис Гребенщиков: «Хочу я всех моча¬лок застебать» или расшифровать такую запись в днев¬нике одного молодого ленинградца: «Можно отъехать. Грохнуться. Гигнуться. Окачуриться. Склеить ласты. Вы¬ставить кеды. Оттрястись. Сыграть в ящик. Преставить¬ся. Перекинуться. Отправиться к праотцам. Сдохнуть. Отправиться в мир иной или в мир блаженных. А я хо¬чу умереть. От любви. К женщине...»; перевести на рус¬ский язык такой фрагмент разговора: «Первое, что бро¬сается в .глаза: прикид. Не отдельного пункера, а систе¬мы пункеров вообще...»
Не менее трудно прояснить смысл следующего фраг¬мента «притчи-сказки» из цикла «Нестремные раскла¬ды» (в подзаголовке: «Из фольклора московской тусов¬ки. Записал и обработал Старина Джефф»): «Живут Иван-Наркоман с Марией-Марихуаной во дворце, в 99 комнатах закидываются, в каждой — свой кайф имеют. И говорит как-то царевна Марихуана другу своему: «Иван-Наркоман, небось злокозненный Змей Горыныч в последней комнате самый клевый ништяк-то и спрятал?» Долго ли, коротко ли, да и открыли они дверь заповед¬ную. А оттуда вышел мерзкий полис и всех повинтил». Характерно, что извечное молодежное стремление к познанию самих себя приводит сегодня к появлению в молодежных общностях людей, изучающих собственный еленг. Так рождаются на свет самодельные словари сленга, кочующие по рукам. С одним из них мы позна¬комим читателя на страницах данной книги. Это «Сло¬варь системного сленга», включающий более двухсот слов, документ весьма любопытный в целом ряде отно¬шений. Он содержит не просто расшифровку жаргона «системы» — отечественного варианта хиппи. За конкретными деталями и направленностью формирования их лексикона четко вырисовывается виденье вещей, свой¬ственное конкретной группе молодых людей. Совершен¬но не случайны и круг явлений, для которых этим лю¬дям нужны новые обозначения, и характер обозначений, и его интерпретация в переводе на обычный язык. В дальнейшем, когда мы будем рассказывать о «системе» в целом, обращение к «Словарю системного сленга» по¬может нам точнее определить некоторые понятия, каса¬ющиеся этой молодежной группы.
Несколько слов об авторе данного документа. Это — девушка, филолог по образованию, закончившая Ленин¬градский университет в 1986 году. Сейчас работает сто¬рожем. По ее просьбе назовем ее условно «Кэт». Выра¬жаясь языком ее словаря, «системная герла Кэт». Учи¬лась на вечернем, днем работала в библиотеке. Контак¬тируя с массой людей, познакомилась с хиппи. Очень быстро почувствовала, что их взгляды ей созвучны, на¬чала вращаться в их кругу, так же быстро освоила их манеру общения, нормы поведения, способы деятельно¬сти, стала своей. Диплом Кэт писала по американскому сленгу. Желание разобраться в «системном» сленге и со¬ставить словарь возникло у нее вполне органично, без каких-либо особых толчков извне и было реализовано ради собственного удовольствия.
В этой связи «Словарь системного сленга» можно с полным основанием назвать продуктом самой «системы», родившимся как бы изнутри. Работа над данным, треть¬им вариантом была закончена Кэт в 1988 году. Словарь состоит из нескольких разделов: «Часть первая. Гео¬графия Ленинграда», «Часть вторая. Сленг по алфави¬ту», «Приложение 1. География Москвы», «Приложе-ние 2. Комментарии московского человека». Имеется также предисловие автора, в котором содержатся некие штрихи, типичные для входящего в данное молодежное сообщество человека: наличие собственного взгляда на вещи, личной позиции; умение легко излагать свои мыс¬ли, «не забираясь за словом в карман»; довольно-таки высокий общекультурный уровень; склонность к иро-нии...
Заметная доля словаря — термины англоязычного происхождения:
«БЛЭК (московский термин, в дальнейшем будет пи¬саться «м. т.»)—негр. От слоЬа «Ыаск» (черный).
БЭБИК, БЭБЕНОК — маленький ребенок. От слова «baby» (малыш).
ГЕРЛА — девушка. От слова «girl» (девушка),
ГЕРЛИЦА — м. т. — ласковое от «герла».
Л АИФ— жизнь. От слова «life» (жизнь). Существу¬ет устойчивое сочетание «Лайф не в кайф».
МЭН — человек, мужчина. От слова «man».
ОЛДОВБ1Р1 — а) старый; б) — опытный, с большим стажем чего-то. От слова «оШ».
ПРАЙС — деньги. От слова «price» (цена).
РИНГ — телефонный номер. От слова «ring» (зво¬нить).
РИНГАНУТЬ — позвонить по телефону. ФАК — половой акт. От слова «Hair». ХАИР — волосы. Иногда — хайры. От слова «паи». ХАИ РАЛ ЬНИ К— шнурок для волос М. т.—ХАИ-РАТНИК
ХАИРАТЫЙ — с «повышенной лохматостью». Как правило, о мужчине.
ХАИРАТЬСЯ, ОБХАЙРАТВСЯ — стричься (как пра¬вило, насильственная процедура)...»
Эта выпирающая англоязычность дает недоброжела¬телям данной молодежной общности выигрышный в гла¬зах обывателя повод для нападок: молодежь можно об¬винить в «слепом подражании Западу». Однако слов иностранного происхождения в системном сленге не бо¬лее 8—10 процентов.
Обращаясь к «Словарю» Кэт, нетрудно заметить, что он вбирает круг вещей, которые видятся использующим сленг людям иначе, чем обществу, отсюда и стремление называть эти вещи иначе. Здесь — термины, порожденные особыми отношениями с милицией («винтить», «обезьян¬ник» «мент», «ментовка», «легавка», «яблонька», «упа¬ковка» и т. д.) и наркоманией («бодяжить», «глюк», «двигаться», «дозняк», «кайф», «заторчать», «машина», «мастырить», «посадить», «струна», «сторчаться», «сесть», «слезть», «трава»), введенные для обозначения новых молодежных группировок («пункер», «пункерша», «мажор», «урла», «пипл») и мест их сбора («Азия», «Гауя», «галера»).
Сленговые обозначения применяются в разговорах о специфических для данной общности ритуалах, элемен¬тах образа жизни («искать», «вписываться», «косить», «найтать», «стоп», «стрелка», «трасса», «тусоваться», «чернуха» и т. п.) и предметах («ксивник», «пацифик», «фенька»). Кое-что оказалось позаимствовано из^ блат¬ного жаргона («гасить», «мочить», «кинуть», «ксива», «стрем», «фуфло», «шмон», «шухер»), кое-что из «обще¬молодежного» («врубаться», «вырубаться», «въезжать», «дабл», «динамить», «достать», «круто», «кент», «лажа», «напряженка», «наглухо», «в натуре», «облом», «прика¬лываться», «стебаться», «телега»).
Возможно, потребность в новых словах появляется и тогда, когда старые перестают удовлетворять, как ска¬зал один молодой человек, кажутся «недостаточно соч¬ными, колоритными» для обозначения тех или иных (как правило, вызывающих сильные эмоции) вещей, яв¬лений. Приведем несколько примеров:
«ВРУБЫ — нетипичное поведение, подражание кому* то.
ГОЛЯК — полное отсутствие денег или чего-либо еще.
ДИНАМИТЕ — нарушать слово, опаздывать и т. д.
ЗАВЕРНУТЫЙ — а) фанат чего-либо; б) псих.
КРУТОЙ — очень сильный (крутой облом, например) или красивый, удивительный и пр.
КОЛЕСА — таблетки, как правило, подразумевается наркотик.
НИШТЯК — удивительно многозначное слово. Упот¬ребляется прежде всего в значении «все хорошо», «все в порядке», но может означать также «спасибо», «по¬жалуйста», «здрасьте», «до свидания», «ладно», «дого¬ворились» и многое другое. Существует мнение, что для выражения своих эмоций системному человеку может хватить двух слов — ништяк и дерьмо.
НАПРЯГИ — неприятности, трудности.
ОБЛОМ — любое отрицательное переживание.
ПРИКИД — одежда. ПРИКИНУТЬСЯ — одеться.
ПРОХОДКА—пригласительный билет или любой другой дощмент, по которому куда-то можно пройти бесплатно.
ПРИКАЛЫВАТЬСЯ — увлекаться чем-то, предпочи¬тать, любить.
ПОДПИСЫВАТЬ — предлагать, уговаривать участво¬вать в чем-то.
РАЗБОРКИ — неприятные разговоры, выяснения от¬ношений.
РЮХАТЬ — думать, соображать.
РЕЗАТЬСЯ — пытаться покончить с собой, перере¬зав вены.
СТРЕЛКА — место и время встречи (свидания). ЗАБИТЬ СТРЕЛКУ — назначить место и время встречи. ТЕЛЕГА — небылица, рассказ, анекдот. Обычно в со¬четании ПРОГНАТЬ (ГНАТЬ) ТЕЛЕГУ».
Само собой разумеется, употребление этих слов (как и элементы внешнего вида) служит сплочению молодеж¬ной группы, выделен иго ее в обществе. Свой своего уз¬нает не только по одежде, но и по языку.
Большое значение в жизнедеятельности молодежных общностей имеют и традиционные места сбора, встреч, общения. Эти «центры локализации» неформальных групп несут не только инструментальную функцию («на¬до же где-то встречаться»), но и служат своего рода символами общности. Подобные точки есть сегодня едва Ли не в каждом более-менее крупном городе. К примеру, в теплые летние вечера тульская молодежь собирается у Главпочтамта, в Севастополе славой определенного ро¬да пользуются так называемые «Близнецы» — два кафе на набережной, у гостиницы «Севастополь», и т. д.
Эти стихийно складывающиеся неформальные цент¬ры жизнедеятельности молодежи проявляют поразитель¬ную устойчивость во времени. Вот как описывает ситу¬ацию в своем городе минчанин М. Володин: «Когда-то (в конце 60-х. — А. 3., А. Ф.) мы называли это малень¬кое кафе в центре города «стекляшкой». А еще раньше оно наверняка называлось как-то иначе. Но всегда, сколько помнится, здесь сновали толпы молодых людей самого разнообразного вида. Их не раз пытались разго¬нять. После чего кафе на какое-то время становилось безлюдным. А потом все начиналось сначала. Вот и сей¬час они здесь. Большинство — металлисты. Их неслож¬но отличить по дыбом стоящим волосам, колонкам и шуму, который они создают. Рядом с ними мирно ужи¬вается несколько панков не панков, людей пестрящих множеством наклеек, значков и брелоков. Еще поедает мороженое какая-то студенческая компания... А даль¬ше, в самом углу... Они называют себя «системой».
Чем крупнее город — тем сильнее подобного рода традиции. Не случайно два раздела в «Словаре» Кэт специально отведены местам, тем или иным образом связан¬ным с деятельностью «системы». Мы их приведем с не¬избежными сокращениями;
«ГЕОГРАФИЯ МОСКВЫ
ПУШКА — Площадь Пушкина.
ПЛЕШКА — Институт Плеханова.
ДВОРИК — скверик перед ГАБТом, облюбованный голубыми.
УРЯДНИК — к/т «Ударник».
БИС (вариант — У БУЛГАКОВА)—подъезд в доме по Б. Садовой, у театра Сатиры, отмеченный присутст¬вием Булгакова и его героев, а ныне — всего союзного хипья.
НОГА — метро «Пл. Ногина».
ГОЛОВА — бюст. Обычно употребляются выражения НА ПУШКЕ У ГОЛОВЫ — у бюста Пушкина в метро «Пушкинская» и НА НОГЕ У ГОЛОВЫ — у бюста Но¬гина в переходе на ст. метро «Пл. Ногина».
КАРМАН — подъезд на Арбате, д. 39.
РЕШЕТКА — вентиляционные решетки у кафе «Ар¬ба» на Арбате. Говорят и просто АРБА. Тусучее место.
СКРИПКА, СКРИПУXА— кафе в начале Арбата.
ОГУРЕЦ — кафе «Сокол», у одноименной станции метро. Тусовка мелкая, тусуются обычно не в самом ОГУРЦЕ, а в кофейне за углом.
ГЕОГРАФИЯ ЛЕНИНГРАДА ГАСТРИТ — столовая-кафе на углу ул. Рубинштей¬на и Невского пр., недалеко от Сайгона. Известно в частности тем, что там можно пообедать за 7 копеек (так называемый «гарнирчик»),
ЭЛЬФ — кафе на Стремянной улице, один квартал
от Сайгона.
ЭЛЬФОВЫЙ САДИК — сквер на углу Стремянной и Дмитровского пер. Летом народ перебирается из Сайгона сюда.
КЛИМАТ — вестибюль ст. метро «Невский пр.», вы¬ход на канал Грибоедова.
КОМОК — лестница Инженерного замка в сторону Летнеео сада. Старое тусовочное место.
КАЗАНЬ — Казанский собор, фасад к Невскому, сту¬пени и сад. Тоже старое место...
РОТОНДА — Ну, ротонда... В районе Гороховой ул.
МАЯК — Вестибюль ст. метро «Маяковская».
БАРАБАН — Вестибюль ст. метро «Площадь Вос¬стания».
БОМБЕЙ — Пирожковая недалеко от Сайгона, про¬тив к/т «Титан».
ТРЕУГОЛЬНИК — Набережная Невы против Адми¬ралтейства. В более узком смысле — три скамейки, со¬ставленные треугольником. Место тусовок в белые ночи.
ПОГАНКА — кафе в Гавани (Вас. остров), место сбора металлистов.
ГАЛЕРА—место в Гостином дворе (со стороны Ду¬мы), где собираются фарцовщики и вообще мажоры.
ЦЕНТРА —... в более широком смысле — вообще вся старая часть города».
Как уже заметил, наверное, читатель, в Ленинграде точкой «географического отсчета словаря системного сленга» является «Сайгон». Это — феномен, пользующий¬ся в определенных кругах общесоюзной известностью, явление, заслуживающее обстоятельного разговора.
МЕСТО ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ?
Из «Словаря системного сленга»:
САЙГОН — Кафе от ресторана «Москва». Вход с угла Невского и Владимирского проспектов. Основное место сбора системы. Сайгон сокращается в речи как «Сайг» или «Загон» '.
Из письма в газету «Смена»: «У меня есть дочь 17 лет. В сен¬тябре прошлого года она с подругами случайно зашла в кафе на углу Владимирского и Невского. Там вкусный кофе и, как говорит дочь, много интересных людей. Есть наркоманы, но все они — кто непризнанный художник, кто — полупризнанный певец из каких-то неизвестных ВИА... В общем, сейчас она с девчонками обычно тол¬чется там или у метро «Маяковская». Говорит, что ей понравились хиппи. А еще там постоянно толкутся панки, волнистые и еще кто-то. Я спрашиваю дочь: «Чем же хиппи занимаются?» Отвечает: «Борются за мир». Так ведь вся наша страна борется за мир, день¬ги сдаем в Фонд мира. Тогда дочь продолжает: «Хиппи любят детей и цветы». Я говорю: ■ «Я тоже люблю детей и цветы, значит, и я хиппи? Но я еще люблю чистить зубы ежедневно и спать в чис¬той постели, а ты иногда уходишь и не приходишь». Дочь опять твердит свое: «У нас все друзья. Если кто голоден, ему обязательно купят поесть и накормят». А мне страшно за то, что если это дей¬ствительно не бредни, придуманные девчонками, то они могут влезть в не очень хорошие дела. Может, сегодня эти девчонки еще не ко¬лются, не пьют разную гадость, но что с ними будет через неделю, через год в таком окружении?»
Из объявления в газете «Смена» 18.09.88 г.: «Сайгон» — культур¬ный феномен 70-х» — так называется лекция, которая состоится в Центральном лектории общества «Знание» 18 сентября в 16 часов. Кафетерий на углу Невского и Владимирского, получивший в кон¬це 60-х неофициальное название «Сайгон», известен многим ленин¬градцам. В 70-е годы это место стало своеобразным творческим клубом интеллигенции».
Из разговора в отделении милиции: «Сайгон» на нашей тер¬ритории дает процентов семьдесят правонарушений. Вся эта публи¬ка и то, что с нею связано».
Из выступлений в Центральном лектории: «Наша задача сде¬лать так, чтобы «Сайгон» остался в истории, остался в веках как символ русской духовности, русской культуры».
Из разговора на улице после лекции: «Сайгон» — грязное ме¬сто».
Итак, «Сайгон»... Азиатское название, по странной прихоти истории продублированное людской молвой в самом сердце Северной Пальмиры и существующее здесь много лет после переименования крупнейшего юж¬новьетнамского города. Маленькое, не очень чистое и не отличающееся шикарным ассортиментом кафе. Находит¬ся оно в географическом эпицентре петербургской исто¬рии и архитектуры. Перечисление различных культурных объектов, транспортных узлов и иных центров жизнедея¬тельности крупного города, территориально близких к «Сайгону», могло бы составить отдельную книгу. Пере¬кресток Невского с Литейным и Владимирским прос¬пектами—один из самых оживленных. В Ленинграде многие маршруты проходят через это место.
Любой человек, приходящий в «Сайгон», невольно попадает под влияние неповторимой историко-архитектурной среды. Видимо, не случайно именно это место бы¬ло облюбовано во второй половине шестидесятых годов нашего века частью молодой творческой интеллигенции Ленинграда для неформальных встреч, повседневного об¬щения. Некоторые философы и культурологи, «прошед¬шие через «Сайгон», считают, что сложившаяся там общность — действительно в своем роде уникальное яв¬ление культуры. При этом выделяются и некоторые предпосылки возникновения «Сайгона».
В частности, Л. Я- Лурье обращает внимание на специфическую культурную ситуацию, сложившуюся в Ленинграде в контексте жизни страны ко второй поло вине 60-х: «Надо иметь в виду уникально трагическую судьбу интеллигенции нашего города. К 1917 году Пе¬тербург обладал наибольшим культурным потенциалом в стране. Однако последующая гражданская война, клас¬совые, партийные, национальные чистки, блокада в из¬весткой степени превратили культурную столицу в куль¬турную провинцию. К тому же сформировался своеоб¬разный тип особо консервативного начальства, более осторожного и боязливого, чем в Москве. В Ленинграде все время все разрешалось и дозволялось меньше и медленнее. Часть потенциала интеллигенции все же со¬хранялась, некие культурные ячейки постоянно давали всходы. Но с урожаем было плохо. Если в Москве люди, творчески работавшие в сфере культуры, пристраивались хоть на какие-то, пусть и малооплачиваемые места, то в Ленинграде их путь лежал в дворники и кочегары. Це¬лые поколения интеллигенции не могли зарабатывать се¬бе на жизнь творческим трудом. Оказалось отсечено поколение, чьи школьные годы пришлись на пору на¬дежд, пору «хрущевской оттепели», а профессиональная деятельность — на «период застоя». Росли на одних иде¬ях, готовили себя к одной ситуации, столкнуться приш¬лось совсем с другим. Правда, в отличие от сталинских времен, в конце шестидесятых было уже молено делиться друг с другом мыслями в неформальной обстановке. • Официально высказывать, демонстрировать — нельзя, но неофициально — сколько угодно. Невероятно выросшие размеры дозволенного и создали предпосылки для появ¬ления «Сайгона». Кроме того, Ленинград — не Сухуми, на улице много не пообщаешься».
Первое поколение завсегдатаев «Сайгона» утвержда¬ет, что его эмоционально-психологический климат начи¬нал формироваться с кафе поэтов на Полтавской, соз-данного в 1960 году по инициативе Вадима Чурбанова (ныне — доктор философских наук, работает в Централь¬ном Комитете КПСС). Образование молодежных кафе в то время сопровождалось созданием обстановки закрыто¬сти, элитарности, что сделало их на недолгий период очень популярными. Кафе поэтов на Полтавской просу¬ществовало лет пять, после чего полностью утратило мо¬лодежный дух.
После этого и возникает «Сайгон». Новое название рождается не сразу. Первоначально в разговорной речи фигурируют «Подмосковье» (под рестораном «Москва») и неизвестно почему — «Петухи», в конце концов — «Сайгон». Почему прижилось именно это наименование (конечно, никогда не существовавшее ни на каких таб¬личках), не вполне понятно. Безусловно, вьетнамский Сайгон в то время был на виду средств массовой инфор¬мации как горячая точка планеты. Вместе с тем в пери¬од вьетнамской войны этот город — и поле встречи, сложного взаимодействия культур Востока и Запада, и место смешения самого различного, разнородного люда, и скопище злачных заведений, и арена деятельности враждующих сторон. Все это в той или иной степени имело место и в ленинградском «Сайгоне».
Следом за поэтами, художниками, музыкантами в «Сайгон» пришли воры, дешевые проститутки и нарко¬маны. Ветераны «Сайгона» любят подчеркивать, что в его рамках хорошо уживаются крайности. И это дейст¬вительно так. «Обычный» советский человек, работаю¬щий восемь часов в день и обремененный семейными забо¬тами, не может год за годом по нескольку часов в день простаивать в кафе. Конечно, сюда в принципе может зайти любой прохожий, выпить чашечку кофе и не встре¬тить враждебного отношения. Но сделать из кофейной точки образ жизни могли (и сделали) лишь некоторые представители творческих профессий, «лица без опреде¬ленных занятий» и учащаяся молодежь.
На протяжении вот уже более чем двух десятков лет в «Сайгоне» действительно можно встретить весьма ин¬тересных, неординарных людей. Скажем, часто появлял¬ся живший неподалеку, на Загородном проспекте, ныне знаменитый нью-йоркский художник Михаил Шемякин. Это же место облюбовала неформальная группа худож¬ников, именуемая по фамилии своего творческого лидера «группой Овчинникова». В разные времена здесь часто бывали поэты Иосиф Бродский, Евгений Вензель, Вик¬тор Кривулин, Борис Куприянов, Владимир Нестеровский, Олег Охапкин, Михаил Яснов. Как гласит молва, в «Сайгоне» сформировалась первая рок-группа, начав-шая исполнять рок на русском языке и совершившая тем самым «революцию в отечественном музыкальном искусстве». Главного «революционера» — ныне члена Союза писателей Владимира Рекшана — и поныне при необходимости проще всего найти в «Сайгоне». Не ред-кость здесь и появления нынешних лидеров рока— М. Науменко, Б. Гребенщикова и многих других.
Порой мне кажется, что мы герои.
Мы стоим у стены, ничего не боясь.
Порой мне кажется, что мы герои.
Порой мне кажется, что мы просто грязь..,
И, как у всех, у меня есть ангел,
Она танцует у меня за спиной,
Она берет мне кофе в «Сайгоне».
И ей все равно, что будет со мной, —
поет Борис Гребенщиков в песне «Герои» из магнито¬фонного альбома «Электричество» группы «Аквариум».
У все названных «сайгоновцев» раньше было прибли¬зительно общее социальное положение, определяемое официальной непризнанностью. Для органов культуры, книжных издательств, организаторов выставок, редак¬ций средств массовой информации эти люди не сущест¬вовали. Но главное — они не могли осуществлять свою творческую деятельность официально, по легальным ка¬налам. Неформальное общение было для них единствен¬но возможным способом творческих контактов, сред¬ством получения человеческого тепла.
Поэт Виктор Кривулин, насчитавший как-то ради ин¬тереса за четыре часа пребывания в «Сайгоне» 28 чело¬век, с которыми можно было «поговорить», вспоминает: «К концу 60-х культурная жизнь Ленинграда стала -не¬вероятно заорганизованной. Любой элемент неформаль¬ной жизни в рамках официальных структур был совер¬шенно невозможен. «Сайгон» стал, на мой взгляд, по¬пыткой объединения по-настоящему живых сил. Там происходили творчески эффективные встречи людей, рождались неформальные объединения, задумывались самиздатовские журналы. Где-то в семьдесят пятом го¬ду там зародилась идея журнала «Часы». Оттуда берут истоки литературный «Клуб-81» и рок-клуб. Там было пре¬стижно читать стихи, считаться поэтом. Поэтов было даже больше, чем слушателей. Теперь, читая многие из звучавших тогда стихов, я вижу, что они на бумаге ме¬стами теряют нечто очень важное —живую интонацию человеческой души. Я думаю, что «Сайгон» — это одна из первых ласточек сегодняшнего демократического со¬знания. Тогда же «Страна Сайгония» воплощала в себе, по-нашему ощущению, дух сопротивления, .; дух проте¬ста против бюрократизации жизни. Не буду скрывать, мы чувствовали себя духовной элитой, в каком-то смыс¬ле— избранными. Взять хотя бы Женю Вензеля — от его мрачной фигуры стоика, застывавшей периодически на углу, у входа в «Сайгон», веяло неповиновением. Он стоял какой-то укоризной перед несущимся мимо обывателем «периода застоя». Он излучал ощущение того, что нам надо выстоять. Дескать, на нас держится твор¬ческий дух России! В «Сайгоне» для нас была хаотиче¬ская, свободная жизнь в ее естественном движении. Движение «мыслящей плесени» что ли...
Как ни странно, проститутки и наркоманы не меша¬ли. Они были так же, как и мы, официально несущест¬вующими. «Сайгон» причудливо соединял культуру «низа» и «верха», культуру подонков и культуру неофици¬альных творческих пластов. Эта человеческая общность возникла не просто на перекрестке Невского и Владимирского — на перекрестке двух экономик, двух культур, различных философий, на пороге храма. Здесь исключи¬тельно чувствовалась какая-то относительность «мирских вещей», «мирских ценностей». В личных контактах появлялся выход к подпольно циркулирующей литера¬туре, к иным духовным ценностям — православию, вос¬точным культам, кришнаитам, религиозной поэзии. И все это носило нигилистической характер по отношению к официозной культуре. Так рождалась альтернативная по отношению к официальной, так называемая «вторая культура». Может быть, даже рождалась новая эстети¬ка, построенная на своеобразном совмещении эстетик «верха» и «низа».
Возможно, в плане смешения разнородных культур '(хотя, может быть, они не столь уж разнородны — отно¬сительно «верха» с В. Кривулиным многие не прочь по¬спорить) «Сайгон» для нашей действительности и в са¬мом деле уникален. Однако любопытно, что в зарубеж¬ной жизни подобные явления не такая уж редкость. Ска¬жем, довоенные Монмартр в Париже и нью-йоркский Гринвич Силлидж; Хейт-Эшбери — район Сан-Фран¬циско второй половины шестидесятых и современный Голдэн-Гзй в токийском районе Синдзюку.
Понятное дело, возникновение местечка с подобным духом в городе, именуемом на страницах красочных буклетов и в телевизионных новостях «городом Ленина, славным своими революционными и трудовыми тради¬циями», не могло укрыться от внимания местных вла¬стей. Поскольку к моменту расцвета «Сайгонии» лагеря и расстрелы уже успели уйти из политической практики, методы воздействия на сомнительные элементы были выбраны более деликатные. Во-первых, чтобы люди не рассиживались, были убраны кресла. Для присаживаю¬щихся на подоконники были предназначены постоянные разъяснения милиции. В дальнейшем кампания велась эпизодически. Скажем, к 70-летию Октября кофе был заменен на чай. Наверное, предполагалось, что именно ароматный кофе и собирает всю «сомнительную публи¬ку», является ее главным атрибутом. Однако времена «кофейного бума» к этому моменту уже прошли и тусов¬щики лишь обрадовались резкому удешевлению «сайгоновского» бытия, заявив, что могут пить «хоть морков¬ный сок».
Более того, убрав кофе, общепит убрал всю «тран¬зитную», случайную публику. Чай предложенного каче¬ства могли пить только постоянные посетители. В «Сай¬гоне» стало очень свободно. Неформалы не только пили чай с удовольствием, но и свели к минимуму «аск».
Из «Словаря системного сленга»:
«ТУСОВКА — а) компания, группа людей (как сис¬темных, так и нет), хотя, говоря, скажем, ПОЙТИ НА ТУСОВКУ, системный имеет в виду, как правило, своих, а говоря ТУСОВКА У МАГАЗИНА, имеет в виду про¬сто толпу;
б) мероприятие, сейшн, что угодно;
в) любое, чем-либо примечательное событие (расска¬зы: «...а вот, помню, кайфовая была тусовка: то-то иго-то...»).
ТУСОВАТЬСЯ — слово с очень широким значением. Или «находиться где-то» (с кем-то), либо «постоянно заниматься чем-то», либо «перемещаться куда-то (утусоваться в Сайгон)», «дружить (жить) с кем-то» и т. д. Варианты: утусоваться — устать от тусовок, стусовать-ся — встретиться, растусоваться — порвать отношения и т. д.
ТУ СУ ЧИП, ТУСОВОЧНЫЙ— а) почти то же, что и системный, особенно в сочетаниях ТУ СУЧИЙ МЭН, ТУ» СУЧИЙ ПИП Л;
б) если про вещь — га вещь походная, постоянно одеваемая или таскаемая с собой.
СЕИШН— а) рок-концерт в любом помещении, вплоть до квартиры;
б) реже -— мероприятие, сборище. От слова «session» (собрание).
КАЙФ — а) наркотики;
б) нечто очень хорошее. В кайф, по кайфу — очень хорошо, приятно, красиво, здорово, удивительно и т. д.
АСК — см. АС КАТЬ. Происхождение — англ. слово «ask» (спрашивать).
АС КАТЬ — просить деньги — у своих или у всех под¬ряд, то есть жить подаянием, так сказать. Можно АС-КАТЬ все, что угодно, но обычно термин АСК подразу¬мевает именно деньги. Аскают обычно в пределах 20 ко¬пеек, но вообще — это зависит от степени нахальства. Удобнее всего это делать на вокзалах, переговорных пунктах и т. д. ЖИТЬ НА АСКЕ — значит не иметь других средств к существованию».
На чай в «Сайгоне» «нааскать» было очень легко. К тому же он стыл не меньше времени, чем кофе, да еще пакетик можно было использовать два раза — сущая на¬ходка. В общем, «Сайгон» выстоял. А вскоре и кофе вернулся.
Значительно более сильный удар по обстановке в «Сайгоне» нанес в свое время эпизод с введением раз¬лива дешевого портвейна. В кафе вдруг нахлынули тол¬пы народа, общавшегося совсем по другим законам и правилам. К счастью для «Сайгонии», этот момент ока¬зался кратковременным и не разрушил «устоев». Навер¬ное, «портвейновая» обстановочка в центре Невского показалась властям большим злом по сравнению с экс¬травагантной, но мирной и безобидно беседующей пуб¬ликой,
«Сайгон» раздражает больше внешним видом его обитателей. Битье стаканов, появление пьяных и дра¬ки— здесь в общем-то редкость, связанная, как правило, с вторжением инородных элементов —доморощенных люберов и урлы.
К этой публике отношение здесь вполне определен¬ное. Лидер группы «Зоопарк» Михаил Науменко даже посвятил ей песню «Гопники»:
Кто бьет друг другу морду, когда бывает пьян?
У кого крутые подруги, за которых не дашь и рубля?
Кто не может связать и двух слов, не взяв между ними ноту «ля»?
Это гопники. Это гопники. Это гопники.
Они мешают мне жить.
Из «Словаря системного сленга»:
«УРЛА — шпана, хулиганы, в единственном числе —
У РИЛ.
УРЛАЦКИЙ — принадлежащий урле, похожий на ур¬лу («урлацкая рожа»), вообще все в стиле урлы, а так же места времяпрепровождения — «урлацкие местечки» («углы»). Не обязательно шпана или хулиганы, но и во¬обще «СЕРЫЙ ПИПЛ», тупо проводящий время, дегра¬дирующий, живущий одним днем, все интересы которо¬го— дискотека, дринч, барахло и плохие девочки. Самые урлацкие места — торговые институты и дешевые кабаки с танцульками (многочисленные «гадюшники» и «во¬нючки»).
ДРИНЧ — алкоголь.
ДРИНЧАТЬ-—пить (либо разово, либо постоянно).
ДРИНКА Ч — алкоголик».
Любопытно, что и урла ведет себя в «Сайгоне» не¬много иначе, чем обычно. Как комментируют это «мест¬ные жители», «приходя в чей-то дом, даже последнее быдло запнется у порога и вытрет ноги».
Чаще эксцессы в «Сайгоне» носят искусственный ха¬рактер. Значительную напряженность вносит появление милиции, дружины. Имели место случаи, когда здесь ор¬ганизованно появлялись ветераны войны при полном на¬боре регалий и пытались вступить в дискуссии, устро¬ить «чтения морали». Получалось это у них откровенно плохо. Изредка в «Сайгон» вламывается сплоченная группа хулиганья с заранее сформированным намерени¬ем «гасить» его обитателей. В этой связи ходит много непроверенных слухов о якобы имеющем место подстре¬кательстве со стороны «яблоньки».
Из «Словаря системного сленга»:
«ГАСИТЬ — избить кого-то или даже убить.
ЗАГАСИТЬ— см. ГАСИТЬ.
ЯБЛОНЬКА — отделение милиции на Невском, ря¬дом с одноименным магазином.
ЛЕГАВКА — милицейская машина или отделение милиции.
МЕНТ — милиционер. БРАТЬ В МЕНТЫ — забирать в милицию.
МЕНТОВКА — милицейская машина или отделение милиции.
ПОЛИС — милиционер. От слова «police» (полиция).
ДОСТАТЬ — назойливо приставать, вызывая этим раздражение. Вообще раздражать каким-либо образом».
Милиция — постоянный посетитель «Сайгона». Ее работники регулярно «достают» — проверяют документы у присутствующих и ищут поводы для замечаний. Но, судя по всему, чаще держатся в рамках законности.
Практически описанным набором мер борьба с «Сай¬гоном» как «негативным явлением» исчерпывается. Бе¬зусловно, с ним можно было бы покончить в один день. Для этого там нужно всего-навсего ввести общественный совет, какое-нибудь официально назначенное правление. Но то ли местный райисполком до этого не додумался, то ли ясно, что все забегаловки старой части Ленин¬града не обюрократить...
Как бы то ни было, но пока в «Сайгоне» все остает¬ся по-прежнему. «Кавалерийские» наскоки извне лишь усиливают внутреннюю сплоченность тусовки, ощущение общности «одухотворенных нас», противостоящих «мало¬культурным и глуповатым им». Возможно, что с этими же наскоками связана и живучесть в здешних кругах байки, гласящей, что «в глазах Запада «Сайгон» — единственный на всю страну истинно молодежный клуб, функционирующий в условиях тоталитарного советского режима». При всей абсурдности подобных формулировок они очень льстят некоторой части завсегдатаев: дес¬кать, «как и в настоящем Сайгоне, здесь власть в ру¬ках марионеток, а наша деятельность подобна смелым вылазкам Вьетконга».
В хорошую, теплую погоду на улице оказывается до¬вольно-таки большая часть тусующейся «Сайгонии». Бе¬седуют, обмениваются интересной информацией, курят, ждут друзей, просто стоят.
Обтекающие угол толпы людей не остаются равно¬душными «к этому сброду». Толпа реагирует на толпу. Да это и естественно; на углу образуется весьма стран¬ное сборище, то ли праздник, то ли свадьба, но видок слишком дешев и карнавален... Первое ощущение обы¬вателя— шок. Первое желание — позвать милиционера. Пробегающая мимо возмущенная «личность с активной жизненной позицией» не упустит случая бросить непо¬хожим на нее странным людям реплику и получит адек¬ватный ответ. Конечно, более интеллигентная часть ту¬совки переругиваться с прохожими не будет, но полуин¬теллигентная выполнит двойную норму. Каждый оскор¬бительный выпад, резкое слово любой из сторон их от¬даляет, закрепляет разделение на «мы» и «они».
Эмоции возмутителей спокойствия достаточно точно выразила рок-группа «Объект насмешек» в своем сочи¬нении с непритязательным названием «Я люблю шоки¬ровать»:
Я обожаю шокировать ханжей.
Мой лексикон не оставит сомнений
В отсутствии изящества форм.
Мой гардероб вызывает презренье
Фанатов эстетических форм.
Я неудобен непохожестью вида...
Те, кого тусовка шокирует, песен не пишут, но пишут письма во всевозможные инстанции.
Одно из них было опубликовано 3 июня 1988 года в газете «Ленинградский рабочий» под заглавием: «И это советские люди?»: «Хочу спросить, почему не разгоняют молодежь у ресторана «Москва», угол Невского и Вла¬димирского, Я на днях была свидетелем, как подошли пять французов, один из них достал фотоаппарат и 4 ра¬за щелкнул. На Западе, вероятно, появятся фото — «вот такие советские люди». Не позор ли это? Все там с каки¬ми-то наклейками, грязные, оборванные. А что, спраши¬вается, они делают? На что живут? Там и проститутки, и наркоманы. Я с 44-го года член партии, участник вой¬ны. Больно смотреть на все это. Всю блокаду была в Ле-нинграде. Работаю в музее Пушкина. В. Глухова».
Газета ничего не ответила своему взволнованному корреспонденту. Да и что можно было ответить? Что не одной ей больно, «грязным и оборванным» — тоже? Или что это — действительно советские люди? Может быть, успокоить, что эту молодежь время от времени все-таки тем или иным способом разгоняют? И что это, конечно, позор...
Мы бы даже не рискнули посоветовать В. Глуховой попытаться по-человечески поговорить с вызывающей ее гнев молодежью. У последней тоже есть свои шоры, свой специфический взгляд на старших, свой заряд непри¬миримости. Для политических воззрений «Сайгонии» вполне характерны строчки, написанные членом так на¬зываемого культурно-демократического движения «Эпи¬центр» Еленой Зелинской: «В какой-то газете прочитала: для одних это были пятилетки, стройки коммунизма, эн¬тузиазм, для других — ночные аресты, пересыльные ла¬геря, а потом... белые листочки: «Реабилитирован за от¬сутствием состава преступления»... Для меня это навсегда останется загадкой: как кому-то удавалось НЕ ЗНАТЬ, НЕ ВИДЕТЬ, НЕ СЛЫШАТЬ ночных звонков в соседнюю квартиру, грохота сапогов на лестнице, отво¬рачивались они, что ли, проходя мимо воронков у подъезда? И не они ли потом так же бесшумно занимали опустевшие квартиры? Были еще и третьи. Сколько их? Сколько требовалось людей, чтобы стряпать эти гряз¬ные «дела», гнать по этапам и охранять, содержать, в конце концов, эти бесчисленные лагеря? Где они? Гово-рят, что живет под Ленинградом человек, который лично расстрелял Николая Гумилева...»
На словах завсегдатаи «Сайгона» готовы к диалогу. «Пусть начальники будут ближе к народу. Киров, меж¬ду прочим, пешком ходил по городу, об этом в газетах писали. А мы не помним, заходили ли хоть раз комсо¬мольские работники в «Сайгон» запросто поговорить с молодежью? Они считают нас подонками, но это не так. Они бы хотели видеть в нас пай-мальчиков и девочек, которые приучены говорить то, что рекомендуют. Но у нас своя точка зрения на жизнь», — заявляет один из них. Но это—-лишь на словах. Появись в «Сайгоне» на самом деле комсомольский работник — скорее всего, его «обстебают».
Из «Словаря системного сленга»:
«СТЕБАТЬСЯ — высмеивать, шутить, издеваться, по¬тешаться, разыгрывать. Варианты — ЗАСТЕБАТЬ, ПРИ-СТЕБЫВАТЬСЯ, ВЫСТЕБЫВАТЬСЯ. Значение полу¬чается из контекста.
СТЕБ, СТЕБАЛОВО — что-то смешное и т. д. или сам процесс высмеивания».
Контакт требует знания психологии этой публики, умения к ней подойти. Когда это удается, результаты зачастую оказываются неожиданными. Вот что получил от юного поколения «сайгоновской» тусовки журналист ленинградской «Смены» Анатолий Каштанов в преддве¬рии XIX партконференции: «Мы не в стороне от пере¬стройки, и нам не безразлично, какой будет страна через два-три года. Просто нам надоела ложь, которой то и де¬ло пичкают молодежь. В такие минуты хочется на все плюнуть и послать к черту. Поэтому мы и тусуемся здесь. Тут все свои, тебя поймут, выслушают, если надо, помо¬гут морально и материально. А главное, не надо ни перед кем заискивать — говоришь, о чем думаешь. Если вы хо¬тите, чтобы было больше активных участников пере¬стройки, дайте людям шанс говорить правду без оглядки по сторонам. Дайте слово молодежи. Не хочется потом расплачиваться за чужие просчеты, как это делают сей¬час наши отцы. Почему до сих пор у власти те, кто довел страну до застоя?'Мы им не верим».
К тем, кому здесь не верят, обращены слова одного из завсегдатаев «Сайгона» по кличке Фрэнк Бориса Ан¬дреева:
Наркоманы, проститутки,
Волосатые ублюдки,
Сумасшедшие малютки,
Мы на лавочках сидим...
Мы нарост на вашем теле,
Мы пока еще не сели,
Вы нас очень не хотели,
Мы вас тоже не хотим!
Действительно, помимо интеллигенции, в «Сайгоне» постоянно отирается какое-то деклассированное отре¬бье — алкоголики, наркоманы, гомосексуалисты... Види¬мо, вся эта публика тоже тянется к чему-то человеческо¬му. В Ленинграде для них кафе пока не запланировано, в «Сайгоне» же на эти стороны жизни смотрят по-разно¬му: брезгливо, пренебрежительно, с состраданием, сочув¬ствием, пониманием, одобрением... в целом —■ терпимо.
При всей красочности дна «Сайгона» следует все же подчеркнуть, что не оно определяет здесь погоду. Об¬щий климат формирует интеллигент-неудачник. Если кто-то был полон честолюбивых надежд на гуманитар¬ную карьеру и терпит крах — место ему в «Сайгоне».
Пожалуй, самая существенная характеристика «Сайгонии» — воплощенная на практике в образ жизни идея нищего, но независимого существования, наполненного духовным содержанием.
Несомненно, что интеллектуальный уровень, способ¬ности и знания людей, претендующих в «Сайгоне» на роль непризнанных светил, весьма разнородны. Но наря¬ду с шарлатанами и болтунами-пустышками встречается немало прекрасно образованных, высокопрофессиональ¬ных, одаренных людей, которые в «эпоху застоя» по раз¬личным причинам оказались в кочегарах, дворниках, сто¬рожах. В какой-то степени закономерно, что по целому ряду направлений современной философской мысли, офи¬циально закрытых для разработки, в грязноватом кафе на углу Невского и Владимирского было значительно проще получить серьезную консультацию или найти до¬ступ к нужной литературе, нежели в официально функ¬ционирующих научных центрах. Возник даже такой тер¬мин: «Институт подпольных специалистов». Сторож Пе¬тя всегда мог просветить любого собирающего материа¬лы, скажем, о Бердяеве или Соловьеве, дворник Игорь — прочесть лекцию о Ницше. И оба не боялись при этом потерять работу — сторожа и дворники всем нужны. В итоге человек, не получавший ответов на волнующие его вопросы о Джоне Ленноне, начинал разыскивать Колю Васина, интересующиеся фактографией советского рока искали встречи с Андреем Бурлакой и т. д.
Дворники и кочегары не торгуют знаниями и идеями. Они их дарят. И это необычайно важно. Для формирова¬ния эмоционально-психологического климата это даже важнее качества идей. В повседневном «сайгоновском» общении искренне и естественно произносятся слова, на¬прочь исчезнувшие из обыденного лексикона и ужасно затасканные, засаленные в официальном обиходе сред¬ствами массовой информации: «искусство», «духов¬ность», «гуманность», «любовь»... Удивительно, но ша¬стающие рядом подонки не мешают таким словам сбра¬сывать налипшую шелуху потасканности и обретать свой подлинный, глубоко гуманистический блеск. Люди, про-износящие их, совершают определенные нравственные акты, хотя и выглядят зачастую безнадежными чудака¬ми. Но они не боятся быть таковыми и в большинстве случаев не играют в чудаков. В общении с подобными людьми, в непрерывной игре калейдоскопа необычных нюансов и возникает изумительная атмосфера человече¬ского контакта, особое психическое состояние, так назы¬ваемый дух «Сайгона». Наверное, здесь люди получают то, что можно получить за пределами «Сайгона» в по-настоящему хорошей, интеллигентной компании. Но лег¬ко ли в жизни обрести хорошую, интеллигентную компа¬нию?
В этой связи вполне закономерен приток в «Сайгонию» «юношей, обдумывающих житье».
Конечно, среди молодого поколения много просто лю¬бопытных, ищущих новых впечатлений или острых ощу¬щений. Вместе с тем заметно выделяется и вполне опре¬деленная категория, чье появление и включение в тусов¬ку имеет свою внутреннюю логику. Юноше из семьи по-томственных ленинградских интеллигентов «Сайгон» не очень нужен. Он с детства погружен в достаточно при¬влекательную среду. Но вот иногородним студентам или детям, пошедшим в общекультурном развитии намного дальше своих родителей и ощущающим в собственной семье дефицит духовности, «Сайгон» оказывается зача¬стую жизненно необходим.
Люди, близкие «Сайгонии» по духу, могут приехать в Ленинград и ближе к вечеру и обрести «и стол и дом».
Для этого надо всего лишь прийти в «Сайгон» ближе к его закрытию. Ни к кому обращаться с просьбами не придется. Завсегдатаи сами узнают своего по внешнему виду, после чего происходит ритуал «вписывания».
Из «Словаря системного сленга»:
«ВПИСКА —место (об Ы Ч НО 6 другом городе), где есть знакомые, которые могут вписать.
ВПИСАТЬ — а) устроить кого-то ночевать или жить к себе или к кому-то другому:
б) приобщить, ввести в круг. Например, ВПИСАТЬ В ТУСОВКУ.
ВПИСЫВАТЬ, ВПИСАТЬСЯ — а) заночевать у ко¬го-то или же остаться жить на какое-то время;
б) попасть в какое-либо заведение, здание, помеще¬ние;
в) присоединиться к какой-нибудь тусовке или участвовать в каком-либо мероприятии».
Практика показывает, что какие-либо знакомства для вписывания вовсе не обязательны. В «Сайгоне» можно вписаться, не зная ни единой души во всем городе.
Вписывание — нечто диаметрально противоположное милицейской прописке. Паспорт не спрашивают, имя и фамилию — тоже. В ходу только «системные» клички. Денег за ночлег и еду не берут. Но при случае восполь¬зуются ответной любезностью сегодняшнего гостя или дадут его адрес друзьям. В общем это — деятельность по принципу товарищеской взаимопомощи: «Сегодня у меня есть возможность тебя выручить — выручу. Если сможешь, ответишь тем же и ты, но это вовсе не обяза¬тельно».
Конечно, эта ситуация таит определенную опасность как для вписывающего, так и для вписываемого. Впис¬ка — настоящий рай для всевозможных жуликов, прохо¬димцев и просто бездельников. Один из печальных по¬бочных эффектов этой практики — толчок к развитию определенного направления мошенничества, Благодаря «системе» появились так называемые «аскеры», безза¬стенчиво греющие руки на отзывчивости пипл. Нахо¬дятся люди, использующие вписывание в весьма нечисто¬плотных целях. Нередко новички заманиваются в самые настоящие притоны, где с ними может происходить все, что угодно хозяевам. Иногда в эту систему контактов включаются весьма странные личности. К примеру, изве¬стен субъект, длительное время тративший практически все свои средства на снабжение вписываемых наркотиками. Он уверял, что делает это из сострадания, но впол¬не возможно, что это был всего лишь способ втягива¬ния молодежи в орбиту наркобизнеса. При всем этом в целом вписка, очевидно, играет роль элемента некоей не-формальной структуры молодежного туризма: незнако¬мые люди встречаются, общаются, слушают музыку, об¬мениваются информацией, знакомят друг друга с досто¬примечательностями, культурной жизнью своих городов.
В теплое время года «Сайгон» функционирует и пос¬ле закрытия кафе — на улице. Тусовка облепляет сна¬ружи выступающие части здания, «кучкуется» неболь¬шими группками. Люди неторопливо беседуют, курят. Постепенно расходятся, чтобы встретиться на следую¬щий день снова...
Итак, «Сайгон» — место тусовки не только «систе¬мы». Однако именно она определяет во многом его сего¬дняшний облик и сущность. При этом «система» в широ¬ком социальном смысле является продолжением «преж¬него «Сайгона» шестидесятых», продуктом тех же тенденций общественной жизни нашей страны, которые от¬торгли, вытолкнули на периферию культурного бытия слои Шемякиных и Бродских.

В «системе» особенно откровенно и наглядно выражена главная цель всех неформальных объединений: взаим¬ная поддержка. И ясно видно, что неформалы решают, по сути, те же проблемы, что и мы, взрослые, но по-сво¬ему. Что вполне оправдано...
Леонид Жуховицкий, писатель
Хиппи непродуктивны, и они — паразиты.
Ричард Миллс, английский социолог
Я не знал, что это моя вина, Я просто хотел быть любим.
Борис Гребенщиков, группа «Аквариум»
Глава II «СИСТЕМА» И ЕЕ МИРАЖИ
САМЫЕ НЕФОРМАЛЬНЫЕ НЕФОРМАЛЫ
...Лето. Отзвучал последний звонок. Вчерашние деся¬тиклассники снова за учебниками — готовятся к вступи¬тельным экзаменам в вузы. Для студентов наступил тре¬тий трудовой семестр — началась работа в строительных отрядах. Рабочая молодежь реализует январские надеж¬ды и сэкономленную за год часть зарплаты на Черномор¬ском побережье. Кое-кто — в деревне, приводит в поря¬док хозяйство своих «стариков», вкушая попутно преле¬сти общения с природой. Все энергичны, полны различ¬ных надежд и планов, воплощая на деле наши представ¬ления о социальном оптимизме. Кажется, все идет как обычно, в соответствии с традициями поведения совет¬ской молодежи в летний сезон, закрепленными в образах положительных героев кинематографом и литературой.
Но выберемся на автомагистраль, связывающую крупные города европейской части страны: Москву, Ле¬нинград, Киев, Краснодар, Симферополь, столицы рес¬публик Прибалтики. Мы увидим непохожих на нас, не¬много странного вида молодых людей — в одиночку, ли¬бо небольшими группами — по двое, изредка по трое — спокойно, неторопливо идущих вдоль трассы. Заслышав шум очередного догоняющего транспорта, они оборачи¬ваются, иногда поднимают руку в попытке остановить ту или иную машину. Попутки притормаживают нечасто, но все же притормаживают.
У водителей нет материального стимула для извоза. Эти ребята денег за проезд никогда не платят. Единст¬венное, что можно с них получить — разговор. Как пра¬вило, они контактны, приятны в беседе, им есть что ска¬зать интересного, да и манера общения не совсем обыч¬на. Их можно легко отличить издалека: длинные волосы, охваченные цветной ленточкой, удобная простая одеж¬да, недорогая, неброская, но отмеченная легко уловимой печатью определенного стиля. Причудливые рукодель¬ные украшения. Обычно — из бисера, на груди и запястьях. Так же украшена холщовая сумка, лямка пере¬кинута через плечо. У парней — бороды.
Это — «система».
Безусловно, если бы среди всех известных молодеж¬ных неформальных группировок по какой-либо причуде судьбы был проведен конкурс на звание «самой нефор¬мальной», его с большим отрывом от прочих выиграла бы именно эта общность.
Из «Словаря системного сленга»:
«СИСТЕМА—крайне трудно дать конкретное опре¬деление. Главное — это не просто механическое объеди¬нение всех живущих в Ленинграде (и СССР) хиппи и примыкающих к ним течений (отчасти это панки, а так¬же многие из числа рок-музыкантов, «свободных худож¬ников» и т. д.). СИСТЕМА — это своя мораль, этика, эс¬тетика, идеология, литература, живопись, музыка, рели¬гия, законы, образ жизни и мышление и бог знает что еще.
СИСТЕМА (дополнение) — из всех опрошенных ме¬таллистов, рокеров, битников, «головоедов» и одного панка системным себя не считает никто, все посчитали этот термин приемлемым только к хиппи. И не мудре¬но — хиппи действительно система, в отличие от, напри¬мер, металлистов, жизненное кредо которых «жить слу¬шая, слушать и жить», а лозунг «Даешь металл!», чем и ■ исчерпывается их позиция. У остальных также не густо. Исключением стали только хиппи — это действительно очень многое...»
Оставив в стороне определенную пристрастность лич¬но причастной к «системе» нашей давней и доброй знако¬мой Кэт, проявляющуюся особенно заметно в оценке иных молодежных течений, обратим внимание на то, что «система», по ее мнению, системна исключительно в культурном отношении, включая разные направления культурного развития, культурной жизни. Между тем одна из принципиальных идейных установок в деятельно¬сти «системы» — равенство людей, полное уважение к праву любого на собственное мнение, отказ от навязы¬вания каких-то мнений и действий, свободный выбор кон¬кретного характера собственной деятельности при об¬щей гуманитарной направленности и др. — делает «си¬стему» бессистемной в организационном смысле.
Входящие в эту общность юноши и девушки искрен¬не убеждены, что любая организация жизни рано или поздно приведет к заорганизованности, испортит отноше¬ния. Они убеждены, что любая общность, основанная на жесткой регламентации поведения, лишена исторических перспектив, и видят совершенство общественных отно¬шений в отказе от любых структур. Не должно быть ли¬деров и аутсайдеров — есть просто равные люди — пипл.
Из «Словаря системного сленга»:
«ПИПЛ — обращение к человеку (реже — к не¬скольким людям. Как правило, имеются в виду «систем¬ные»).
Идеи неформальной общности реализуются на прак¬тике. В «системе» не проводится собраний, не избирают¬ся лидеры, не принимаются формальные уставы. Члены «системы» не подчиняются внутренней структурной орга¬низации, их деятельность в молодежной группе действи¬тельно лишена жесткой регламентации, каких-то твер* дых обязательств. Они могут договориться о встрече и не прийти, оказать помощь друг другу при возможности или отказать при неблагоприятных обстоятельствах. Их связывают вместе общие потребности, общие интересы, общие взгляды, общая культурная жизнь и возникающие на ее почве симпатии, дружеские отношения, любовь. Они •— неформальны в самом точном, самом строгом значении этого слова. По существу, в известном смысле «система» — это система наоборот, антисистема.
«Система» выдвигает идеи, которые при первом зна¬комстве, «на слух» кажутся очень привлекательными, по крайней мере юным. Ив то же время ее обвиняют в тяжких грехах: тунеядстве, распутстве, алкоголизме, наркомании. «Дети» во весь голос кричат о любви к ближнему, «отцы» — о необходимости суровых санкций. Что за этим кроется: непонимание со стор'оны «отцов», их стремление судить о людях по внешнему виду или, напротив, очевидные, с позиций жизненного опыта старших, ошибки юношества?
Разобраться в этом непросто. Наши многолетние по« пытки это сделать убедили, что однозначные оценки типа «хорошо» — «плохо» в данном случае малопригодны. Слишком сложное, многогранное явление перед нами. В формировании облика «системы» причудливым обра¬зом переплелись духовные отголоски минувших эпох, ис¬торически далеких цивилизаций и сегодняшние пробле¬мы нашего общества, многовековые культурные тради¬ции России и формы деятельности, позаимствованные из арсенала современной молодежи Запада. Да и люди в «системе» очень разные. Здесь есть «олдовые» (от ан-глийского «о1<Ь — старый) и «пионеры» — новички; есть творческие личности, генерирующие идеи, и зеленая по¬росль, привлекаемая любопытством, жаждой необычно¬го, прелестью «запретного плода»; есть отъявленные без¬дельники, маскирующие идеями желание приятно жить за чужой счет, и бескорыстные, благородные ребята, го¬товые поделиться последним с совершенно незнакомым человеком; есть несчастные, беспризорные, по существу, дети, нашедшие в «системе» единственно для себя воз¬можный приют, и есть взрослые, сформировавшиеся лю¬ди, которых привели сюда длинные дороги философских исканий. Их всех одной меркой не измеришь, да, навер¬ное, и не нужно. На наш взгляд, не следует и торопить¬ся выносить приговор явлению в целом.
Думается, его анализ должен стать делом не одной книги и не одного-двух человек. Предпринимая попытку подобного рода, мы хорошо понимаем, что не сможем дать окончательный ответ на ряд существенных вопро¬сов, расставить все точки над «Ь>. Это — лишь первые шаги в обсуждении зон, закрытых ранее не только для публичного освещения, но и для коллективного осмысле¬ния.
В отличие от ряда других молодежных течений дея¬тельность «системы» привела к появлению сравнительно большого литературного материала. Писать в этой среде престижно, считается признаком хорошего тона. В ре¬зультате появляется возможность, помимо прочих мето¬дов исследования, рассматривать разнообразные тексты и, что особенно важно, сравнивать: что «системные» лю¬ди о себе пишут, думают и что они делают на самом де¬ле. Оказывается, что в целом деятельность «системы» весьма существенно расходится с декларациями ее лидеров. Деклараций немало, они кочуют из рук в руки и оказывают сильное воздействие на читателей.
Пожалуй, наиболее известные из них — так называе¬мые «Манифест Сталкера» и «Манифест «Союза солнеч¬ных лучей». Взгляды Сталкера, приглаженные, судя по всему, автором в расчете на массовую аудиторию, были изложены на страницах журнала «Молодой коммунист» под заглавием «Куда и почему зовет труба» (1987. № 5). Сталкер — кличка, или, как говорят в «системе», — «си¬стемное имя» автора, москвича Александра Подберезского. Вот как он пишет о себе: «Мне 27 лет, женат, имею трехлетнюю дочурку, наладчик оборудования игольного производства. То есть рабочий. Добываю хлеб собственным потом, честно отрабатывая те рубли, кото¬рые мне платит государство. Менять или тем более бро¬сать работу не собираюсь. Живу дома, а не ночую в подъездах и на чердаках. И тем не менее я «системный» человек по кличке Сталкер, тусуюсь вот уже 10 лет». По письму А. Подберезского на страницах журнала развер¬нулась бурная дискуссия, к которой мы еще вернемся.
Пока же обратим внимание на некоторые примеча¬тельные детали ходящего по рукам «Манифеста», датиро¬ванного 1987 годом и подписанного, кроме Сталкера, еще двумя «системными» людьми — Генералом (Димой) и Воробьем (Лерой). Симптоматично, что все три авто¬ра указывают в «Манифесте» свои телефоны. Видимо, готовы к диалогу...
На титульном листе — изречение:
«В том, что мы пишем, всегда и почти неизбежно три четверти неполны, неточны и нуждаются в поправках, что и дает поводы для придирок недоброжелательным читателям. Но кто же пишет для недоброжелательных читателей?»
Сент-Бев, 1829
Далее, на первой странице, - подборка цитат, без единого собственного слова:
«...Ведь все прошлое поколение выросло в духе набожной ти¬шины, насильственного почтения к старшим, безличности и без¬гласности. Будь же проклято это подлое время, время молчания и нищенства, это благоденственное и мирное житие под безмолвной сенью благочестивой реакции! Потому что тихое определение души человеческой ужаснее всех баррикад и расстрелов в мире.
...Таково было и все молодое поколение предыдущего, переход¬ного времени. Мы в уме презирали рабство, но сами росли трусли¬выми рабами...
...Я видел, как в детях... просыпалось и загоралось священное уважение к своему радостному, гордому, свободному «Я», именно к тому, что из нас вытравила духовная нищета и трепетная родительская мораль».
А. И. Куприн, «Река жизни» «...В наше больное время, когда европейскими обществами ов¬ладела лень, скука жизни и неверие... когда даже лучшие люди си¬дят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны, как солнце. Их личности... указывают обществу, что кроме людей, ведущих споры об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба; что кроме скеп-тиков, мистиков, психопатов, иезуитов, философов, либералов и кон¬серваторов есть еще люди иного порядка, люди ... веры и ясно осо¬знанной цели».
А. П. Чехов

«И ПОЗНАЕТЕ ИСТИНУ, И ИСТИНА СДЕЛАЕТ ВАС
СВОБОДНЫМИ» Евангелие от Иоанна, глава 8, стих 32»
За этой подборкой следует «Пролог», составленный из различных текстов, цитат из Байрона и т. д.
Здесь есть слова, приписываемые известному в «си¬стеме» Марку Шмидту по кличке Черный Ангел:
«...И рассчитывать следует на тех, для кого еще не все поте¬ряно, и душа не застыла. А главным образом — на тех, кто уже может понять, но еще не успел потерять. Безнадежных случаев мало, но, увы, большая масса закостенела все же настолько, что у нас нет времени и сил, чтобы найти всех и всем уделить внимание. Но это здесь и сейчас, пока. Будем оптимистами, ведь все же мно¬гие незримо хранят искру божию под наслоениями кухонной гря¬зи...»
Есть «грозно-революционные» стихи:
, Слепые не могут глядеть гневно.
Немые не могут кричать яростно,
Безрукие не могут взяться за оружие,
Безногие не могут идти вперед!
... Но слепые могут кричать яростно,
Но немые могут глядеть гневно, ,
Безногие могут взяться за оружие, / Безрукие могут идти вперед.
Открывается же пролог весьма любопытными рас¬суждениями:
«...Прежде всего люди боятся людей, боятся сами себя, своих чувств и порывов, благородных стремлений и низких страстей, вне¬запных наитий и тяжелых прозрений, сильных эмоций и душевной слабости, боятся и старательно убивают в течение всей жизни это цветущее великолепие, не сад, но живой луг души человеческой. Он превращается в чахлую, однообразную, но ухоженную план¬тацию, дающую вялые плоды, где любой цветок беспощадно вы¬палывается, как сорняк, и отпугиваются птицы.
Но еще более боятся других людей, не верят им, как и самим себе, боятся и ненавидят тех, кто осмеливается идти своим путем. Боятся и презирают равных, которые платят им тем же, и всегда могут оказаться соглядатаями или предателями. Все они не осозна¬ют тьмы и безысходности, нет для них океана крупнее и страшнее большой лужи. А в родной, теплой лужице так уютно и привычно...
...А жизнь, и реальная, и та, что могла бы быть, всегда отом¬стит за себя и трусам, не рискнувшим шагнуть, и предателям, ото¬шедшим назад, собственно такая жизнь — и грех, и кара за него...
... Душа человеческая не беспредельна, и пропускная способ¬ность ее не ограниченна. Для так называемого среднего человека эта величина — инвариант по отношению к истории и географии, но если раньше множество функций человека было невелико и своди¬лось в основном к естественным, насущным потребностям (и души, и разума, и тела), то теперь внешнее многообразие жизни убивает Душу. Оно как бы раскатывает ее катком по своей увеличившейся площади, и душа безнадежно мелеет. Где те сильные страсти и мысли, пожизненные любовь и ненависть, живые и активные, тво¬рящие и истребляющие? Их можно найти разве что у Шекспира. Наверное, это было неизбежно, но к чему же тогда ведет совре-менная история, дающая, казалось бы, все более потерянные, рас¬траченные, мертворожденные поколения?
... В истории редко удается экстраполяция. Тем более в такие периоды, когда один тип исторических процессов сменяется дру¬гим. Сейчас, правда, отличия существенны лишь в научно-техниче¬ском и примитивном политико-экономическом плане. Нет измене¬ния в социальном сознании и самосознании...
... Итак, мы наблюдаем холостые поколения. Это люди, в ос¬новном являющиеся слепком с внешних условий, окатанные и похо¬жие, как голыши на морском берегу. Они ходят по замкнутому кругу, подобно павловской лошади, и даже в своих инстинктивных попытках проявить оригинальность или нарушить законы (что, в сущности, одно и то же) весьма однообразны. Этому очень способ¬ствует всепроникающая благодаря науке и технике масс-культура — духовный наркотик нашего времени, позволяющий неестественным путем испытывать не свои чувства и желания, вернее, подобие их. Некая мастурбация сознания, бесплодная по сути своей. Обществен¬ные отношения, на первый взгляд сложные, но примитивные, все эти законы и правила, обычаи и порядки, условности и общеприня¬тое™ заключают всех в густые дебри ненарушаемого, сквозь кото¬рые ведут истоптанные, узкие, случайные тропинки. Это всеобщее взаимное давление людей, низведенных до уровня интегральных единиц толпы, подсознательно, ощутимо («Нет, ребята, все не так»), и от него уходят в алкоголь и наркотики, секс и преферанс, в бессмысленное хулиганство и всевозможные хобби. А выбор не-велик...»
К пятой странице плотно напечатанного текста чита¬тель добирается до названия: «Хиппи. От системы к бо¬гу. (Манифест трех системных людей)». Эта страничка содержит, помимо стихов Н. С. Гумилева, строчки Ома¬ра Хайяма:
Те, кто верует слепо, пути не найдут. Тех, кто мыслит, сомнения вечно гнетут. Опасаюсь, что голос раздается однажды: * «О невежды! Дорога не там и не тут!» —
и завершается так: «Запад услышал этот голос в конце 60-х годов XX века». Весьма «скромно» в соседстве с Гумилевым и Хайямом смотрится подпись: «Один из нас».
Интересно, что собственно «Манифест» начинается лишь с шестой страницы. Таким образом, преамбула, подготавливающая неосведомленного читателя к его вос¬приятию, занимает почти треть общего объема рукописи. Нетрудно заметить, что у преамбулы — два адресата. Один из них — заведомо для авторов недоброжела¬тельный читатель, который способен на критические оценки взглядов «трех системных людей», к тому же —• способен на квалифицированные оценки. Похоже, что неуверенность в своих силах, в общем-то противореча¬щая последующей претензии на монопольное владение неким истинным знанием (великие мыслители прошлого, знали верный путь, Хайям о нем догадывался, западные хиппи все поняли, а вслед за ними — и мы), заставляет прикрыться Сент-Бевом. Дескать, если уж у него три четверти написанного нуждается в поправках, то чего к нам, бедным, придираться. Второй и главный адресат — совсем юный, неопытный человек. Именно на особенно¬сти его восприятия многое в данном документе и рассчи¬тано. Ну кто же из шестнадцатилетних захочет выгля¬деть «трусом, не рискнувшим шагнуть» или «предате¬лем, отошедшим назад»? Кому из них не покажется за¬манчивым примкнуть к «системе», ведь от ее имени в прологе проводится четкая грань между ее адептами и «средним человеком», «слепком с внешних условий, похо¬жим на других, как голыши на морском берегу». По ав¬тору пролога и К°, для того, чтобы перестать ходить по замкнутому кругу, подобно «павловской лошади», и стать подлинно оригинальным, не надо работать на заво¬де, иметь семью и жить дома (об этом можно написать в журнале «Молодой коммунист», но не в «системном» «Манифесте»). Есть более простой путь — наплевать на общественные отношения, «на первый взгляд сложные, но примитивные, все эти законы и правила, обычаи и по¬рядки, условности и общепринятости». Мысль о порочно¬сти существующих отношений подкрепляется авторите¬том В. Высоцкого с помощью цитаты из его песни. В кон¬тексте рассуждений ясен возможный выбор человека, ко¬торый не хочет быть «серостью» и «павловской ло¬шадью»: или «система», или алкоголь, наркотики, секс, преферанс, бессмысленное хулиганство и всевозможные хобби. Вариант включения в общественные отношения с целью их изменения здесь не фигурирует.
Ну что ж, мысль «послать» это занудное общество, преподносимая подростку в период, когда он больше все¬го озабочен обретением индивидуальности, поиском свое¬го «Я», может завладеть и, судя по всему, завладевает некоторыми умами. Цитаты из Чехова и Куприна, пред¬варяющие эту мысль, оказываются весьма кстати, хотя классики в контексте своих произведений говорили, есте¬ственно, о своем времени и современном им обществе. Ну да будет ли юный радикал вдаваться в мелкие и скучные детали различий капитализма и социализма, ис¬торических условий царской России и Советского Союза периода перестройки?
Скорее всего неискушенному читателю, одолевшему предисловие к «Манифесту», должно быть очевидно дру¬гое: идеологи «системы» — независимо и оригинально мыслящие, современные и прекрасно образованные лю¬ди. Ну как же, они знают работы Сент-Бева, Куприна, Чехова, Байрона, Хайяма, Гумилева... Черного Анге¬ла (?!). Они читали Евангелие. Чуть позднее выяснит¬ся — читали и Маркса. В подтексте легко прослеживает¬ся мысль, что, идя по пути западных хиппи («Запад ус¬лышал этот голос» — звучит солидно, мы-то, лапотные, отстали, как всегда, лет на двадцать, теперь ничего не поделаешь, приходится догонять), но мысля смело и не¬зависимо, эти «системные» люди поднимаются в итоге вровень с лучшими мыслителями прошлого. Попал же в ряд с Гумилевым и Хайямом «один из нас». На этот же подтекст работает и терминология: от религиозной («грех и кара за него») до псевдонаучной («тип истори¬ческих процессов», «отличия существенны лишь в науч¬но-техническом и примитивном политико-экономическом плане», «нет изменений в социальном сознании и само¬сознании»). Тому же служит и гневная риторика против «проникающей благодаря науке и технике масс-культу¬ры — духовного наркотика нашего времени, позволяю¬щего неестественным путем испытывать н® свои чувства и желания, вернее, подобие их».
Все это, конечно, страшно привлекательно выглядит для еще малообразованных, но уже задумывающихся над жизнью мальчиков и девочек. Ведь в школе ничему и близко приближающемуся ко всем этим перлам по уровню «р-р-революционности» и экстравагантности не учат. Родители также придерживаются иных взглядов.
Признаться, спорить с подобными «трудами» мысли¬телей «системы» на страницах этой книги нам не совсем удобно (справедливости ради скажем, что в «системе» есть теоретики «покруче» Сталкера и его товарищей* взятый нами документ — скорее средний уровень). На¬верное, это — задача для хорошо подготовленного школьного диспута. Вот там действительно стоило бы прояснить, как дух Евангелия сочетается с жизнью и творчеством Байрона, что испытывают противники нау¬ки и техники, когда «неестественным путем» слушают записи Б. Гребенщикова, как они переживают «не свои чувства и желания, вернее, подобие их».
Взрослому человеку это может показаться странным, но подобная мешанина из нестыкующихся между собой идей и постулатов, не выдерживающая столкновения с элементарной логикой, очень легко проникает в сознание подростка. Завоевание сторонников происходит не по линии разума, логики, а за счет эмоционально-психологи-ческого воздействия. Смысловые неувязки остаются не¬замеченными за яркостью, поверхностной эффектно¬стью калейдоскопа чужих цитат и собственных рассуж¬дений авторов.
К тому же знакомство с «системными» идеями про¬исходит в период, когда срабатывает мощнейший соци¬ально-психологический механизм, постепенно смещаю¬щий в жизнедеятельности подростков центр активности от семьи и школы в неформальную компанию сверстни¬ков. Юный человек подсознательно ищет повод для конфронтации со вчерашними авторитетами. Как писал В. А. Сухомлинский, начинает проявляться одно из про¬тиворечий отрочества — между стремлением к отрицанию авторитета старших и поисками идеалов, примеров для подражания.
Следует подчеркнуть одно принципиально важное об¬стоятельство: адепты «системы» — не злокозненные зло¬умышленники. Как и всякие люди, берущиеся за перо, они, конечно, ищут методы и приемы наилучшего донесе¬ния своих взглядов до читателей. Но в подавляющем большинстве они искренне придерживаются проповедуе¬мых воззрений.
Не имея возможности полностью привести и обсу¬дить с читателем «Манифест трех системных людей» ввиду его большого объема, мы будем ниже еще не раз обращаться к отдельным его положениям. Однако, по¬скольку цитирование не всегда дает исчерпывающее представление о позициях автора, мы считаем целесооб¬разным воспроизвести для нашего читателя полностью, безо всяких купюр другой, значительно более короткий документ «системы» — Манифест «Союза солнечных лу¬чей».

МАНИФЕСТ
«Союза солнечных лучей»
На данном этапе развития общества, когда цивилизация стоит на грани ядерной катастрофы, предваряемой глубоким духовным кризисом, огромнейшую роль в деле Спасения должны сыграть группы близких по духу людей, объединенных единой целью через духовное совершенствование к Спасению общества.
Одной из таких групп готовится стать «ССЛ». У нас нет стро¬гой организации, ибо такие проявления формализма как членство или устав уничтожают в зачатке свободу и свежесть мышления и ограничивают наш духовный прогресс. Мы — общность единомыш¬ленников на основе сознательного духовного единения, исключаю¬щая всякое насилие по отношению к себе и окружающим. Подоб¬но солнечным лучам мы высвечиваем мрачные углы человеческих душ, ставим себя самих и общество лицом к недостаткам и пред¬рассудкам и предлагаем изжить их путем самопознания, самосовер¬шенствования. Наш девиз: «Красота спасет мир». Эта идея, выска¬занная когда-то великим Ф. М. Достоевским в «Идиоте», вот уже второе столетие на устах лучших представителей человечества. Эта идея, этот лозунг незримо витал в атмосфере гуманных помыслов общества на протяжении тысячелетий. Интуитивно чувствуя кра¬соту в гармонической связи человека и природы, эту идею нес Лао Цзы и его последователи в Древнем Китае, ее обессмертили в своих канонах жрецы Египта и прародители буддизма, ею прони¬зана «Песнь песней» древних евреев. Подлинный триумф красоты явился нам миром античности в творениях Сафо, Вергилия, Овидия и других титанов, а эпоха Возрождения, освященная сиянием Дан¬те, Ботичелли, Шекспира, Рублева, вырвала святую идею из когтей мракобесия инквизиции, предавшей идеи христианства, передала ее гениям Просвещения и вот уже мы — обладатели этого бес¬ценного достояния.
Недопустимо недопонимание нашего девиза, и мы воспринима¬ем красоту в самом широком, самом масштабном смысле.
Красота, данная нам непосредственно в образах искусства, это далеко еще не все, что выражает наш девиз: гармония; прежде всего гармония и совершенство мира от зримого до глубоких ассо¬циаций и тончайшей психологии человеческих отношений. Кто-то задаст нам казуистический вопрос в расчете на провокацию: «Красота спасет мир» — великолепно, но кто же спасет красоту? В этом-то как раз наше высшее предназначение, и если человек одарен уникальной способностью сознания красоты, гармонии, то кто же, как не он сам, должен сохранять ее во всех проявлениях? Наша группа и имеет одной из главных своих целей спасение пре¬красного, мудрого. Мы абстрагируемся от понимания высоких ма¬терий, т. е. исключаем такую постановку вопроса и считаем, что есть гуманные, мудрые, созидающие идеи цивилизации и побочные идеи из области человеческого быта, продиктованные физическим существованием организма, материей, т. е. то, что в свое время было названо «суетой сует». Необходимо освободиться от суеты, наделяя высоким смыслом все поступки и дела свои, и когда-ни¬будь, через сотни, тысячи лет человечество не сможет и предста¬вить себе, что существовали на земле зло и неверие, но смысл на¬шей жизни — в стремлении к «Этой эпохе», к оздоровлению, «огармонированию» отношений в обществе в наши дни.
Наша философская позиция — идеализм. «Вначале было сло¬во». Мы исповедуем эти строки из Ветхого завета и уверены, что бо¬роться за идеи гуманизма, за возрождение и прогресс духовности, не опираясь на убежденный идеализм, — невозможно, и потому мы — идеалисты. Мы не догматики, ни в коем случае не мракобесы в не полемизируем с физиками по поводу молекулярной теории строения вещества и т. п., мы сознаем, что первичность духа — символ, но что за жизнь без символа, и мы идем за ним, ибо суть его прекрасна, а прекрасное не может быть неправым. Мы убеж¬дены, что вера в любое дело, которому отдаешь себя самозабвенно и бескорыстно, всегда носит форму религии. Мы верим в Христа, но так же, как в символ, отразивший в себе высокие и мудрые идеалы человечества, его тысячелетний опыт. Христос принял муки свои за наши грехи, отдал себя в жертву за светлое будущее, ради всеобщего прозрения и явил собой идеал нравственной чистоты. В поклонении Христу — стремление каждого из нас достичь его духовного уровня для того, чтобы чувствовать за собой право про¬поведовать среди окружающих. Поклоняясь всеобщей гармонии, мы будем пробовать себя в творчестве, пытаться создавать кра¬соту своими руками в области искусства и литературы. Подобные занятия и эксперименты будут способствовать самосовершенствова¬нию — одной из важнейших целей нашего союза. Мы будем на практике познавать красоту стиха, живописи, предпринимать совместное посещение музеев, театров, вернисажей и т. д., устраивать чтение гуманистических произведений в своем кругу, вообще рас¬ширять круг чтения и интересов. Мы собираемся систематически посещать церковь, проводить религиозные чтения. В творчестве и общении с искусством одна из главных наших целей: «Познай са¬мого себя». Общение с прекрасным высвечивает наши недостатки, делает нас лучше. Через самих себя легче познать и суть страстей общества, только так: через субъект — объект, а ни в коем случае не наоборот, что было бы антигуманно. Наше мировоззрение в ос¬нове опирается на три столпа: Библия, Достоевский, Леннон. Роль Библии на протяжении многих сотен лет (особенно в духовной Жизни общества) неоспорима, и необходимо сейчас осознанно при¬нять ее как свод мудрости древних, созданный ради процветания человечества под стягом духовности.
Литературно-философское наследие Ф. М. Достоевского как виднейшего представителя гуманизма, наиболее близкого нам по национальному духу, никак не может быть обойдено нами. Его идеи богоискательства, всемирной доброты, всемирного спасения — наши идеи. Фигура Джона Леннона — ярчайший пример гумани¬стической личности в нашу эпоху, пример идейного вдохновителя молодежи и одного из крупнейших идеологов «хиппи», принципы которых созвучны нам. Опираясь на эти столпы мировоззрения, мы будем искать проявления идей гуманизма во всей мировой литера¬туре (культуре) и вести пропаганду гуманистического наследия. Мы должны полностью отказаться от насилия, т. к. твердо убеж¬дены, что цепь насилий в обществе необходимо прервать, пропа¬гандируя взаимную любовь через общее поклонение гармонии.
«Никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она» — это одна из дхамм буддизма, которую исповедуем и мы. Пусть каждый осознает, что роль материального, вещного в нашей жизни ничтожна по срав¬нению с ролью духовного, что высшее благополучие для челове¬ка — жить в соответствии со своей совестью и что разве только со¬весть может и должна быть единственным и извечным законом существования. Совершенствуя дух, мы очищаем свою совесть и привыкаем жить только в соответствии с ее велением
ПРИЗЫВАЕМ ВАС, ПРОЧИТАВШИХ ЭТОТ МАНИФЕСТ И ОСОЗНАВШИХ ЕГО СМЫСЛ, СОЗДАВАТЬ ГРУППЫ ПО ТИПУ НАШЕГО СОЮЗА
МИРА ВАМ И КРАСОТЫ! «Союз солнечных лучей», г. Ленинград, 1987 г.
Согласитесь, читатель, авторы этого документа вы¬глядят людьми во многом симпатичными. Особенно рас¬полагает вступительная часть — тревога авторов за судьбу мира перед лицом угрозы ядерной катастрофы, их стремление к духовному развитию, благородное вос¬певание красоты. А какую прекрасную цель объединения Молодежи они выдвигают — «спасение прекрасного, мудрого», придание «высокого смысла всем поступкам и делам своим», придание гармонии общественным отно¬шениям!
Но многое и кажется неясным, удивляет, вызывает неприятие. Ну, скажем, идеалисты авторы или материа¬листы? Нам хотелось бы, чтобы они четко определились: или — или. А «Союз солнечных лучей» как бы играет с нами. С одной стороны, «наша философская позиция — идеализм». С другой — «мы сознаем, что первичность духа — символ». Несколько непривычно и понимание ре¬лигии как «формы веры в любое дело, которому отдаешь себя самозабвенно и бескорыстно». Уж мы-то знаем, что «религия — это опиум для народа!». Ну а что это за три столпа для мировоззрения: Библия, Достоевский, Лен¬ной? Это вместо Маркса, Энгельса и Ленина, что ли?
Думается, есть все же смысл несколько сдержать воз¬никающие по данному поводу эмоции и присмотреться к происходящему повнимательнее. Да, в нашем обществе утвердились иные взгляды, иные убеждения, нежели дек¬ларирует неформальный, несвязанный каким-либо уста-вом «Союз солнечных лучей». Но их-то взгляды откуда и почему появились у нас, обучающих своих детей марк¬систско-ленинской философии более семидесяти лет? Из Желания перечить старшим, и только? Когда авторы «Манифеста трех системных людей» пишут: «Хотя мы — люди. разных возрастов, разных тусовок, в разное время пришли в «систему», тем не менее оказалось, что наши взгляды совпадают практически полностью. Случайны! совпадений, как известно, не бывает. За всем этим что-то стоит». Уж с этим-то приходится согласиться.
Итак, что же стоит за всем этим? Вглядимся пристальнее в черты «системы».