Tattoo. Алексей Китаец

С маргинальной культурой города я столкнулся уже в 78 году. Столкнулся и, соответственно, влился в ряды, поскольку вливаться было интересно и было зачем. Все было вполне закономерно. Еще обучаясь в школе я через своего двоюродного брата ознакомился с популярной зарубежной аудиопродукцией в практически стандартном для того времени наборе: Deep Purple, Rolling Stones, Creedence, Beatles. Достать тогда что-либо из этого набора для 13‑ти летнего подростка было практически невозможно. Возможно, Макаревич с Гребенщиковым в те годы располагали уже винилом из-за рубежа, но в моем случае это были катушки для бобинного магнитофона, оформленные братом с патологической искусностью. Ну, и на волне подросткового самовыражения и расширения кругозора началось общение со старшеклассниками и далее «вступление» в ряды некоей организации пацифистов, которая, кроме курения сигарет и выпивания пива, ничего не осуществляла. Это было скорее совместное и «нешкольное» общение и выпендривание друг перед другом.

При этом мне всегда нравилась ремесленная сторона открывшейся для меня ниши почти бездеятельности. Изготовление «ксивников» для каждого «пацифиста» в отдельности. Если бы это дело дошло тогда до начальства, думаю, поставили бы меня на учет в детскую комнату милиции. Необходимо отметить, что любая вещь, любой объект неотечественного производства производил почти магическое действие на окружающих. Так, например, наклеив на обычную куртку наклейку, я мгновенно стал обладателем стильной шмотки с загадочной легендой: дескать, привезли из-за границы. Да что говорить— почти в каждой квартире можно было заметить стоящие где-то на полке банки или бутылки из-под кока и пепси-колы (страшно представить— этих напитков до 80‑х в продаже не было вообще!). Люди умудрялись засовывать в пачку из-под Мальборо «дубовую» Яву и тем самым поднимать престиж своей вечеринки. Кстати Мальборо тоже не было!

Впрочем, уход от стандартизации, он повсеместно процветал. Любой подросток, расширяя кругозор, расширял и круг знакомых, продавливая под свое хобби все возможные рамки этих социальных стандартов. Соответственно, становясь непредсказуемым и непрогнозируемым, чему зачем-то усиленное внимание уделяли. И если бы все эти ресурсы контроля и головомоек были своевременно направлены в иное русло, кто знает, как мог измениться ход истории. Но был стандарт, норма, и выход за эти рамки автоматически подпадал под нечто потенциально социально опасное.

Естественно, выход за рамки общепринятого обозначалось как нестандартное поведение. Благодаря которому я благополучно был изгнан из 59‑й средней школы и был вынужден продолжить свое среднее образование в другой. Пацифистские «опыты» сыграли свою коммуникативную роль, круг общения расширился, и так потихоньку я внедрился в среду московских хиппи. На тот период это был достаточно разношерстный «животный» мир со своими устоявшимися традициями и устремлениями. Хиппи активно тусовались и перемещались по стране автостопом. Автостопом я не ездил— некуда было, а вот тусоваться мне нравилось. И в первую очередь из-за возможности показать себя вне толпы, за пределами общепринятых стандартов. Наиболее простой способ— одеваться не как все. И в тусовке все были такими. На начало 80‑х приверженцы этого образа жизни и стиля активно занимались меломанией, постоянно шел обмен музыкальной информацией. В этом плане, который меня интересовал более всего, система маргинальной взаимовыручки организовывала подпольные концерты самодеятельным дарованиям, с неким ореолом запретности и протестности. Локально даже имелись какие-то проявления диссидентства, хотя правильнее было бы сказать игры в диссидентов.

Порой этот движняк доходил до открытого диссидентства, в силу прессинга со стороны властей. Я тогда бывал у человека с позывными «Луна», также известный многим под погонялом «Рулевой», который впоследствии оказался сыном действительно известных и преследуемых диссидентов. Но все попытки вовлечь меня в процесс перевода с французского (изучал в школе) каких-то брошюрок оканчивались отказом с моей стороны. Меня интересовало другое— рок-музыка и отдельные составляющие этой маргинальной «каши». Кстати, на тот период само понятие «неформалы» еще не сформировалось. Государство в лице ВЛКСМ пыталось контролировать все, идущее вразрез с линией партии по молодежному аспекту. Отряды «Березка» отлавливали маргиналов и распределяли кого куда. Таких мест было не много: армия, исправительно-трудовая колония, и для особо талантливых— психиатрические лечебницы.

Запреты подстегивали фантазию, а добытая в процессе тусования доброкачественная информация в виде журналов, пластинок, фотографий рок идолов— все это формировало особый поведенческий стиль, по которому наметанный комсомольский глаз определял: ага, вот он, классовый враг!

В «Березку» меня винтили достаточно часто, но один раз я запомнил. Меня забрали на Старой площади в сквере совершенно случайно— я спокойно шел вниз к метро, в это время случилась облава, врага обложили вкруговую, и я попал в сети вместе с другими 20‑ю бедолагами. Подвели два самопальных значка Black Sabbat, висевшие на куртке. Всех привели в служебное помещение неподалеку и стали разбираться по отдельности. В итоге моей беседы с комсомольским следователем мне удалось убедить его, что значки— недоразумение, и я вполне лоялен строю. Запомнил я все это из-за облика этого комсомольца: волосы— прямой пробор, спереди покороче, сзади подлиннее, коричнево‑какашечный костюм-тройка, комсомольский значок в лацкане, гайка-печатка на пальце руки (не золотая, максимум серебро). Да, и усики, сладкие пшеничные усики! Так выглядели многие молодые люди в нашей стране еще буквально каких-то 20 лет назад. Любое выделение из серой массы обывателей влекло за собою определенные последствия.

Еще было такое занимательно и экстремальное времяпрепровождение. Зарубежная экстремальная эстрада была вне закона, и филофонисты, как тогда называли коллекционеров или просто юзеров зарубежной рок- и поп-музыки, выезжали каждую субботу-воскресение за город для обмена пластинками и атрибутикой. Такой заговор филофонистов (смеются). Направления еженедельно менялись. Фирсановка, Малино, НАТИ… Экстрим заключался в уходе от мнимой и настоящей слежки, совместном времяпровождении на свежем воздухе и незаконных сделках. Учитывая, что например группа АС/ДС в те времена официально считалась властями неонацистской, такие субботники-воскресники были занятием довольно опасным. Чем и привлекали. Я к тому времени уже был уверенным поклонником творчества Deep Purple, активным центровым тусовщиком, знакомым с такими персонами, как Эдуард Ратников и Дима Саббат.

Эдуарда я первый раз встретил в пельменной на улице Горького. Я в тот момент по виду одежды был хиппи, но в специально сшитой и украшенной сумке у меня с собой был винил, как сейчас помню— Deep Purple. Эд был одет в кожаный косоворот, была даже пара нашивок. Диалог начал он, был приветлив, оценил наличие зарубежной информации. С Димой Саббатом первый раз увиделся в сквере на Ногина, все та же Старая площадь. Саббат был неотразим— вся его безрукавка (из пиджака от школьной формы) спереди была сплошь увешана самодельными значками, среди которых было несколько Motorhead, а на спине была выведена бескомпромиссная надпись: «Блэк Сэббэт». Даже тогда я уже понимал, что все мы— и Эд, и Саббат, и я, и многие другие люди нашего круга— для окружающих являемся событием из ряда вон выходящим, да еще и не дружественным.

Особо запомнилось одно событие. Маргиналы всех мастей, по призыву Нателлы— поклонницы Ковердейла, собрались на день рождения D.Coverdale’а, вокалиста Deep Purple. Собственно, там, в парке Горького, все и перезнакомились и появилось ощущение некой общности, пусть даже и хулиганствующей, что откровенно импонировало. Собственно, тогда-то и был выдвинут тезис о том, что мы на самом деле рокеры. Не мотоциклисты, не хиппи, не битники— а именно рокеры. Это потом уже выяснилось, что рокеры— это мотоциклисты, а еще позже стало ясно, что мотоциклисты— это байкеры. Автором тезиса является Эдуард Ратников, он же после пивняка в парке Горького построил всех в колонну по четыре и маршем двинул свою свежую необученную армию в сторону кинотеатра «Ударник» по Крымской набережной. Во главе марша был мощный магнитофон «Шарп-777», из динамиков которого гремел Saxon. Так Эдуард стал Саксоном. Смелый демарш это был, дерзкий, сегодня и десятка метров бы не прошли— в террористы бы записали.

Отечественная же музыка, в виде распевания в подъездах и раздававшейся из высунутых в окно колонок, была представлена в виде лидеров продаж околомещанских ценностей: Аллы Пугачевой, Андрея Макаревича. Софии Ротару и Иосифа Кобзона. Тогда и сейчас они для нас— вечные. А вечные они потому, что— мафия.

Надо акцент специальный сделать: не вечный, в смысле, как говорили— ну вечно этот/эта там чего-то… А именно ВЕЧНЫЙ, навсегдашний для проживающих на советских просторах.

Шел 1984 год. Ну и поскольку все определились, что мы именно рокеры— а рокерам надо обязательно где-то собираться. Собственно, такие «летние» места уже были. А зимой люди стали собираться в пивбаре «Ладья». Где мы впервые пересеклись с Боровом, который носил позывные «Флойд», а «Коррозии металла» еще не было в задумке. Собственно, праздное времяпрепровождение, распитие пива и прочтения писем из армии того же Эдуарда, компенсировалось обменом новейшей зарубежной информацией и дружеским общением. На которое сейчас у многих молодых и не очень людей времени не остается вовсе.

Собственно, это общение и чувство общности лежат в основе всех коммуникаций. Первично совместное мыслеизвлечение. А потом уже— все дела и последствия.

В 1985 году я поступил в МГУ, потому как тех, кто никуда не поступил, тут же забирали в армию. Все были одного и того же возраста, и уходили практически одновременно. Мне повезло. Но тут же «развезло». Провели эксперимент, по которой бронь институтскую отменили, и я пополнил своим присутствием войска Сибирского фронта, хотя и остался студентом. Но и в армии «откосившими» московскими маргиналами снабжался полезной для рассудка информацией. Система отслеживала все это по старой памяти: имел допросы в особом отделе по поводу «хеви метала». (Из серии, как сейчас некоторые депутаты хотят ЭМО запретить).

С первых же дней был обязан старослужащими делать татуировки: подняли посреди ночи, отвели в класс боевой и политической подготовки, вручили машинку из механической бритвы и тело сержанта Каранды. На мои робкие возражения, что не умею, получил тычок в ребра и ответ: давай, москвич, рисуй. Собственно, с этого все и началось.

По возвращению домой около 6 месяцев находился в ступоре и никак не мог воткнуться в происходящее, потому что все изменилось. И только летом 88 года, когда маргинальные связи восстановились, некто Саша Лебедь позвал меня на «Кузню». Ситуация с культурным времяпровождением изменилась тоже. Коммунистическая система агонизировала, «железный занавес» проржавел и местами осыпался.

Возле «Горбушки» уже легально собирался клуб филофонистов, к тому времени изрядно раскрашенный. Под лестницей у «Плюшкина» собирались повзрослевшие знакомые, обсуждали свежекупленную меломанскую и татуировочную прессу, демонстрировали достижения татуировочного хозяйства. Оттуда даже появлялись некоторые клиенты для работающих в домашних условиях московских татуировщиков, выходцев из тех же маргинальных кругов. Основными мотивами было некое переосмысленное продолжение «олдскула»— то, что легло позднее в определение «московский стиль». Хаотично разбросанные черепа и розы, флаги конфедерации, драконы.

Выезжавшие за границу знакомые хвастали зарубежными образцами, резко выделяющиеся по цвету. Эдуард Ратников демонстрировал лошадку с огненными копытцами, а Алекс Гоч не помню уже что. Активно проводились маргинальные концерты, молодежная среда кипела и пузырилась. Особо запомнилось мероприятие Next stop Soviet Union. Тогда в Москву приезжали скандинавские коллективы, а наши группы приглашались с ответным визитом. Некоторые ехали на гастроли, а некоторым под этим видом удалось эмигрировать, как группе «Амнистия». Верховодил этим демаршем, надо понимать, Датский Красный Крест и Amnesty International.

Так в бурных неформальных событиях и прошло пару лет. К тому времени я уже видел Scorpions в Питере, позже Sielun Vejet и Zero nine в Москве. А поскольку кругом одни рок-звезды и концерты, — то, подумалось мне, — а почему бы не я? В родном Северном Тушино совместно с Мишей Делбой «Долбенем» был организован рок коллектив «Die Sсhwarzen Katzen», и после затянувшейся на полгода репетиции на базе в Алешкино, где репетировало много разных бездельников, DSK вступил в рок-лабораторию (полное название: «Московская городская творческая лаборатория рок-музыки при Московском городском комитете Всесоюзного ле-нинского коммунистического союза мо-лодежи).

Тогда на прослушивании были Троицкий, Скляр, Липницкий— всем этим уже именитым рок-комсомольцам понравились наши музицирования вандалистической направленности (музыкальный стиль нами самими был определен как блицкригджаз). Была жесткая ритм секция с двумя барабанщиками (сессионно подключался брат Миши, Паша), царствие им небесное, и общая стилистика в духе «Лайбах». Позже был снят видеоклип на кавер-версию «Белые розы», который еще позже показали в программе «А».

Состав группы на тот момент был таков: Миша Делба «Долбень»— перкуссия.

А.Фролов «Ильич»— гитара.

К.Жилин «Костик»— бас.

А.Минашкин «Китаец»— вокал.

Так как мы уже все были рокеры, дизайн внешнего вида к тому моменту претерпел активные изменения: кожаные косовороты, безрукавки из джинсы поверх куртки, наспинные и нагрудные ФИРМЕННЫЕ нашивки, казаки, фирменные майки являлись непременным атрибутом жизни. Все эти знаки отличия, надо сказать, стоили весьма дорого. Как-то раз, еще до поступления в ВУЗ, я работал на заводе, зарабатывал рабочую путевку для поступления. В местной столовой познакомился с петеушником (сам ко мне подошел, видимо, распознал по каким-то причинам) и тот предложил мне купить набор: джинсовка-безрукавка с наспинной нашивкой Моторхэд, проклепанная 30‑ю пирамидками плюс страница из журнала с информацией про тот же «Моторхэд», все за 65 рублей. Когда в цеху, среди сослуживцев, я озвучил эту цену и показал купленный товар, меня чуть не четвертовали, ну уж а придурком посчитали точно. Джинсовка без нашивки и пирамидок ушла за 50, нашивка за 30, пирамидки и бумага— не помню. Спекуляция была повсеместна.

В 1990 году к группе подключился Жульен и Кактус из подмосковного Калиниграда (ныне г. Королев). Собственно, весь год был проведен чрезвычайно активно. Умудрились дважды выступить на «Фестивале надежд» в Горбушке, фестивале «Антиспид» в МДМ, в серии фестивалей от рок-лаборатории в ДК «Заря», «Коммуна» и других. Плотность событий увеличилась до неимоверности. Все слилось в одно затянувшееся выступление, особо помнится только благотворительный концерт на 9 дней смерти Цоя на базе в Алешкино.

Здесь необходимо отметить, что все выступления происходили на фоне тотального перелома, отмирания старых порядков и зарождении новых беспорядков. Старые порядки закрепились в воспоминаниях как обилие коммунистических фетишей, отсутствие какой-либо информации о жизни как таковой, постоянной угрозой со стороны карательных органов. Еще своей тотальной серостью и беспросветной скукой. В этой совокупности можно обнаружить ответ на вопрос, почему же так были популярны неформальные коллективы того периода. Собственно, из общей массы отечественных андеграундовых коллективов я выделял для себя творчество группы «ДК». Меткие и емкие формулировки происходящего с оригинальным шумовым сопровождением как нельзя ближе подошли к вопросу характеризации отмирающей действительности или неизменных ценностей данной территории. Некоторые из них актуальны и по сей день.

С одним из вокалистов «ДК», Морозовым, мы оказались еще и соседями, что привело к тесному общению и возможности изучить творчество группы вживую.

Помимо отсутствия признаков жизни, отсутствовали и ее атрибуты, в виде одежды, кроме как рабочей, и питания, кроме как по «блату». «Косая» кожа— непреложный атрибут «рок-ковбоя»— стоила в конце восьмидесятых не менее 100 рублей (сравнимо с ежемесячным заработком рядового советского гражданина в 120 рублей). Маргиналы, нигде не работающие, и старающиеся не засорять сознание ненужным образованием в профтехучилищах, умудрялись изыскивать при этом средства для закупки дорогостоящей амуниции, записей и сопутствующих товаров. Крутились, изворачивались, что-то изготавливали сами. И тем самым создавали систему самообеспечения и самопотребления. Тот самый рынок, о котором мечтали позднее демократы, но так никто и не увидел.

Система просуществовала до начала «зарождающейся жизни» (я бы назвал ее грядущими беспорядками). Для этого периода характерен обмен информации и личной продукции на денежные знаки. Страна постепенно втягивалась в период рэкета и спекуляций.

В этот же период DSK сделала попытку распрощаться с такой Родиной, тем же путем, что и группа «Амнистия», получившая политическое убежище в Дании за год до этого. Поехали и мы. Выезд, как обычно, сопровождался актами хулиганства и вандализма.

Но жизнь в Датском королевстве навсегда отбила охоту распрощаться с Родиной. В итоге все члены и группы рано или поздно вернулись в родные пенаты.

Навыки татуировки, полученные в армии, пригодились уже в начале девяностых, на гражданке. Первый практикующий мастер того периода, с которым я вошел в контакт, был появившийся в неформальной среде Вася «Не Буди», прозванный так по характерным татуировкам на веках. Покрытый не менее характерной нательной живописью с ног до головы, Вася дал мне аудиенцию у Димы Саббата дома, где уже лепил направо и налево «бутера» звездам неформального мира. И стоила эта аудиенция 30 рублей, что не менее характерно, чем все предыдущее.

М.Б. Этому появлению предшествовала достаточно смешная история. Как раз на фестиваль 89 года, на который слетелось порядка 50000 поклонников тяжелого рока, чтобы лицезреть своих иностранных кумиров. Мы тогда традиционно участвовали в маппет-шоу, построившись колонной возле станции метро «Спортивная». И таким же плотным строем вломились на стадион, снеся оцепление. Прошли все, кроме меня и Васи Тушинского, мы отошли отлить и как раз наткнулись, точнее, чуть не наступили на этого Васю, который тут же сбегал за группой поддержки, и состоялось выяснялово в духе американского вестерна, плавно перетекшего в «отцы и дети».

Начав с претензий по поводу цветных татуировок и пересекающихся с уголовными мотивами, был достигнут конснсус что все наши кольщики безрукие, но это поправимо благодаря его таланту. Причем то, что потом появилось на меломанах, сильно разнилось по качеству с тем, что покрывало самого Васю, включая веки с надписями «не буди». Но на тот момент было достигнуто понимание путем выпивания нескольких бутылок коньяка залпом, что обернулось тем, что мы каким-то волшебным образом все-таки просочились на стадион, где я рухнул под «Anarchy in UK» в исполнении Scidrow и проспал таким образом выступление наших ньювейверов, которых непонятно зачем Стас Намин приплел на одну сцену к звездам хеви металла. Меня как раз тогда разбудил покойный ныне Попов, попросту сгребший в охапку. Видимо, как раз для того, чтобы в таком виде попасть в этот сборник. Но все же хотелось отметить: уже тогда вокруг неформальных масс крутились стайки откровенно криминальных элементов и пройдох, для которых меломанские образования предоставляли достаточно незатейливый интерес. Либо деньги, либо рекруты.

Л.К. Да, такие были, и грань между криминальным и не криминальным постепенно размывалась. Чуть позже в тусовке появился Женя Крикун, коловший до этого в родном Орехово. Крикун, он же Кепчушник, по местным сведениям, что в свою очередь обозначало фаната «АЦ/ДЦ» по неформальным, к сожалению, не умел рисовать, что компенсировал покупкой рисунков для последующего клонирования. Несколько месяцев назад я случайно наткнулся на фотографию группы «Ария», откуда с удивлением узнал, где нашел свое последнее пристанище один из выклянченных у меня Евгением рисунков.

Собственно, плотное общение с Крикуном и натолкнуло меня на ту же самую мысль, которая возникала последние 5 лет: «А почему бы не я?» (cмеются).

Стал потихоньку вспоминать армейские упражнения. Будучи в состоянии эмиграции, я уже сделал несколько удачных работ и уже тогда замышлял покупку профессионального оборудования, но эта мечта реализовалась гораздо позже. Приходилось довольствоваться самопальной машиной в одну иглу, что, несомненно, влияло на качество работы, да и оптимизма не прибавляло.

В то время центр коммуникаций сместился на Арбат, где тусовалось огромное количество разнородных маргинальных элементов. Там же можно было купить все— от наркотиков до валюты с матрешками в виде Горбачева. Параллельно договаривались о татуировках. Последнее занятие было наиболее привлекательно, и засасывало все глубже и глубже. Да и время было лихое, а кушать хочется всегда. Пришлось освоить эту область профессионально, и, благодаря своим накопившемся связям, я вышел на контакт с Yasi Shirazi, американку иранского происхождения. Собственно, она и познакомила меня с Денисом Двайером, владельцем Preсision Tatтoo Supply, и помогла с приобретением профессионального оборудования. Начался период упорных тренировок на различных людях, вплоть до 95 года. Тогда уже, по моим сведениям, работали Маврик, Литва, Вова Реутовский, Лаврик Тушинский. Центр татуировочной коммуникации оставался ближе к местам дислокации маргиналов старой формации— это была площадка рядом с ДК Горбунова. Люди в душе завидовавшие маргиналам, потянулись к выставке достижений неформального хозяйства, в дальнейшем ВДНХ, потянулись к немалому количеству татуировщиков, и Москва оперативно раскрашивалась, как будто спешила наверстать упущенное. Пресса, в которой работали агенты влияния (бывшие маргиналы, незаменимые в силу своей информативности), пестрела надписями «Татуировка».

Апогеем татуировочного хаоса стала первая и последняя в двадцатом веке московская татуировочная конвенция. Одним из важнейших результатов этого сборища был мощный посыл для развития тату-движения со стороны приехавших тату-гостей. «Первая московская» собрала таких грандов со всего мира, каких не собрать сегодня и за рубежом.

Вслед за этим событием, усилиями Игоря Аверьянова «Монгола» при активном содействии DJ Габовича, было принято решение об открытии салона. Название досталось вместе с документами и недвижимым, как нам тогда казалось, имуществом. Салон «Три кита» стал завершением базовой школы по работе с широкими слоями населения. Напарником в салон я пригласил Олега Машенцева «49‑го». С ним меня познакомил Денис Ларионов, знаменитый ныне режиссер и известный в профессиональных кругах телевизионных продюсер. Позднее, после открытия салона, г-н Ларионов участвовал в качестве агента влияния и пропаганды в среде телевизионного эфира и отделе DSK коммуникации. Благодаря его стараниям, население околпачиваемой шоу-бизнесом России увидело документальный телефильм «Искусство татуировки. Или что необходимо знать потребителю и производителю». Коллектив «Трех китов» стандартизировал ценовые отношения между маргиналами и обывателями. Оценочный стандарт— сигаретная пачка: черно-белая— 80 у. е., цветная— 100 у. е., портретная работа— 120 у. е. Эти цены до сих пор являются базовыми в стране.

Не обходилось без курьезов. Некий клиент, выбрав рисунок, спросил об оплате. Отвечаем: пачка— 100$.

—Это как?

—Ну, размером с пачку, к примеру, вот как эту (показываем пачку «Мальборо»).

—Хорошо, только можно я «Мальборо» делать не буду? (смеются).

Поскольку информационная поддержка была на уровне, и прецедент самостоятельного татуировочного предприятия, работающего по западным стандартам, был создан— люди потянулись со всех уголков страны, писали письма, иногда ставящие в тупик своими формулировками.

Чрезвычайно длинная история была с документацией. Вслед за клиентурой тут же подтянулись контролирующие органы в лице главного врача московской СЭС.Комиссия долго высматривала изъяны в оборудовании помещения, но тест был пройден, и был выдан сертификат соответствия. Предыдущие попытки легализоваться в этом государстве не приводили ни к какому результату. Все запросы о получении каких либо документов происходили дословно так:

«Были ли вы хотя бы вторыми— не вопрос. Но вы первые, а свою жопу из-за вас никто подставлять не будет. Дело-то нам абсолютно не известное».

Насколько я понимаю, до сих пор не выдано ни единой лицензии на изготовление именно художественных работ по коже заказчика— все салоны замаскированы под косметологические услуги. Это говорит о том, что для официальной власти татуировок так и не существует.

Позже в «Трех Китах» появился Вадим Эрнестович Эпштейн, с которым мы вступили в преступный сговор, в результате чего получился проект Tattoo.ru, который стал коммуникационным центром и местом освещения татуировочного фольклора.

Этот же период— 1995–96 год— можно обозначить как период смены населения Москвы и изменения «лица» города. Постройки нового типа, люди новой ментальной формации. Новые татуировщики и клиентела, в массе ориентирующаяся на западные издания, в которых преобладал модернизированный «олдскул» с небольшим преобладанием реализма. Какая-то часть людей пыталась вносить в процесс нанесения свои фантазии. Татуировка, бывшая атрибутом среды, стала, как и нынче, средством отвлечься и вырваться из запрограммированной, подконтрольной непонятно кому реальности.

В тот же период «Три кита», при поддержке ассоциации «Экзотика», устроил татуировочный мини-сет в Петербурге в клубе «Гора-нора». Там я познакомился с Юрой Скандалом и Би-джо. Этот сет положил начало активности коммуникаций в Питере. После года насыщенной работы нам пришлось покинуть салон. После этого я вместе с 49‑м проработал в салоне «Скиф», потом самостоятельно в салоне на Алексеевской. Переезды салонов сильно утомляли, и в 1998 году, при поддержке известного коллекционера нательной графики Виктора «Руки», я открыл творческую студию на Курской.

Работы Владимира B-jo

«Курская» просуществовала дольше всех остальных предприятий, так как была той самой искомой формой рабочего пространства, где одновременно можно было выполнить работу, отшить сумасшедших клиентов, и пообщаться со старыми знакомыми, которым не составляло труда заезжать в гости. Собственно, для меня это были те самые искомые факторы, благоприятно действовавшие на ремесло.

В том же 98 году состоялось ТАТУ ФЭШН ШОУ, которое расстроило и посетителей и участников. С тех пор вопрос о конвенциях в Москве висит в воздухе. В отличие от Санкт Петербурга, где татуировщики нашли в себе силы объединить усилия для поддержки движения. Туда я был приглашен в качестве члена жюри, и с удовольствием отметил, что окрепли старые таланты и появилось новое поколение татуировщиков. В этом же временном периоде я постепенно стал расширять спектр своего творчества, и осваивать новые виды ремесел. Божьим промыслом стал позолотчиком, начал постепенно вникать в реставрацию, баловался аэробрашем, дописав на свой счет пяток автомобилей.

Татуировка, по определению Лайла Таттла, является матерью всех искуcств (Mother-art). Но постепенно я стал осознавать, что я сделал в этом направлении все, что хотел и мог. Безусловно, практика так просто не отпускает, ответственность перед собой и клиентами тоже, поэтому я до сих пор практикую, но не так активно и с некоторыми оговорками (как говорят буржуи— ай эм аут оф бизнес). Движение, связанное с татуировкой, которое насчитывает не одно тысячелетие своей истории, всегда нуждается в притоке свежих сил. Поэтому, будучи когда-то молодым маргиналом, стремившимся к самореализации, я с удовольствием уступаю дорогу новой молодежной смене. Тем более, что она уже сформировалась в процессе событий начала нового тысячелетия.