|
Я органически не выношу редакционные задания, которые мне
безынтересны. Можете мне поверить, эта отличительная черта не раз
отрицательно сказывалась на моей журналистской карьере. Я честно
пытался превозмогать себя и творить по указке, но каждый раз получал в
итоге материал, скучный и безликий, как осенний дождь. Зато стоит мне
дорваться до вдохновляющей темы, как перо начинает летать по бумаге,
точнее – пальцы стучать по клавиатуре, радуя автора, читателей и
досточтимое начальство. Редактор давно махнул на меня рукой и перестал
навязывать собственное мнение, отпустив в свободный полет. К чему эта
преамбула, спросите вы? Дело в том, что когда я впервые услышал о серии
очерков, посвященных такому пережитку прошлого, как фарцовка, то сразу
попытался улизнуть за пределы досягаемости начальственных указаний – не
дай-то бог обо мне вспомнят. Какой интерес в раскопках фактов из жизни
тех, чья деятельность давно стала бессмыслицей – ведь само понятие
дефицита навеки ушло из жизни российского гражданина? Более того,
казалось циничным рассказывать о личностях, которые зарабатывали себе
на жизнь тем, что толкали людям импортные шмотки по бешеным ценам. И
это в наше смутное время, когда остро стоит вопрос дефицита дензнаков у
населения, зато прилавки самого заштатного магазина ломятся под
тяжестью ассортимента.
Так что я совершенно не рвался погружаться в прошлое живых
анахронизмов – фарцовщиков. Чем, ну чем может быть интересно
жизнеописание фарцовщиков, чей опыт и умения никоим образом не
пригодятся в современных реалиях? Увы, к своему стыду, я ошибся. И
ошибся дважды. Первый раз – в глобальной оценке влияния прошедшего
времени на настоящее. Второй раз – когда представлял себе фарцовщиков
как банальных торгашей, нацеленных исключительно на примитивную жажду
наживы, а их деятельность – чередой повторяющихся действий:
«купил-продал». Забегая чуть-чуть вперед, скажу: если бы господь бог
наделил меня талантом литератора, то я совершенно точно написал бы на
собранном о фарцовщиках материале бестселлер, в котором сочетались бы
такие разные литературные жанры, как детектив, военные хроники,
интеллектуальная проза, шпионский роман и даже слезоточивый опус на
морально-нравственную тему.
Но человек предполагает, а распоряжаются его судьбой совсем другие
силы. Мой случай не стал исключением. Сбегая от начальственного
указания заняться темой фарцовки, я срочно организовал интервью с одним
очень интересным человеком. Я давно за ним охотился, но он слишком
богат и занят своими буржуинскими делами, чтобы выкроить часок для
общения с журналистами. Беседа с ним, что называется, удалась.
Вытанцовывался очень интересный материал. И вот в самом конце, когда
разговор перешел на отвлеченные темы, я вскользь посетовал, что мне
могут поручить такую скучную тему, как фарцовщики.
Реакция взрослого и солидного человека, коим я искренне считал героя
своей будущей статьи, меня ошарашила. Он смеялся долго и со вкусом.
Придя в столь хорошее расположение духа, он поведал мне странные вещи.
Прежде всего я узнал, что основа его нынешнего состояния была заложена
в бытность им… фарцовщиком. Он уверил меня, что я пал жертвой советской
пропаганды, пусть и с опозданием в двадцать лет. Признаюсь мне в
глубине души присущ некий журналистский снобизм – чувство
информационного превосходства над другими людьми. Поэтому мысль, что я
оказался на сей раз среди дезинформированного большинства, впилась в
меня как раскаленный гвоздь в… пятку. Стерпеть я не мог и поэтому в
свою очередь вцепился мертвой хваткой в своего собеседника.
Этот солидный и респектабельный господин объяснил мне – те люди,
которых я отождествлял с самим понятием фарцовки, имели к ней весьма
косвенное отношение. Как и большинство граждан СССР, ставших со
временем гражданами России, я полагал, что фарцовщики – недалекие и
морально жалкие типы, которые цепляли иностранцев возле интуристовских
гостиниц, выклянчивая у них поношенные вещи в обмен на грошовые
сувениры. Но мои представления оказались столь далеки от
действительности, что я сам себе не поверил. Так кто же тогда были
настоящие, успешные фарцовщики, составлявшие значительную часть
подпольной экономики СССР? Каким образом они делали состояния и даже
умудрялись красиво сорить деньгами в те времена, когда остальные
советские люди несказанно радовались, если им удавалось добыть рулон
туалетной бумаги или палку колбасы?
Я вас заинтриговал многообещающим вступлением? Тогда приглашаю
познакомиться с этими людьми, тем более что большинство из них
здравствуют и по сей день, как и человек, впервые приоткрывший мне
подлинный «лик» фарцовки.
Фарцовщики и фарцовка. Ху из ху?
Несмотря на то что я пребываю в глубокой уверенности, что большинство читателей
этой книги люди образованные и прекрасно осведомлены о том, кого
называли фарцовщиками, и чем они занимались, все же начну с общего
определения.
Фарцовщик – гражданин СССР, занимавшийся
противоправной деятельностью, которая заключалась в скупке, обмене или
выманивании у иностранных граждан товаров народного потребления с целью
последующего использования этих товаров или с целью их дальнейшей
перепродажи.
Я нарочно выбрал это казенное определение, так как оно
хоть и неказисто с точки зрения русского языка, зато кратко и точно, но
при этом объемно по смыслу. Если говорить коротко, то именно такой
противоправной деятельностью и промышляли фарцовщики. Но под сухой
коркой этого определения таилось многообразие вкусов и очень интересная
начинка. Начать с того, что фарцовщик-шестидесятник так же далеко
отстоял от своего преемника конца 80-х, как первые ЭВМ от двухъядерного
ноутбука. Различия были как идеологического характера, так и методов, с
помощью которых осуществлялась сама фарцовка. Что неудивительно, так
как фарцовка была ближе всего к народным массам, чем любые другие
разновидности теневого бизнеса в СССР, и поэтому полностью
подстраивалась под нужды и требования этих самых масс. Менялось
общество, и вместе с ним трансформировались фарцовщики, чутко реагируя
на малейшие социальные изменения. Но кое-что оставалось неизменным на
протяжении всей истории фарцовки в СССР.
В первую очередь, это возраст фарцовщиков. Средний возраст
фарцовщика – 24 года, а вообще возрастной диапазон людей, занимавшихся
фарцой, колебался примерно от 10 до 35. Разумеется, были и исключения,
но лишь подтверждающие общее правило. И еще одно объединяющее
обстоятельство – настоящие фарцовщики никогда не продвигали на
внутреннем рынке СССР товары отечественного производства. Всегда только
«фирма», только так, с ударением на последнем слоге. Не случайно
несведущий человек, назвавший фарцовщика «спекулянтом», рисковал
получить по лицу или по другой незащищенной части тела. Не было для
фарцы худшего оскорбления, чем причисление к клану «перекупщиков без
идеологии», какими считались спекулянты. И хотя с середины 70-х годов
появилось значительное количество личностей, называвших себя
фарцовщиками, но при этом занимавшихся продажей товаров пусть и
дефицитных, но советского производства, общество подлинной фарцы
отторгало их от себя.
Ну и последний в этом перечне, но не последний по значению
объединяющий фактор – обязательное для каждого фарцовщика осознание
себя как личности, принадлежащей к особой касте, четко очерченному
кругу людей, которые ярко выделяются на фоне общества. Стремление
выделиться или, если употребить меткий термин, вышедший из народа, –
«выпендриться», очень часто становилось причиной неприязненного
отношения к фарцовщикам тех самых широких народных масс. Пикантности
ситуации добавлял также тот факт, что хоть раз в жизни многие обычные
люди, не питавшие к фарцовщикам и тени приязни, были вынуждены
обращаться к их услугам. Добротная, модная вещь, которая к тому же
могла служить своему хозяину десятилетиями, в хозяйстве всегда
пригодится. Хоть бы и в единственном экземпляре.
Что за слово такое?
Собирая материалы
для этой книги, я заинтересовался этимологией слова «фарцовка». Пусть и
сленговое, но ведь совершенно точно слово это должно что-то означать,
за ним должен скрываться внутренний смысл, который, вполне возможно,
мог бы точнее объяснить: что конкретно подразумевали сами фарцовщики
под своей деятельностью. Как ни странно, но в процессе прояснения этого
вопроса у меня возникли значительные затруднения, ибо даже бывшие
фарцовщики (по крайней мере те, к кому я обращался) не имели ни
малейшего представления о происхождении своего «титула». В результате
скрупулезные поиски вывели меня на два варианта. Не могу сказать, какой
из них предпочтительнее, так как оба они в равной мере могут
соответствовать действительности. Так что предлагаю вашему вниманию обе
версии происхождения термина «фарцовка».
1. Слово произошло от английского словосочетания «for
sale», которое теперь знакомо каждому рядовому покупателю. И хотя
почему-то в российских торговых сетях этому словосочетанию упорно
пытаются присвоить значение «распродажа», на самом деле оно означает
всего лишь «продажа». Переиначенное на сленговый лад практически до
неузнаваемости, это английское словосочетание, определяющее смысл
деятельности фарцовщиков (торговые операции с иностранцами), вполне
могло стать обозначением для всего явления фарцовки в целом.
2. Согласно второй версии, слово «фарцовка» имеет как раз
отечественные корни и, кроме того, насчитывает более ста лет истории.
Словечком «форец» называли на одесских рынках человека, который за счет
своего красноречия мог сбить цену на покупаемый товар в два-три раза.
Купив таким образом задешево любую вещь, форец тут же продавал ее на
этом же базаре, но уже за ее настоящую цену. «Наварив» таким нехитрым
образом до 200–300 % прибыли.
В пользу второй версии говорит и еще одно соображение.
Задолго до того времени, как фарцовщики появились в крупных городах
СССР, люди, промышлявшие нелегальной торговлей и обменом с
иностранцами, прочно обосновались в советской Одессе. Вот только
деятельность, которой они занимались, называлась старым добрым словом контрабанда.
Большой морской порт, Одесса, в отличие от подобных портовых городов на
севере страны, например, славилась еще и бурным процессом торговли
товарами, привезенными на иностранных кораблях. Одесские базары всегда
были полны иностранными шмотками, алкоголем и табаком, который
контрабандой привозили моряки на кораблях, приходивших в Одессу со
всего мира. Ямайский и малайский ром, кубинские сигары – все эти
контрафактные, как сейчас бы сказали, товары, еще в начале 20-х годов
XX века были привычным делом не только на базарах, но и в нэпманских
ресторанах или маленьких прибрежных кафе. Разумеется, получить их могли
только «свои люди» и только «из-под полы». Одно НО: в таких «своих»
ходило практически все население Одессы.
Что же до импортных вещей, то половина населения Одессы еще в
30–40-х годах красовалась в поношенных (иногда довольно значительно)
шмотках, которые были настолько привычны глазу, что даже не вызывали
зависти или, наоборот, осуждения. Одесские ревнители советской морали
совершенно искренне не усматривали в ношении импортных вещей ничего
противоречащего образу жизни советского гражданина. А дело было в том,
что вещи иностранного происхождения ценились одесситами не столько за
красоту и стильность, недоступные отечественной легкой промышленности,
сколько за дешевизну в соотношении с высоким качеством. Столь
нестандартный подход к вещичкам «забугорного» происхождения определялся
тем, что вещи эти обычно доставались одесситам в качестве предметов
мена. Среди иностранных моряков бешеную популярность имело, например,
мужское нижнее белье советского производства. Неказистое на вид, это
белье было очень носким, к тому же, сделанное из качественного
натурального хлопка (100 % cotton, а не какой-нибудь грубый холщовый
очес!), оно очень выручало в сложных климатических условиях: сохраняло
тепло в холода и приносило прохладу в жару. За эти качества его и
ценили моряки, которые не знали, куда их занесет следующий выгодный
фрахт. Разумеется, то же белье можно было купить и в любом одесском
магазине, но, во-первых, государственный валютный курс был очень
невыгоден для обмена, а приобрести нижнее мужское белье за доллары или
франки в Одессе не представлялось возможным. А во-вторых, зачем тратить
честно заработанную за рейс наличность на личные покупки, если ее можно
выгодно вложить в ту же контрабанду – икру, водку или армянский коньяк,
очень высоко ценившийся на мировом рынке. Обычным морякам проще было
предложить на обмен поношенную часть своего гардероба. Так и поступали.
При этом одесситы даже отчасти жалели капиталистов, которые не могут у
себя на родине купить приличное исподнее. Но жалость одесситов была не
то чтобы очень искренней. Ведь в любом магазине такой комплект можно
было купить за сущие копейки, а выменянная на него вещь стоила,
согласно советскому ценообразованию, гораздо дороже. А то, что одежка
слегка поношенная, – так кто об этом узнает, кроме самого владельца?
Не только белье как предмет обмена интересовало иноземных моряков.
Оренбургские пуховые платки, размером полтора на полтора метра, но при
этом с легкостью продевавшиеся в обручальное кольцо (предмет вожделения
многих европейский дам). Коралловые монисто (многослойные коралловые
нити), которые по причине дешевизны носили даже самые бедные одесские
хохлушки, в других странах стоили немалые деньги – ведь качество
черноморских кораллов очень высокое: они до сих пор стоят гораздо
дороже тихоокеанских. Да и много еще заманчивых товаров могли
предложить иностранным морякам бурлящие разнообразием одесские базары.
Вот и получается, что, несмотря на распространенное мнение о том,
что фарцовка пришла в Одессу гораздо позже – в начале 60-х годов, ее
принципы и содержание были одесситам близки и понятны. Правда, надо
признать, что поменялось не только формальное название явления. На
смену контрабанде и «выгодным гешефтам» пришла идеология. До появления
в Одессе фарцовщиков единственной целью подобных торгово-обменных
операций было получение денежной прибыли. А вот появившиеся в городе
фарцовщики впервые объяснили «отсталым гешефтмахерам», что из
незаконных торговых операций можно не только извлечь «еще больше
прибыли», но и добиться ее за счет вплетения в ткань товарно-денежных
отношений бисера кастовой принадлежности. Одесситам никогда не нужно
было дважды повторять, как можно получить выгоду. Знамя фарцовки тут же
было подхвачено, и скоро даже старожилы стали забывать времена, когда
обладание импортными вещами считалось делом обыденным и общедоступным.
А поскольку больше всего ценились новые вещи, то в обиход вошли и новые
способы их получения. Но это уже другая история, которая будет
рассказана чуть позже.
Пока же вернусь к тому, с чего начал рассказ об Одессе до нашествия
фарцовщиков, – с возможного происхождения термина «фарцовка». Поскольку
одесситам это явление было уже хорошо знакомо к моменту его
распространения по всей стране, представляется вполне вероятным, что
некто из бывших «гешефтмахеров», слушая увлекательный рассказ о
человеке, практикующем новый способ получения прибыли на старом
торговом фундаменте, мог в азарте стукнуть себя по коленке и
воскликнуть в восхищении: «Ну форец!» Фраза была подхвачена и через
некоторое время благополучно прижилась в обиходе.
Сленг фарцовщиков
На самом деле я
несколько погорячился. Оба варианта происхождения термина равно
возможны, поскольку одним из основных признаков принадлежности к клану
у фарцовщиков считалось владение очень и очень специфическим сленгом.
Что понятно, ведь сленг выполнял сразу несколько важных функций во
взаимоотношениях фарцовщиков не только в своем кругу, но и в их
отношениях с государственной системой. Тема сленга фарцовщиков
настолько интересна, что требует отдельного упоминания. А так как я не
нахожу ей лучшего места в своей книге, как только в период общего
знакомства читателей с явлением фарцовки, то прямо сейчас и расскажу об
этом подробнее. Сначала нужно ответить на вопрос – «ЗАЧЕМ?». Зачем
фарцовщикам вообще понадобилось создавать новую лингвистическую
систему? Ну, это-то как раз просто. Причины, побудившие фарцовщиков
изощряться в придумывании сленга, непонятного для постороннего уха, те
же, что натолкнули уголовников на создание блатного языка – фени. С
одной стороны, феня обеспечивала уголовным элементам возможность
обсуждать свои криминальные дела при посторонних, не опасаясь, что их
подслушают те, кому не надо. Опять же, «малявы» (записки из тюрьмы на
волю) можно было писать, не опасаясь, что их расшифруют. Но эти
соображения касались не столько «вертухаев» (охранников) и прочих
представителей правоохранительных органов, сколько людей посторонних,
не имеющих к «деловым» никакого отношения. К тому же все эти резоны
через весьма непродолжительное время потеряли актуальность, так как
«ботать по фене» очень быстро научились не только милиционеры, но и
практически полстраны. А все из-за того, что власти СССР излишне
перестарались в свое время и пересажали чуть ли не половину страны,
после чего уголовная субкультура прочно и надолго вошла в повседневный
быт обывателей. Второе соображение, которым руководствовались создатели
фени, – обеспечить что-то вроде быстрого способа тестирования на
принадлежность к определенной социальной группе. Владение специальным,
если хотите – кодовым, языком давало возможность почти безошибочно
опознать «своего», то есть человека, вышедшего из той же уголовной
среды. Как только свой видел своего, дальнейшее общение немедленно
выстраивалось в соответствии с жесткой уголовной иерархией и законами
внутри замкнутой криминальной системы.
Создавая свой собственный кодовый язык, фарцовщики принимали во
внимание оба приведенных выше соображения. Да и не только теорию фени
позаимствовала фарца у зеков. Сленг фарцовщиков состоял из нее почти
наполовину. Почему именно оттуда? Причин несколько, и основная –
принадлежность людей, серьезно занимавшихся фарцовкой, к преступному
миру СССР. Ведь их деятельность шла вразрез с существующим
законодательством и каралась государством не в административном
порядке, а в уголовном. При этом понятно, что фарцовщики имели такое же
отношение к настоящим «сидельцам», как оперный певец к рэперу, но
формально… формально фарцовщики подвергались такой же опасности в любую
минуту загреметь в тюрягу, как и любой гоп-стопник, а следовательно, не
могли обойтись без необходимых знаний, обеспечивающих принадлежность к
криминальным структурам. Приплюсуйте сюда еще и блатную романтику,
очень популярную в СССР, особенно среди молодежи.
Но при этом фарцовщики не забывали и о некоторых специфических
особенностях своего подпольного бизнеса. Одной из таких особенностей
было общение с иностранцами. О том, на каком языковом уровне это
общение осуществлялось, я расскажу попозже, а пока упомяну, что уже в
те времена универсальным языком считался английский. Именно на нем
худо-бедно могли изъясняться почти все иностранные граждане практически
в любой стране мира. Стало быть, фарцовщики просто не могли не
использовать в своем сленге обрывки этого вездесущего «инглиша».
Поэтому вторую часть сленга фарцовщиков составляли или чудовищно
искаженные английские слова, или всевозможные производные от них.
Иногда изначально английские слова искажались практически до
неузнаваемости. Делалось это отчасти по причине безграмотности
фарцовщиков, а отчасти для того, чтобы не вхожий в систему человек,
хорошо владеющий английским языком, не смог догадаться, какое же именно
«слово» было «в начале».
Но и тут (как у уголовников) в изначальном плане фарцовщиков
закодировать свои переговоры случился некоторый сбой. И если в успешном
освоении фени простые советские граждане преуспели, потому что в каждой
десятой семье кто-то из родственников сидел, то поднатореть в изучении
сленга фарцовщиков им помогли сами его создатели. А как же иначе? Ведь
у фарцовщиков отоваривалась значительная часть населения. Очень многие
люди имели возможность познакомиться при покупке товара с некоторыми
частными терминами. И виноваты в этом были сами фарцовщики, которые
(как правило) с покупателями вели себя неимоверно выпендрежно и каждую
минуту норовили блеснуть своей исключительностью. Правда, во время
торговых операций в основном шли как раз искаженные английские слова, а
не феня, знакомство с которой фарца как раз не спешила афишировать.
Так и получилось, что «продвинутая» советская молодежь называла
сапоги – шузы, а очки – глезы. Но практической пользой от введения в
сленг фарцовщиков англоподобных слов дело не ограничивалось. Говоря о
фарцовщиках, ни на минуту нельзя забывать об идеологической
составляющей их деятельности и образа мыслей. Американская культура
всегда была для фарцовщиков образцом для подражания. И не только
потому, что эта страна представлялась советским людям раем для
потребителей. В первую очередь ценился тот непередаваемый дух личной
свободы в самовыражении, которого были напрочь лишены «совки». Для
любого фарцовщика, как бы напыщенно это ни выглядело на бумаге, Америка
была символом свободы и вседозволенности. Сейчас такие убеждения
выглядят по меньшей мере глупо и наивно, но и Америка с начала 60-х
годов ой-ей-ей как поменяла свои идеалы. В те времена, о которых идет
речь, США еще не успели втиснуть свое население в узкие рамки
политкорректности и тесные оковы приличий. Хиппи, битники, а до этого
рок-н-ролл – вот и все, что мог разглядеть советский человек сквозь
узкие щелки в железном занавесе.
Это сейчас каждый российский гражданин знает, что хиппи и битники –
это прежде всего наркотики, и лишь потом уже все остальные приятные
убеждения: ненасилие, свобода личности и пацифизм. Это теперь каждый
российский школьник осведомлен о том, что рок-н-рол – это перво-наперво
многомиллионные прибыли дельцов от шоу-бизнеса, и только потом
зажигательные ритмы, позволяющие отличаться от старшего поколения. А
тогда такие тонкости, судя по всему, были неведомы даже самим символам
американской свободы, что уж говорить о советских людях. Отсюда и
стремление советских граждан подражать «Дикому Западу», которое в среде
фарцовщиков достигло своего апогея.
Чтобы больше не возвращаться к вопросу сленга, приведу несколько
«выдержек из текста», то есть фраз, типичных для повседневного обихода
фарцовщиков.
Монинг бомбил дойча. Наченчил воч, но фирма не вери
супер – «Сейко». Слил фуфло, а дойч хеппи. Сдал на хазу, поднял на
ченче маней солидно.
Перевод: Утром состоялась сделка с западным немцем. Выменял часы, но
не очень хорошей фирмы – «Сейко». Отдал за товар сущие пустяки, но
немец остался доволен. Часы отнес на квартиру, где живет перекупщик, на
сделке заработал приличное количество денег.
Читать это, конечно, смешно. Когда я впервые
ознакомился с подобной выдержкой, долго не мог поверить, что все это
произносилось всерьез, без издевки. Но с другой стороны, культура
фарцовщиков – это, по сути, культура очень и очень молодых людей,
которые и составляли основной контингент. А молодежь всегда отличалась
стремилась отличаться от своих «предков», и проще всего сделать это за
счет создания собственного лингвистического пространства. Чтобы в этом
убедиться, достаточно послушать хотя бы современных подростков. Они
своими изысканиями искренне наслаждаются и воспринимают все максимально
серьезно, явно соревнуясь: «кто круче отмочит». А посмеяться над своими
«достижениями» они еще успеют – лет через десять.
С вводной частью покончено, самое время переходить к основной части
– истории возникновения и развития фарцовки в СССР. Гарантирую, будет
очень интересно. Скелеты в шкафу, неожиданные повороты сюжета, а самое
главное – каждый сможет ознакомиться не только с официальной трактовкой
явления фарцовки, но и с теми выводами, которые сделали сами
повзрослевшие и умудренные опытом фарцовщики. А эти выводы (высказанные
вслух во время интервью) частенько поражали даже тех, кто их
высказывал. Я видел это собственными глазами.
|
