Зона конфликта.Журнал Смена

Мы получаем много писем от родителей, в которых затрагиваются проблемы воспитания; приходят письма и от подростков, которые не могут найти общего языка со своими родителями. Ответить на вопросы читателей, поразмышлять об истоках конфликтов отцов и детей мы попросили кандидата философских наук, психолога Марину Арутюнян.

— Марина Юриковна, давайте начнем с типичной ситуации: все было хорошо, и вдруг в 15 лет у подростка и его родителей появляются серьезные проблемы, конфликты.

— Ну, вдруг ничего не бывает. Если бы мы могли посмотреть на эту семью десятью годами раньше, то увидели бы, что конфликт уже тогда был «запрограммирован». Вот ко мне в консультацию по проблемам брака и семьи при исполкоме Моссовета приходит мама с пятилетним малышом — и уже видно, что лет через восемь у них возникнут серьезные проблемы. Почему? Дело в том, что маленькие дети не представляют себя без родителей, очень страдают, когда родители уходят на работу, очень плохо переносят детский сад, особенно в первое время. Потом, где-то к семи годам, формируется переход к автономии, возникает так называемая дистанция «я — родители». У детских психиатров есть даже термин «реакция группирования со сверстниками». И это совершенно нормально, более того, если этого не происходит, можно говорить о патологическом развитии.

Причем сверстники могут оказывать на подростка и большее влияние, чем родители. Он поступит скорее так, как принято среди его сверстников, чем так, как его родители. А взрослые часто не хотят понять, что это совершенно нормально, от этого непонимания нередко и происходят конфликты. То есть часто родители судят «со своей колокольни». «И зачем ты ходишь с этим длинноволосым?» «Девчонка, а уже красится. А вот в наше время!..» Родители создают некий фильтр, сквозь который они должны пропустить всех друзей сына или дочери.

Жесткий контроль над эмоциональной жизнью ребенка вводится обычно не в подростковом возрасте, а раньше: первокласснику нечего дружить с Петькой — он «хулиган», надо дружить с Машей — она отличница и сидит за первой партой. В такой семье со временем возникнет конфликт или же вырастет безвольный, неспособный на самостоятельное решение ребенок.

И если семилетний уступает, то в 13 он будет протестовать, а в 17 пойдет на «развод» с родителями. Все это происходит медленно, незаметно. До определенного возраста ребенок не сопротивляется, он слишком зависим от родителей, потом сопротивляется слабо... А родителям кажется, что все в порядке, потому что внешних проявлений протеста нет.

Когда мама хвалит маленького сына, она говорит: «Хороший мальчик, послушный, исполнительный, что ни попрошу — сделает». И в школе послушание — главный, если не единственный критерий оценки для учителей. Но подростковый возраст такой, что послушание родителям становится скорее патологией, чем нормой.

— То есть послушание в данном случае есть подчинение чужой воле, которое не дает возможности для становления личности, собственного мышления, сознания?

— Именно так. Вот мама говорит: «Мы жили душа в душу». А ведь это заблуждение. Ее не интересовало, что в душе ее ребенка. А когда не стало послушания, ей показалось, что утерян контакт. Контакта и не было, вернее, он был односторонним — ребенок подчинялся. Ему настолько важно было сохранить хорошие отношения со взрослыми, что он жертвовал собой, своими желаниями, потребностями.

Иногда в консультации, когда папа жалуется на своих маленьких детей, я прошу его сесть на корточки. Я стою, а он сидит на корточках. Спрашиваю: «Что вы чувствуете?» «Мне страшно», — отвечает. А ведь такого роста его дети.

Для маленького ребенка родители — это верховная власть, абсолютное знание, они знают все его детские хитрости. Ведь хитрости малыша шиты белыми нитками...

Но постепенно, когда ребенок вырастает, он начинает понимать, что его родители не боги, а люди. Остается недоумение, недовольство: как, вы чего-то не умеете? Вы устаете? Требуете сочувствия? Если же ребенка с детства приучали к мысли, что родитель тоже человек, со своими слабостями, недостатками, и даже от тебя, маленького, он ждет заботы, прощения, милосердия, — тогда возникают нормальные, добрые, прочные отношения. Человека с человеком — маленького и неопытного со взрослым и опытным.

И когда мы говорим: «встать на корточки перед ребенком» — это значит стать с ним одного роста — относиться серьезно, уважительно к его личности.

Это — важнейшее требование. И уважение к личности маленького человечка — вовсе не унижение для взрослого. Однако это не значит, что родители должны перед ребенком заискивать. У нас, бывает, впадают в другую крайность: появляется сентиментальный, заискивающий тон, умиление.

Трудно эти две крайности сбалансировать. Допустим, ребенок растет без отца. Бесчисленные бабушки, тетушки, дедушки, родственники, знакомые родителей — все жалеют, балуют его. И он сам прекрасно понимает особенности своего положения. Я знаю одного подростка, который, когда его штрафуют в автобусе, три рубля «компенсации» берет с мамы и столько же с папы, который с ними не живет.

— Но существует ли «золотая середина»: не слишком баловать детей, но и не подавлять? Я вспоминаю слова Виктора Розова: ни в одной другой стране так не балуют и так не дергают детей, как у нас.

— В Японии, например, ребенку до пяти лет разрешают делать чуть ли не все — он может пролезть по коленкам в кино, театре, испачкать стекло в машине мороженым — ему не скажут ни слова. Но когда редко родитель говорит: «Нет», то это исполняется беспрекословно. Соблюдается принцип. Минимум запретов, максимум разрешений. И запреты должны быть мотивированны, разумны и исполняться неукоснительно.

— Итак, наиболее типичны ситуации, когда конфликт «запрограммирован». Воспитание по типу «кумира семьи», божка, при полной свободе и отсутствии ответственности. А со временем подросток предъявляет родителям требования — купите мотоцикл, магнитофон, модные «шмотки», но эти желания они уже не могут выполнить... Воспитание «удобного», послушного ребенка, которого, подобно заводной машинке, наигравшись, можно в любую минуту «выключить», «убрать в стол», забыть о нем.

— Есть семьи (в последнее время их, увы, становится больше), где обременителен даже «удобный» ребенок. Детей отдают на пятидневку, в интернаты, видят только по выходным, да и то мельком. На все лето отправляют в лагерь, к родственникам. Потом вдруг спохватываются: «Ах, это не мой ребенок! Чужой». И давай его быстро воспитывать. А он к шестнадцати годам уже сформировался. Плох или хорош, но он уже есть. Давно заметили, что ядро личности закладывается до пяти, а по некоторым теориям до трех лет. Конечно, потом она деформируется, но основа уже есть. И здесь, конечно, не обходится без конфликтов: ведь перед родителями не их, «чужой» ребенок.

Точно так же желание любой ценой сделать ребенка лишь «удобным», послушным в конце концов оборачивается тем, что он становится неудобным, непослушным, неуправляемым, чужим.

Так родители и дети могут стать «соседями», сосуществуя по принципу «худой мир лучше доброй ссоры»: я тебя не трогаю, ты — меня. Могут стать просто врагами... Ведь чем больше родители стремятся управлять этим «чужим» ребенком, тем больше шансов, что они станут врагами, даже «соседями» не останутся. Происходит выхолащивание родственных, эмоциональных связей. Иногда дело доходит до судов, скандалов, драк. Папаша, который вдруг решил вмешаться в воспитание сына и в 12 лет начинает его пороть, в 16 лет получает сдачи.

В другом случае конфликт возникает, когда доселе послушный ребенок «вдруг» перестает слушаться, осознает свои потребности, начинается группирование со сверстниками; им труднее управлять. Родители судорожно пытаются всунуть его обратно в «короткие штанишки», из которых он давно вырос. Начинаются конфликты, порой страшные. Вплоть до ухода из дома, до воровства. (Кстати, аскетичность, скуповатость в материальном смысле, особенно на фоне благополучия, может привести к тому, что ребенок начинает «потаскивать».)

Есть и еще одна серьезная проблема.

Сейчас родители, особенно отцы, часто «выключены» из воспитания. Куда больше времени дети проводят с бабушкой, в школе, на улице. Испугавшись чего-то ночью, маленький ребенок бежит не к маме (!) — ее он не видит, а к бабушке. Сейчас даже бабушки, которым под шестьдесят, еще работают, отказываясь сидеть с детьми («Вы их рожали — вы и воспитывайте»). Тогда детей «поднимают» прабабушки, которым под семьдесят, а то и больше. Совершенно разный ритм, интересы. У бабушки больные ноги, ей хочется посидеть, внуку — побегать. «Бабушкино» воспитание часто не нравится родителям, но они смиряются с этим из-за безвыходности положения. Почему я говорю в основном об отцах? Мама растила ребенка, она — «эмоциональный центр» семьи. А папы часто придерживаются такой точки зрения: дело отца — какой-то общий «высший» контроль над воспитанием. Вот будет ему лет шесть — восемь — буду с ним играть в футбол, а в двенадцать объясню ему физику. Но вот исполняется шесть лет, а сын с папой не хочет играть в футбол — хочет с мальчишками или даже с мамой (кстати, не такой уж редкий случай). А в двенадцать не хочет слушать объяснения физики. Потому что, не зная своего ребенка, папа так объясняет, что сын ничего не воспринимает. Вот так создается почва для отцовско-детских конфликтов, которые чаще, чем материнско-детские. Дочерям отцы имеют склонность многое прощать («Девочка, что с нее взять»). Другое дело — мальчик. Когда возникают проблемы, муж набрасывается на жену: «Это твое, женское воспитание!» Но почему же оно стало женским, где ты-то был? Почему женское воспитание при живом отце? Не потому ли, что он самоустранился?

Причем «женское» воспитание — проблема не только семьи. В школе почти все педагоги — женщины, в детском саду — сто процентов. Закрепляются и там, и там часто женщины жесткие, максимально эмансипированные — этого, вероятно, требует профессия, огромные нагрузки. Однако во все времена лучшими педагогами были мужчины — от Песталоцци до Макаренко и Сухомлинского. И когда в Чехословакии, например, создали детские дома «семейного типа» — в каждой группе было два воспитателя: мужчина и женщина, — интеллектуальное, физическое, психическое развитие шло поразительно успешно, дети-сироты с тяжелейшим прошлым стали дружелюбны, доброжелательны.

— Но нередко папы — инженеры, ученые — действительно очень сильно заняты...

— Да, папы и мамы очень заняты. Но если есть потребность в общении с ребенком — выкраивают время. Хотя бы полчаса перед сном. И эти полчаса можно сделать счастливыми. Есть и выходные. И ребенок будет ждать этих встреч, потому что знает: ему будет хорошо. И эти полчаса могут стать минутами откровения, когда подросток делится тем, что у него наболело. Но если раз, два, три постоянно он видит равнодушие, раздражение, то он замыкается. Причем если маленький ребенок так зависим от родителей, что готов на любые унижения, снова и снова повторяет свои попытки, то подросток находит иные объекты общения или «уходит в себя», оглушает рок-музыкой, которая отгоняет тревожные мысли. Мой четырехлетний сын все время слушал проигрыватель, делая звук как можно громче. Я убавляла звук, он прибавлял. «Почему?» — спрашиваю его. «Ты знаешь, когда я его слушаю, в голову не лезут всякие плохие мысли». У него как раз был период страхов: страх темноты, страх смерти...

Примерно то же самое происходит и у подростков. Конечно, в увлечении музыкой есть и другое: мода, группирование со «своей» командой, но есть и «выбивание» тяжелых, ненужных мыслей, страхов. Оглушение не нужно, когда эти мысли есть на кого «выплеснуть», есть с кем поделиться... Что я сделала с сыном? Я создала такую обстановку, когда он подробно рассказывал мне о своих страхах. Рисовал. Выплескивал их. Я давала ему «заклинания», и скоро ему не понадобилась никакая оглушительная музыка.

У подростков очень много страшных мыслей. Это тот возраст, когда снова и снова возвращаются детские страхи, только уже в гораздо более острой и осознанной форме: понимание конечности жизни, вечные вопросы типа «зачем я живу?», что есть «я», кому я нужен, придет ли ко мне любовь, что из

меня получится? Появляется растерянность перед жизнью.

— Или комплексы: я некрасива...

— Ой, как это важно! «Я маленького роста» — для мальчика. «Я слишком толстая» — для девочки. «Я плохо одет». Все, что кажется пустым, вздорным для взрослых, приобретает колоссальное значение для подростков. И беда, если ему некому об этом рассказать, найти понимание. Рассказать, поделиться со сверстниками — этого часто бывает недостаточно. Потому что нужен человек более опытный, знающий (например, старший брат или друг, который старше лет на десять). Тот, для кого все это пройденный этап.

И, по-моему, «громкое общение» — мы идем, нас много, кричим, громкая музыка, броская, вызывающая одежда — это во многом стремление сгладить 'чувство дискомфорта, просто страха, страха перед жизнью.

— Но почему эти проблемы в подростковом возрасте стоят особенно остро? Почему его называют «трудным», переходным?

— Происходят очень серьезные гормональные сдвиги. И они рождают весьма сильное чувство внутреннего напряжения, дискомфорта. Когда я хочу объяснить родителям, что чувствует их ребенок-подросток, то говорю маме: вы помните свое состояние во время беременности? Помните, что вы чувствовали? «Да, — говорит она, — меня все время точило что-то, мучило».

А у подростков происходят резкие скачкообразные изменения физиологии. Они чувствуют поднимающуюся изнутри волну. Волна эта может быть и просто половым возбуждением, с которым они не справляются, у них еще нет объекта любви. И они чувствуют мучительный стыд. Стыдно, страшно, гадко, чувствуешь себя плохим, виноватым. Им говорят: дурной характер. Да, может, и дурной характер. Но может быть и другое. То, что взрослые очень часто недооценивают степень физиологического дискомфорта в этом возрасте. Плаксивость, раздражительность беременных легко прощается. То, что не было бы прощено в обычном состоянии. Беременная женщина в своей апатии может просто лежать, плакать, кричать. Говорят: ну что с нее взять? То же происходит и с подростком. Но это часто вызывает безумное озлобление у окружающих взрослых, будь то родители или учителя.

— Часто можно услышать фразу типа: «Чего им не хватает? С жиру бесятся!»

— А они и сами не понимают, что с ними происходит. То вялость, слабость, то раздражительность... У нас на эту тему почему-то табу. Но ведь это существует, будем мы об этом говорить или нет... Больше мы говорим о душе. Однако, кроме души, есть еще и физиологические возрастные особенности. Не будем забывать, что человек — все-таки существо биологическое...

— Вернемся к психологическим особенностям возраста. Пожалуй, особенно нетерпимы подростки к морализаторству, нотациям, которыми взрослые — чем старше, тем больше — усиленно их нашпиговывают.

— Далеко не всегда родители, взрослые живут по тем принципам, которые сами провозглашают. А дети прекрасно все понимают. «Господи, она у меня такая ленивая», — жалуется мама на дочь. Я спрашиваю: когда утром вы торопитесь, всегда ли убираете вещи в шкаф и моете посуду? Ответ: «Но я же спешу на работу!» Или папа жучит сына: «Неряха, бездельник, никогда не поможешь маме по дому!» — а сам за всю жизнь ни разу ведра не вынес.

Есть родители, которые внушают то, что делают сами. Они очень правильные, добропорядочные. Но и тут получается «сбой», если в доме скучно, тоскливо, хотя и тапочки стоят там, где положено («Каждая вещь должна знать свое место»), и все лежит в футлярчиках, на полочках. И вечное: «Ты не туда положил... Ты не то читаешь. Надо это».

Ребенок думает: я так не хочу, мне скучно, неинтересно. Дети не хотят повторять жизнь своих родителей. Мы спрашивали у подростков: хотели бы вы походить на ваших родителей? Примерно каждый пятый ответил: категорически нет. И это не в особенно конфликтных семьях, скорее в тех, где жить просто скучно.

У себя в консультации я попросила подростков определить, в какой цвет «превратились» бы их палы и мамы. Одни выбрали черный, другие синий. Третьи — серый. Это — ничто, пустота, скука. А они не хотят быть серыми. Как угодно, но только «раскрасить» свою жизнь. Это могут быть и компании с отклоняющимся от общепринятого типом поведения, которые ломают скамейки и бьют стекла. Хулиганство — как форма протеста. «Раскрашивают» жизнь и наркотиками, и алкоголем...

— Видимо, это происходит потому, что личность, собственное «я» еще не сформировано. Девиз: «Лишь бы не было скучно. Живем один раз. Бери от жизни все, пока ты молод, и никаких проблем!» — пока, может быть, единственный.

— Да, мы нередко наблюдаем в подростках «ноль самосознания». Они вообще часто не понимают, кто они такие, что им от этого мира нужно. «Ну, что ты барахло на себя напялил, цепь, перчатки, бляхи? И ты уже счастлив, и больше ничего не нужно?»

Границы «я» не сформированы, размыты. Я могу еще не знать, где границы моего «я», но уже нужно знать где не «я».

В фильме «Легко ли быть молодым?» есть герои с высоким уровнем самосознания, хотя они кого-то могут и раздражать. И они резко выделяются из общей массы. И наверняка с возрастом они снимут свои бляхи и станут талантливыми инженерами, скульпторами, режиссерами.

— То есть все аксессуары металлистов или панков со временем, отработав, отпадут за ненадобностью?

— Не у всех. Есть и такие, для кого символика — это все. Если она исчезнет, то ничего не останется. Поэтому им так приятно видеть на лицах взрослых обескураженность: «спартаковцам»

приятно чувствовать, что их боятся, когда они вваливаются в вагон электрички. Они тешат какие-то свои животные инстинкты.

Кстати, групповое изнасилование у подростков часто преследует не физиологические задачи, они стремятся покуражиться, максимально унизить человеческое достоинство.

В фильме Подниекса есть тема потери друзей. Герой проходит, пытаясь растормошить их, но тщетно. Это прощание. Им в разные, противоположные стороны. У. него есть свое «я», он боится его потерять. И он не будет ни колоться, ни заниматься групповым хулиганством.

Один американский психолог провел исследование среди подростков с отклоняющимся типом поведения, в основном пуэрториканцев. Там, где был высок уровень самосознания, отклонения в поведении минимальные; там, где оно низко, отклонения максимальные. И когда этот уровень удалось поднять, то у этих жутких, отпетых подростков проблем с полицией не стало.

Но это «я», самосознание, появляется не вдруг. Чем вообще зрелый подросток отличается от незрелого? Не тем, что он обо всем судит и делает, как взрослый (это патология), а тем, что у него есть навыки, инструмент исследования себя.

— Но до 17 лет полностью, да и потом в значительной степени сын (дочь) живут на содержании у родителей. И считать себя «независимым», «самостийным» можно сколько угодно, но это плохая мина при плохой игре: дети-иждивенцы. И эта максимальная зависимость часто порождает конфликты с родителями: «Я тебя кормлю, одеваю, а ты...». Со своей стороны подросток не хочет и не может притворяться, идти против своего «я». — Конфликты, проблемы в общении с родителями бывают самыми разными. Допустим, родителям не нравится музыка, которую слушают их дети, друзья, с которыми они водятся. В этом нет ничего страшного, если между ними в принципе хорошие отношения. Это чисто поколенческие проблемы. Просто родители боятся, что ребенок их разлюбил, что кого-то он любит больше, чем их. Им нужно дать понять, что это не так. Наступил такой момент. И родители должны смириться с тем, что им придется делить «своего» ребенка с кем-то еще. Любящие родители готовы это принять, они просто не осознают своего эгоизма. Когда им указываешь на логические противоречия их позиции, они готовы на компромисс, особенно если ребенок подкрепляет это своим желанием понять их.

Но бывают и очень сложные ситуации. Однажды в консультацию пришла женщина и сказала: «У меня страшное несчастье. Я хочу покончить с собой. Мой сын вырос. В 18 лет он впервые справил Новый год не дома... Мать ему уже не нужна». С такими мамами в таком возрасте сделать уже ничего нельзя. Потому что для них «отпустить» ребенка — часто единственного — это катастрофа.

Вот интересный пример. Приводят ко мне на консультацию подростка-металлиста. Прекрасный парень, отлично понимает ситуацию в семье. Говорит: «Я понял, что с родителями не договоришься. У них свои правила, но я не хочу по ним жить: у меня есть свои. Я не сделаю ничего дурного, они зря волнуются. Они думают, что если я «играю» не по их правилам, то меня ждет колония...»

И я совершенно спокойна за этого мальчика. С ним все в порядке. «Не в порядке» родители. Они страшно пугаются перчаток с заклепками. «Но, — говорит он мне, — посмотрите, они мягкие». Я спрашиваю: тебе приходилось драться? «Да, — отвечает, — недавно встретились с люберами, у нас девчонки были, они и девчонок бьют, подрались. Но чтобы я ни с того ни с сего ударил человека! Я вообще по лицу бить не могу».

Он способен на эмоциональную привязанность, поразительную терпимость. «Я их люблю, родителей, — говорит. — Ну бог с ними, я буду делать, что они хотят». У него в 15 лет отеческое отношение к родителям. Он «взрослее» собственных родителей. У него выше «уровень терпимости».

Я вообще считаю, что это один из самых главных показателей развития личности. Чем человек более терпим, тем он духовно выше.

— То есть нетерпимость — это своего рода примитивность?

— Конечно. Это неспособность понять, допустить, что тот, кто не похож на тебя, может быть хорош (то, что ты хорош — в -этом сомнения нет). Это показатель низкого развития духовности, интеллекта и духовной жизни вообще.

— А как вы считаете: можно ли сохранить стабильные, хорошие отношения с детьми на протяжении всего подросткового возраста?

— Думаю, это невозможно. Конфликты обязательно будут. Это «заложено в программу». Не может быть таких людей, в какой бы степени родства они ни находились, которые бы никогда не ссорились.

Есть такой термин «внутренний конфликт». И если уж человек «ссорится», конфликтует с самим собой, то как он может избежать столкновения с теми, кто от него принципиально отличается?

— Ну, а что можно посоветовать родителям и подросткам! если конфликтная ситуация все же возникла?

— Вопрос очень сложный. И те, и другие должны более чутко прислушиваться друг к другу. У подростков огромная потребность высказаться, «выплеснуть» свои чувства, проблемы. Одна семнадцатилетняя девочка у меня на глазах в консультации встала вдруг на колени перед родителями и закричала: «Да выслушайте же вы меня!..»

Очень важна взаимная терпимость. Уступать должен сильнейший. В отношениях родителей с маленькими детьми — это родители, в отношениях с подростками силы примерно равны, сильнее могут быть и те, и другие; в отношениях «взрослая дочь — престарелая мать» сильнее дочь...

И, конечно, нужно уметь адекватно реагировать на ситуацию. Допустим, дела идут плохо. Один будет лить слезы. Другой «обидится» на жизнь и замкнется. Третий обозлится и будет винить окружающих. И только четвертый станет думать, что предпринять, и.со временем, по мысли одного видного ученого, все они соберутся вместе, но только четвертый будет психотерапевтом, а остальные — его клиентами... Мне кажется, в этой шутке есть немало здравого смысла.