Роллинз Генри.Железо.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я начал писать в пути, когда играл в группе «Black Flag». Я был молод, и гастроли сильно открывали мне глаза. Столь¬ко всего происходило каждый день, и я решил, что было бы неплохо об этом написать. Чем больше писал, тем больше нравилось. Через некоторое время мне пришло в голову сделать книгу. Я стал экономить деньги, которые предпола¬галось тратить на еду.

Через несколько месяцев я скопил достаточно, чтобы изго¬товить фотокопированную брошюру - тетрадку на скрепке. Я продал пятьсот экземпляров и на выручку сделал новый тираж. В конце года я издал книгу в мягкой обложке. Один друг сказал, что мне нужно как-то назвать свою компанию. Компанию? Я ведь всего-навсего множил книжки в дешевой типографии где-то в центре Лос-Анджелеса и продавал их прямо из рюкзака. Я последовал совету и придумал назва¬ние - «Издательство 2.13.61». Эти цифры означают мой день рождения. Я же полагал, что буду единственным авто¬ром этого издательства, так почему бы и нет? Время шло, и книжек в бумажной обложке выходило все больше. У меня появился офис и несколько сотрудников для обработки почтовых заказов и накладных. Мы начали выпу¬скать и книги других авторов. Со временем мы начали пере¬езжать в помещения побольше, нам требовалось все больше места для хранения выпущенных книг.

На сегодняшний день мы - небольшая издательская фирма, которая выпускает все, от фотоальбомов до сборников рас¬сказов и стихов. Дела идут нормально.

Как-то раз, в 1996 году у Вилларда я встретился с Крейгом Нельсоном. Он спросил, не хочу ли я составить антологию своих произведений. Идея мне показалась интересной. Фрагменты из моих книг, собранные в этом томе, как я надеюсь, дадут полную картину того, что я пишу. Я надеюсь, что вам понравится... может быть.

Генри Роллинз

КАЙФОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ЦЕЛОМ МИРЕ

В этой книге собраны некоторые мои ранние тексты.

Перечитывая их, я удивился, что некоторые мне

по-прежнему нравятся. Материал в книге был выпущен

в трех отдельных маленьких книжках и собран вместе

спустя много лет.

Цифры совершенны, непогрешимы и вечны. А ты - нет. Цифры всегда правы, в конечном счете. Ты можешь встретить неверное число, но это будет ошибкой не самого числа, а того, кто делал расчет. Сколько ударов производит сердце за время твоей жизни? Конечно, ты не знаешь! Но есть число, которое сообщит тебе эту небольшую информа¬цию. На цифры можно положиться! Солнце может взорвать¬ся, ты можешь потерять работу, да так ее никогда и не най¬ти, но в конце дня пять есть пять. Уловил? Отлично! Цифры не лезут без очереди во время обеденного перерыва. Циф¬ры не выписывают неправильных чеков. Цифры выглядят невозмутимо, даже если какая-нибудь блядская полицей¬ская свинья принимает вызов «2-11» по своему свинскому радио. Вы можете пойти за кофе в «7-11».

Из цифр полу¬чаются хорошие названия. Как на вечеринке или суаре. У меня всегда с собой наклейка, на которой нарисован ста¬кан мартини с надписью «Привет, меня зовут...»; под этим я приписал «2-13-61». Так что я могу сказать: «Привет, меня зовут

2-3-61, а тебя?» Так что можно сказать какому-ни¬будь парню или девушке: «Ого, ты действительно уникум! Какой у тебя номер?»

...

Я вижу как бомбы гуляют по мостовой

Сердца не бьются а тикают

Я думаю о взрыве

Ты в «Макдоналдсе»

Голова какого парня взрывается

Мозги повсюду

Я думаю здесь ошибка в расчетах

Видишь парень в деловом костюме

Идет с работы домой

Посмотри на него внимательно

Он падает

Из его уха идет дым

Жужжанье и треск рвутся из его головы

Короткое замыкание

Бедная машина!

Но все нормально

Детали взаимозаменяемы

Установим другую

...

В бреду мне привиделось, будто я встретил тараканиху раз¬мером с девушку. Она улыбнулась мне и велела подойти по¬ближе. Поцеловала меня. Она терлась животом о мою плоть. Я весь дрожал и покрылся испариной. Мы занялись любо¬вью. Она обвила мою спину своими шестью ногами и стис¬нула меня в объятиях. Ее усики хлестали меня по спине. Ни одна девушка раньше не возбуждала меня до такой сте¬пени, никогда. К утру я был весь в поту, крови и зловонной желто-зеленой слизи. Она родила мне детей (двадцать штук). Вид наполовину человечий, могли размножаться не за годы, а за считанные дни, и поднимать тяжести в шесть раз больше собственного веса.

Мы плодимся. В переулках и канализациях, в трущобах и борделях. С каждым днем мои дети становятся все больше и сильнее. Мы везде. Вы пытае¬тесь уничтожить нас тараканьими домиками и ядами. Для нас это лакомая пища. Вы никогда не очистите мир от нас. Это мы очистим мир от вас.

...

Сегодня утром я проснулся в грузовике. Мне нравится спать в грузовике. Там спокойно и темно. Дождь барабанил по крыше. Прекрасный звук. Я услышал визг тормозов снару¬жи, а затем ужасный грохот. Я выглянул в окно. Лобовое столкновение. Сразу пришла на ум песня «Мертвый Джо» группы «Birthday Party». На тротуаре под дождем распрос¬терся ребенок. Мать была в истерике. Ребенок кричал: «Ма¬ма, мама!» Я пытался представить, что увидела мать, когда взглянула на свое дитя. У него разбита голова? Кости торчат наружу? Его кровь смешалась с дождем и потекла по траве ручейками кровавой воды? Встретились ли их глаза? Когда ребенок закричит, мать задергается в конвульсиях, словно в нее ударила молния. Дергайся, мам, давай, дергайся под дождем. Давай, ма, дергайся. Двигай жопой, ма. Дергайся.

...

Она зажгла мою душу и глубоко затянулась

Стряхивала пепел время от времени

А потом выкинула

Чуть погодя потянулась за другой

Расколотая

Раздробленная

Разорванная душа

Распалась

Я нарисовал карту дорог чтобы вернуться домой

И выбросил

Вот и я

В непонятном времени

В шатком месте

И это нормально

Не как-нибудь

А нормально

Этот путь не таков как он есть

Так тут ездят

...

Я был в мужском туалете на такой здоровенной автостоянке, где можно заправиться, отдохнуть и пожрать. У писсуара уви¬дел шесть мужиков: они расстегнули ширинки и вытащили свои хуи почти синхронно. Выглядело потрясающе - слов¬но расстрел или некий секретный ритуал масонского рукопо¬жатия. Мужчины в мужском туалете ведут себя по-особому. Они много не говорят, но если говорят, то громоподобно, словно желают сказать: «Эй, я не боюсь разговаривать в мужском туалете!» Они ведут себя в мужском туалете очень по-мужски, чтобы никто не подумал, что они пидарасы. Здесь нет слабаков! Мы в мужском туалете. В наших руках хуи. Мы ссым по-своему! Да! Мужчина под башмаком своей жены или подружки, попадая в мужской туалет, становится ходя¬чим принципом маскулинности. Это временный клуб, где мужчины, объединенные нуждой помочиться, суть мужчины.

...

Я посыпал солью большого слизняка. Слизняк корчился и из¬вивался. Слизняк пытался удрать от меня и от моей жгучей со¬ли. Слизняк не издавал никаких звуков. Уверен, если бы меня вывернули наизнанку и обмакнули в соль, я бы заорал. Я по¬мню, как слизняк блестел и пульсировал, пока я посыпал его солью. Помню, как он старался уползти, выпуская слегка пу¬зырящуюся желто-зеленую слизь в огромных количествах. Мое восхищение сменилось отвращением, когда слизняк стал корчиться и метаться из стороны в сторону, выделяя еще больше желто-зеленой слизи, стараясь справиться с солью. Борьбу он проигрывал: как только ему удавалось стереть с се¬бя немного соли, я просто снова заносил над ним солонку, и игра начиналась сначала. В конце концов это мне наскучи¬ло, и я оставил слизняка извиваться, стараясь освободиться от соляной ванны, которая в конечном счете должна была его иссушить. Потом я представил себе, что мое тело - сплош¬ной язык, и что меня погрузили в соль.

...

Я дома. Улицы лгут, тротуары лгут. Можешь попытаться их понять, но вряд ли это тебе удастся. Летние вечера горят и плавятся, и ночи мерцают, но они лгут. Внизу, под улица¬ми, река ползет змеей. Она движется вкрадчиво, волнооб¬разно, с разрушительной мускульной силой. Она заливает тебя и топит, сбивает с толку и душит, и манит, и говорит: «Приди ко мне, останься со мной», - и она лжет.

...

Я видел человека, который прополз четыре квартала по сточной канаве, вжимаясь лицом в землю. Он называл се¬бя человеком-змеей, говорил, что может сделать почти все. Он не говорил ни слова о «правильно» или «непра¬вильно», об «один раз» или «дважды». Он просто говорил о том, что сделает. Он сочился грязью, он полз по канаве, он был неукротим. Я видел человека, вонзающего иглу се¬бе в руку. Он смотрел на меня и говорил, что свободен. Я видел человека, который так много плакал, что на его щеках от потоков слез пролегли борозды. Его голову сжи¬мали тиски, и время от времени он немного подкручивал их. Я видел человека, который был измотан настолько, что его моча посинела. Он мочился блюзом, и вот это я теперь называю тоской.

...

Я играл в клубе под названием «Ник» в Бирмингеме, штат Алабама. Сидел за стойкой, глазел на фото Аманды Стрикленд. Листовку я нашел в ресторане сегодня вечером. Парень, сидевший рядом, сказал:

— Да, они нашли ее.

- Сколько было кусков? - спросил я.

- Один. Ее застрелили двумя выстрелами в затылок. Двое похитителей насиловали ее шесть или восемь часов, отвезли в Атланту, убили и выбросили тело. Тело нашли пример¬но две недели спустя. Парень, сидевший рядом, добавил:

- Она была бисексуалка. Знаешь, со странностями. Дейст¬вительно красивая девушка.

...

Однажды, 1 октября 1984 года, Кэтрин Арнольд купила дробо¬вик в «Кей-марте» Линкольна, штат Небраска. Кэтрин, 28 лет от роду, имеющая сына, принесла дробовик на автомобиль¬ную стоянку «Кей-марта», села на асфальт, прислонившись спиной к подпорной стене, и вышибла себе мозги. 2 октября я приехал в Линкольн играть в «Барабанной палочке». «Бара¬банная палочка» находится в сотне ярдов от «Кей-марта». Почти весь день я сидел в «Барабанной палочке» и писал. Время от времени до меня долетали обрывки разговора о том, как «эта дама вышибла себе мозги». Вечером несколько че¬ловек рассказывали мне об этом. Пришел мальчишка с оберт¬кой от чизбургера из «Макдоналдса», в которую было что-то завернуто. Он открыл пакет. Там были мозги Кэтрин Арнольд. После концерта я взял карманный фонарик и пошел на стоян¬ку «Кей-марта». Я прошел по стоянке, параллельно подпор¬ной стене. Увидел отметки мелом на мостовой. Повернул вправо и перепрыгнул через стену; посветил на нее фонари¬ком. Нашел пятно. Стена была коричневая от крови и пороха. Трава вокруг пятен была подстрижена. На стене все еще оста¬вался прилипший кусочек мозга.

Я отколупал его. В воздухе стоял очень странный запах. Никогда раньше я не сталкивал¬ся с таким запахом. Я обследовал окружающее пространство. Нашел еще несколько кусочков мозговой ткани. Я сидел там один с останками К. Арнольд и этим запахом. Казалось, он проник в мои поры, в мой мозг. Я помню, как меня охватило чувство, что это совершенно особенное место - что-то вро¬де святой земли. Я хотел остаться здесь подольше, хотел си¬деть на том самом месте, где сидела она. Тут я почувствовал, что на меня кто-то смотрит - смотрит из-за деревьев или от¬куда-то снаружи, куда не достает луч фонарика. Пора ухо¬дить. Я собрал частицы мозговой ткани с травы и пошел на¬зад в клуб. Дожидаясь отъезда, сел и задумался обо всей этой истории. Скоро кровь смоют со стены, трава вырастет снова, и все будет выглядеть так, словно ничего необычного не слу¬чилось. Может, какие-нибудь ребята приедут сюда на маши¬не, припаркуются, будут пить пиво, усевшись на стену, болтая ногами над тем местом, куда упала голова Кэтрин Арнольд. Интересно, почувствуют ли они запах. Интересно, встанут ли они без единого слова, чтобы убраться отсюда к черту. В ме¬стной газете я нашел статью о Кэтрин Арнольд и вырезал ее. Всю ночь ехал в Миннеаполис.

...

Кэтрин, кто бы мог подумать, что твой путь закончится в «Кей-марте»? Кто-нибудь говорил тебе об этом? Если бы сейчас ты была жива, если бы твои мозги не вышибло тем ружьем, которое ты приставила к черепу, смогла бы ты пове¬рить в то, что натворила? Кэтрин, ты не видела того, что ви¬дел я. Ох, девочка, какой-то мальчишка принес кусочек тво¬их мозгов в пакете от чизбургера и показывал его людям. Я пошел на место, где ты застрелилась, ты знаешь это место, о котором я говорю, ты была там примерно за двадцать шесть часов до моего прихода. Кэтрин, я шарил руками по траве, я нашел частицы твоего мозга, покрытые мертвой тра¬вой и грязью. Я соскреб кусочек твоей головы со стены. Те¬бе интересно было бы узнать, что тебя нашел твой муж. Представь, как он увидел тебя и твои мозги, разлетевшиеся вокруг. Кэтрин, я надеюсь, ты на меня не сердишься. Я сохра¬нил частичку твоих взорванных мозгов. Завернул ее в фоль¬гу и положил себе в рюкзак. Время от времени я думаю о те¬бе. Слушай, ты попала в местные газеты и все такое. Кто бы мог подумать, что твой путь закончится в «Кей-марте»?

...

Я только что закончил работу. Я работаю в магазине моро¬женого. Я раскладываю мороженое в стаканчики, вафель¬ные конусы, пинтовые и квартовые коробки, гробики и меш¬ки для трупов. Я работаю за прилавком. Что-то вроде бармена. Я разглядываю хорошеньких девушек, проходящих мимо окошка, которое смотрит на улицу. Я простоял здесь 11 часов. У меня болят ноги. Я только что закончил работу, сейчас 2.30 ночи. Я голоден и иду в единственное место, ко¬торое открыто, в «7-11». Каждую ночь я делаю одно и то же. Я сижу один на тротуаре и ем. Мне нужно идти к себе на квартиру. На квартиру - значит домой. Я не хочу идти до¬мой. Дома темно, дома одиноко. Дом - холодная ночлежка. Я предпочел бы пойти куда угодно, только не домой. Я взял дополнительные часы работы в магазине мороженого, чтоб было куда пойти. Я иду назад в «7-11», чтобы купить колы на обратную дорогу. Дорога длинная. Я не хочу идти на квартиру. Квартира знает, что я иду. Квартира знает, что мне некуда больше идти. Квартира улыбается. Квартира от¬ключает отопление и ждет, когда я провалюсь в нее. Я выхо¬жу из «7-11» и прогуливаюсь по Висконсин-авеню. Я про¬хожу мимо магазина мороженого и останавливаюсь у двери, чтобы убедиться, что она заперта. Я только что нашел рабо¬ту. Я ненавижу свою жизнь. Я ненавижу себя. Я чувствую себя безобразным, ненужным, сумасшедшим, жалким, рав¬нодушным и обреченным. Я совершаю прогулку до дома.

Я вытаскиваю складную лопатку и шесть футов докапыва¬юсь до своей входной двери.

...

Черт бы тебя побрал, Алан: я торчал здесь весь день. Шесть часов вечера. Скорей бы уйти с работы. Неприятно работать еще и ночью. Мне некуда идти, и все-таки... Я жду Алана, который придет и сменит меня. Сейчас шесть пятнадцать, он опоздал на пятнадцать минут, черт бы тебя побрал, Алан. Через 45 минут Алан входит, у него из глаза сочится кровь, лоб расквашен. Алан работает еще в этом модном обувном магазинчике через дорогу. В 6 часов обувную лавку ограби¬ли, и грабитель ударил Алана по голове прикладом. Алан спрашивает, не могу ли я отработать за него смену, чтобы он мог съездить в больницу. Я спросил, уверен ли он, что не в состоянии работать. Алан уставился на меня, не веря сво¬им ушам. Алан поехал в больницу на такси. Ночная смена. Я мог бы и так выйти в ночную смену. Мне не нужны дополни¬тельные деньги, и лучше уж в магазине, чем дома, и все-таки... черт бы тебя побрал, Алан.

...

Я играл в этом клубе в Сан-Франциско. За вечер до этого иг¬рала другая группа. Всю ночь гитарист сидел в маленькой комнатке, выключив свет. Он ни с кем не разговаривал. Оты¬грал два сета - стоял в тени и играл на своей гитаре. В пе¬рерыве уходил в маленькую комнатку и сидел в темноте. На следующий день комнатку прибрали, нашли пепельницу, полную окурков «Кэмела» без фильтра. На кончиках засох героин. Ну и жизнь.

...

Я получил место

Я получил пустыню

Мне наконец-то повезло

Не сползай сюда

Ты выперла меня в предместья

А теперь хочешь ко мне?

Думаешь хочешь

Я выключу твой свет

Я снова лишу тебя девственности

Я живу в висячем саду

Что болтается под твоим миром

В отчуждении: никаких снов «Сирса-Роубака»

Без кредита хорошо

В отчуждении я цельный

Совершенный

Замкнувший круг

В отчуждении

В этом отчуждении

В мире 21361 разума

В твоем мире только холод

Когда я с тобой я холоден

Отчужденный

Твой мир такое одинокое место

Когда я там

Я холоден

Ты плохой трип

Потому я оставил тебя

Потому я тебя выплюнул

Потому я ушел вверх по течению

В пустыню

В джунгли

В солнце

Я живу в отчуждении

Я не один

Со мной те, кто знает: рай

Лжет

...

Я смотрю в окно на тех парней, сидящих в баре. Они пялят¬ся в темноту, они курят, они пьют, они не пытаются жить. Они пьют и ругаются, и сгорают, и плачут, и пьют, и ненави¬дят все, и пьют, и скрежещут зубами, и пьют, и ломают себе руки, и пьют, и проживают медленную смерть, подобную жизни, и пьют, и тонут в собственном дерьме.

...

Когда мне было девятнадцать, я некоторое время работал в небольшой лаборатории в Роквилле, штат Мэриленд. В ла¬боратории содержались мыши, крысы и кролики. Я был трутнем. В понедельник мыл пол в лаборатории. Во вторник загружал грязные клетки в громадную мойку. Среда, четверг и пятница проходили примерно так же. Однажды я переса¬живал триста мышей в чистую клетку, и ко мне в помещение вошел Майк, начальник. Он сказал, что в лаборатории вспыхнула болезнь грызунов под названием эктромелия. Все животные должны быть уничтожены и сожжены. Майк: Генри, ты хочешь сделать это? Я имею в виду, тебя не стошнит?

Я: Нет, черт возьми.

Майк: Значит, ты это сделаешь?

Я: Конечно.

Прекрасно. По распоряжению Национального института здравоохранения, пятьсот - семьсот тысяч маленьких зверьков следует уничтожить. Прекрасно, вычисти клетки, вымой полы, стерилизуй их помещения. Теперь я их убью. Большую часть штата перевели в другую лабораторию. Я ос¬тался почти один на один с животными. Для казни мне вы¬делили совершенно пустую комнату. Я должен убить их га¬зом. Процедура достаточно простая. Я должен поместить от тридцати до сорока зверьков в пластиковый мешок, откачать оттуда воздух, вставить трубку и пустить газ. Прекрасно. Нужно зайти в помещение к животным и переставить их клетки на тележку. Потом прикатить тележки в комнату смерти. Мне выданы мешки и баллон с газом СОг. Нужно убивать их, клетка за клеткой. Когда ящики наполнятся дох¬лыми мышами и крысами, нужно отвезти их в большую лабо¬раторию НИЗ и там сжечь. Я убивал их с половины седьмого утра до половины пятого вечера. Каждый раз, когда следо¬вало пускать газ, я видел, как зверьки умирают. Когда мы¬шей загоняют в пакет, они ползают, принюхиваются и пыта¬ются разобраться, куда это они попали. Потом я вставляю трубку и пускаю газ, а они прыгают на стенки мешка, пока он надувается. Похоже, будто они скачут от радости или что-то вроде. Падают на дно мешка, задыхаясь, вымокнув в собст¬венной моче. Они всегда умирают с открытыми глазами. Я смотрел сквозь пластик и видел их глаза, их тельца, свален¬ные в кучу. Дно мешка всегда было теплым от их мочи и ка¬ла. Я завязывал мешок и бросал его в специально маркиро¬ванный ящик. Этот звук - я никогда не забуду этот звук, шипение газа и царапанье маленьких лапок по внутренним стенкам мешка. Они всегда умирали одинаково, с широко открытыми глазами, не понимая, почему умирают. Я был Адольфом Эйхманом. Мне было приказано уничтожать. Я не был убийцей. Я просто старался сделать свою работу с мак¬симальной эффективностью. Я должен убивать и сжигать. Мне нравится, как это звучит. Да, я привозил их в лагерь на тележке, куда вмещалось сразу до двух тысяч, эффективно. Я травил их газом в камерах, куда заключались их тела, их экскременты и их болезнь. Эффективно! Их трупы отправле¬ны в печь и сожжены, от них остался обеззараженный пе¬пел, эффективно. Они называют меня убийцей. Святой - может быть, а убийца - нет. В конце концов, это я исцелил болезнь. Это я остановил ее распространение. Я уничтожил больных и слабых, тех, кто не приспособлен к выживанию. Понимаете? Я делал работу, которая должна быть сделана. Я пытался дать рост сильной, совершенной, здоровой расе, и вы называете меня преступником? Я гуманист в высшем смысле этого слова.

За полторы недели лаборатория вымерла. Сожгли всех, кро¬ме одной партии, которую я отправил на свалки «Бургер-Кинга» и «7-11». Через месяц я уволился и начал работать в магазине мороженого. Недавно я подумал, что было бы го¬раздо забавнее отправить ящики в более интересные места. Например, притащить ящики с дохлыми мышами и крысами в какой-нибудь приятный жилой район по соседству и по¬ставить по одному у каждой двери? Или отправить экс¬пресс-почтой целую партию в свою старую школу или домой любимой девушке? Можно открыть ящики и забрасывать прохожих на улице. Или взять пакет, положить у чьего-ни¬будь порога, поджечь его и позвонить в дверь? Парень вы¬ходит, пытается затоптать костер и... ф-фу, под ногой хрус¬тят жареные грызуны! Можно еще их заморозить и швырять в прохожих в Вествуде - здорово!!! Если мыслить открыто, возможности бесконечны.