Ассы в Массы. Песни Среднерусской Возвышенности.

Н.О.И в начале года Бакштейн, Пригов и Свен договорились с директором зала на Автозаводской, что мы там будем делать выставки и нужно было оформить бумаги. В это время вышло постановление Горбачева о работе с неформальными объединениями. Переговоры были сложными, все буксовало, пока Свен не сообщил тете-директору, — мол, видите, есть там всякие панки, металлисты, а мы — авангардисты. Вам понятно? Частично поэтому это объединение было названо таким тупым названием «Клуб Авангардистов». Ничего тупее и придумать нельзя было. Это было официальное название, которое зарегистрировали во всех официальных документах. Райисполком давал даже бюджеты на печать типично советских дешевых афиш, одноцветных, а потом название сократилось до Клавы, что было естественно.

 С.В. И в новом сокращении вошло в лексику. На Автозаводской была маленькая сценка, в отдельной комнатке, завешанная работами Чемпионов мира и  Жоры. Мы там тоже играли. После 17-ой молодежной выставки стало ясно, что  всем художникам нужно идти своим путем, отдельно от официальной сцены. С 18-ой художники попросту позабирали свои работы. К тому же зал на Кузнецком делили между собой художники и общество «Память». Васильев и  его помощники ходили в черных шароварах и офицерских сапогах. Мы там хотели такой  партизанский концерт сделать, внедрившись в ряды черносотенцев с песней «Риму-Рим», практически оборотной стороной советского лозунга «Миру-мир». Тема Рима развивалась активно Андреем Филлиповым и была созвучна с тем, что произошло в марте 1987 года  в  Сандунах.

Н.О. Ближе к весне, зима была затяжная, тяжелая, где-то может в начале марта 1987 года, появилась возможность сделать выставку в Сандуновских банях. Кто-то из «Чемпионов мира» был в родственных отношениях, то ли кто-то знал директора бань, таким образом, все это сложилось. В банях был один санитарный день, когда они закрывались от публики на чистку, уборку и так далее. И договоренность была следующей, что в течение этого санитарного дня делается вернисаж, выставка висит в течение недели и в следующий санитарный день выставка закрывается. Первая проблема, с которой мы столкнулись, была, что речь шла о прекрасном, удивительной красоты бассейне мужского отделения бань. Значит, априори, ситуация была такая, что в выставке могли участвовать, в виде публики и в виде участников, только мужчины, что сразу создало некое непонятное напряжение.  Понятное дело, что без женщин никак не могло обойтись, и для женщин мероприятие открыли тоже. Поскольку баня была вся наша. Мизансцена в итоге получилась очень красивой — все участники были в белых простынях до полу, а публика — голой и в бассейне.  Что там висело — было абсолютно неважно. В этом контексте, в создании этой мизансцены, сама выставка была неким формальным поводом. Сейчас я вспомнил очень смешную историю, что в следующее воскресенье каким-то образом Ерофеев привел на эту выставку Жан-Убер Мартена Он был тогда директором музея современного искусства Бобур. Куратор, и вообще замечательный человек, с которым я с тех пор и знаком. Я присутствовал  в какой-то момент в качестве переводчика, и это было очень смешно. Поскольку Жан-Убер пришел в воскресенье,  нужно было его как-то туда провести показать площадку и получить   разрешение от  директора бани. Двери открылись вместе с клубами пара, что было безумно красиво. Неясно кто и что директору  бани про нас наговорил, но он страшно обрадовался, пришел, сам открыл  эту дверь и стал что-то цветастое говорить Жану-Уберу. А я в этот момент оказался переводчиком. И понимаю, что он стал ему рассказывать что-то не очень понятное. Мол, у нас так, а здесь мы подкрасим, а здесь мы подвинтим, а здесь это, а здесь то... Потом выясняется, что ему сказали, что из Парижа приезжает директор. Директор чего? Ну ваш коллега, тоже директор. Он понял, что директор бани. Поэтому, как коллега коллеге с ним делился: зато у нас тут это... Жан-Убер ничего не понимал и когда я ему  объяснил ситуацию — дико порадовался. 

 С.В. Событие было на самом деле великое, и потому что попало в фильм и потому что Эндрю Соломон, потом книгу написал про московское искусство 80-х годов, Iron Tower. Туда это все попало. Кураж был гениальный. Ольга Свиблоова с  Евгением Головней тогда свой фильм про арт среду снимали, "Черный квадрат". А если про концерты  «Среднерусской возвышенности» — их было больше десятка и даже одна гастроль в Волгоград. В какой-то момент Таня Диденко устраивала фестиваль авангардной музыки, и нас позвали. Место показалось мрачным. После концерта мы вышли, встали на какую-то трамвайную остановку. Нам дико захотелось выпить, но нам объяснили, чтобы найти какой-то алкогольный напиток, надо пройти куда-то за балкой. Мы решили этого не делать, поскольку по улицам  бродили толпы  и, казалось, что войдя в контакт с ними, в Волгограде мы и окончим свое существование.. Ну это была единственная такая гастроль. А из запомнившихся и ярких, — это, конечно, же концерт на Кузнецком. Не в Доме Художника, а в Доме Моделей.

Н.О. Я уже говорил, у нас тогда проходила молодежная выставка, стояла очередь на весь Кузнецкий мост, и участие в ней было связанно с программой вечерних мероприятий, которые проходили или в большом зале,  или в запаснике. Там не было концерта «СВ», но состоялся концерт Леши Тегина, замечательный тем, что Тегин привез всю свою мастерскую с улицы Нежданова сюда. У него было полностью автономное от действительности пространство  с Заклееными бумагой окнами, через которые открывался вид на Кремль. Привез, поставил на сцену и впервые за лет 10-ть затворничества  свой пульт с наушниками включил здесь. Раздался какой-то совершенно нечеловеческий психоделический звук, который продолжался минут 20, после чего Алексей все выключил.... Тряслись после этого все, был  какой-то шок от прослушивания, и возможно это стало последней каплей, почему и пришли дядечки из КГБ.

 С.В.Мы все эти истории знаем еще по Ивантеевке, когда мы ездили на концерт Зубова с Саульским. Толпа, очереди, бабушки крестятся, потому что из электричек выходит молодежь модная и идет к местному клубу. Страшная, модная молодежь и страшная молодежная мода. Ее боялись не меньше чем концертов. И вот напротив Дома Художника состоялось нечто подобное. Все как обычно строилось на совпадениях и стихийно. Света Куницына там  занималась вопросами экспериментальной моды, которой и был показ. Она как раз познакомилась с Троицким, и Артем всех друзей туда позвал. Кати, Филиппова и Микульская показывали свои штуки. К тому же тогда у Васи Шумова ребенок родился, и он привез с собой две сумки портвейна на Кузнецкий мост. Там произошло дополнительное слияние художников, модной молодежи и музыкантов. Петя Мамонов с Рошалем там и познакомились, и  подрались. Главное, что никто ничего не понимал, что будет, и чем кончится. Ни приглашенные, ни приглашающие и в этом был весь кайф диких 80-х. Жора Литичевский с Гошей Острецовым перетащили из Дома Художника картины и развесили их в  этом пафосном зале с колоннами. Началось с официальной моды, там то ли Зайцев был, то ли еще кто-то. Скучно. Пока  их ждали,  все успели нагреться и начался неофициальный  бардак. Петр  с Васей Шумовым и барабанщиком  «Центра» сыграли «Досуги-буги» и потом еще «Серый голубь». Потом выступил дуэт «Прощай молодость», а  потом  уже «СВ»,  и все окончательно смешалось на сцене. Катя  Филиппова показывала свою панк-кутюрную коллекцию, а сама она тогда пришла вместе с Леной Лобачевской и французским бульдогом  Пузиковой. Сережа Ануфриев героически и трагически ходил по подиуму, а  Маша Великанова засветила  Свену тортом в лицо. Это как раз была песня «Девушка-кондитер», и Ануфриев слизывал языком кусочки торта у Гундлаха  с лица. Это произвело шокирующее  впечатление на всех. Мы даже и не думали, что так получится. Я знал, что что-то готовится, но до последнего момента никто не знал что.

М.Б. С 1988 года, когда случился Сотбис, художники и музыканты стали часто выезжать за границу. Распадались художественные группы и музыкальные коллективы. На вас это все как-то сказалось?

Н.О. Некоторые ездили и до 1988-года, но в этот период действительно стали там задерживаться. На «СВ» вряд  ли это обстоятельство сказалось сразу, и когда уехал Никита, все еще продолжалось. Но уезжали многие, и для многих персонажей этой среды  был понятен термин «чемоданное состояние». Помню, я в 88 году посетил впервые мастерскую Булатова, было такое красивое зрелище. Совсем пустая мастерская, зато везде приклеены бумажки, окно – «window», дверь – «door». То есть он сидел в абсолютно пустой мастерской и старательно учил английский язык.

 С.В. Почему закончилось? Потому что все стали разъезжаться уже сами собою. Ну и Свен уже не хотел ничего делать. Как-то это все резко кануло и пропало. Осталось только то, что делал Рома Суслов в лаборатории записи. Cчитается последний концерт «Среднерусской возвышенности» прошел в издательстве «Молодая гвардия». Но еще одно заметное выступление СВ было во время выставки ИСKUNSTВО Москва - Берлин 89 год. Была прогулка по Москва-реке на двух корабликах, на которых были гости и участники выставки. Аболютно интернациональный рейс, так как куча иностранцев, даже американская девушка по имени Соколов.Потом уже и я поехал в Берлин. На этом была поставлена точка, все. В Берлине было первое «Исkunstво». У меня была подруга Лиза Шмитц, которая меня туда и увезла. Я начал постепенно входить в местную реальность и вообще хотел пожить немного заграницей. Это было интересно — потусоваться, сравнить картинки журналов «Роллинг Стоунз» и «Кунстфорум» со своими ощущениями. Потом у меня появилась стипендия годовая. После этого мне предложили проект от Сената, грант годовой. И я втянулся в этот процесс под названием «кюнстфёрдерунг». То есть такой проект с художником – ты работаешь год, и тебе дают деньги на проект, в конце года представляешь вещь. Потом ее продаешь, тебя опять финансируют. А вещь непонятно куда уходит. Потом в какой-то момент мы с Ирой Дубровской сделали проект «Unterwasser», появился ребенок, и это уже стало важной причиной, что бы остаться. А сейчас появилась Юля, человек близкий по профессии, музыкальная и, к тому же, сценарист. Такой получился тандем. Театр без актеров. То есть мы придумываем с ней какую-то интересную историю, а я уже руками ее исполняю.. То, что мы сделали с «Колдунчиками» в Москве, то  же мы делаем сейчас  и в Берлине,  в нынешнем виде это группа «Animal cops». Но на самом деле кормлюсь я, если так можно сказать, все равно текстами прошлого и тем драйвом, той идеей, которая была. Когда все еще были живы и деятельны.

М.Б. Что подвигло сделать то, что сделано сейчас? Я имею ввиду попытку собрать старый состав и перезаписать песни «СВ».

 С.В. Во-первых, добрая память осталась о том, что было сделано. И было совершенно понятно, что все равно  было что-то недоделано. Хотелось все выстроить в какой-то определенный ряд, который можно показать. Потому что песни все были очень хорошие. Свен совершенно гениальный человек. У него был драйв. Я имею в виду тот момент, когда мы писали. Сейчас он вообще об этом слышать ничего не хочет, но нам захотелось это дело продолжить. Сначала мы даже сказали, что это «Среднерусская возвышенность». А потом показалось, что это глупо, и нет уже этого бенда. Не восстановить. И честней назвать группу «Песни Среднерусской возвышенности».

Н.О. Даже сам географический термин – топоним , ушел — его уже нет. Вдруг мы ощутили себя с годами потомками исчезнувшего народа, исчезнувшей Атлантиды. И  оказалось, что практически нет никаких документов, свидетельств и, в общем, для меня эта реконструкция – это попытка передачи некоего свидетельства — вот такая цивилизация существовала. Это как в той песне о хоральной цивилизации. Хоральным способом спеть, чтобы был услышан этот голос, текст, и это осталось.