Не пора ли Мужчинами Стать.1972 г.

<!-- /* Style Definitions */ p.MsoNormal, li.MsoNormal, div.MsoNormal {mso-style-parent:""; margin:0cm; margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:12.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-font-family:"Times New Roman";} p.MsoPlainText, li.MsoPlainText, div.MsoPlainText {margin:0cm; margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; mso-layout-grid-align:none; punctuation-wrap:simple; text-autospace:none; font-size:10.0pt; font-family:"Courier New"; mso-fareast-font-family:"Times New Roman";} @page Section1 {size:612.0pt 792.0pt; margin:2.0cm 42.5pt 2.0cm 3.0cm; mso-header-margin:36.0pt; mso-footer-margin:36.0pt; mso-paper-source:0;} div.Section1 {page:Section1;} -->

Здравствуйте, мальчики! Об­ращаюсь к вам по-русски, по­тому что, согласитесь, никак не заучат в советской газете иг­ривые слова: «Чао, бамбино!» Как договаривались, не будем делать секрета из наших от­ношений и дадим возможность каждому читателю стать ак­тивным участником этого диалога. Несколько вечеров подряд я был вашим гостем: пил чай, слушая поп-музыку, спрашивал, отвечал, вы любо­пытствовали: почему я занялся этой темой? Разве не о чем больше писать? И к чему про­являть интерес к чужой длин­новолосой шевелюре? И так ли уж опасна она для общества?

По порядку. Молодежной те­мой должен интересоваться каждый журналист, потому что нет бочее важной проблемы, чем воспитание человека. Пи­сать есть о чем, — например очерки л людях хороших, что делать куда приятнее. Что же касается шевелюр, меня инте­ресуют не столько они, сколь­ко  то,   что под   ними.

Ведь это азбучная истина: во все времена признаком хо­рошего тона считалось, чтобы прическа была а такой же сте­пени индивидуальной, в какой и невызывающей. Любой конт­раст бросается в глаза. Но коль скоро выделиться — ваша главная цель, вольному, как говорится, воля. Только не надо забывать, что это не самый лучший н надежный способ для того, чтобы выделиться. Про­стите   за   неблагозвучные     ело ва, но испокон веков длмннэ--
волосых называли в народе
долгогривыми,          нестриженых — косматыми, а про тех, кто стремился вознестись над ок­ружением с помощью оригинальничания и неумного умничання, говорили: «Задается». Обращение к вам позволяет мне питать уверенность в том, что в конце концов ваши буй­ные кудри капитулируют перед ножницами парикмахера, а мыс­ли из состояния «набекрень» примут нормальное положение. Ну, а конкретная инициатива нашего знакомства исходила не от меня, а от таких же, как вы, нестриженых мальчиков. Мы договорились с ними встретиться днем и поговорить по душам. Вечером они отваж­но обещали, да, видимо, пере­думали. А мне так хотелось по­толковать с ними. Искал их — нашел вас. В чем-то вы отлича­етесь.   В   чем-то   —   похожи.

Чтобы разговор наш не носил чисто теоретический характер, я представлю   вас читателям:

Валентин Проценко, грузчик научно-исследовательского ин­ститута физико-технических и радиотехнических измерений. Двадцать один год. Образова­ние среднее;

Александр Слесарев, шриф­товик художественно-рекламно­го комбината. Двадцати одного года. Образование среднетех­нические. Окончил строитель­ный   техникум:

Михаил Рубанов, мастер ком­бината ремонта обузи. Девят­надцати   лет.  Учится   в   девятом классе школы рабочей моло­дежи;

Олег  Коломейчук   (такой   же  возраст), парня можно видеть летом у художественного сало­на. На нем куртка с надписью на спине «People for peace» и противогазная сумка, чем он заявляет хабаровчанам о своей поддержке мира и протесте против  химической  войны.

Смешно? Вот если бы все мы упорно смеялись им в лицо на улице и на работе, а не от­ворачивались из равнодушия, не пришлось бы писать длин­ных статей и проявляют такое большое внимание к ним. На определенных этапах болезни юмор  —  хорошее лекарство.

— А  что  такое   мы  сделали?

Вот именно. Ничего. Ровным счетом. Вы действительно ни­чего пока не сделали, чтобы заработать благодарность об­щества, завоевать его друже­любное отношение к себе, не привлечь, а заслужить его внимание. А надо что-то де­лать!

У нас не принято пренебре­жительно отзываться о профес­сиях. Все они нужны. Все они важны. Но ведь вы, Валентин, могли бы уже быть студентом четвертого курса медицинского института, который успешно окончили ваша мать и сестра. Могли, если бы не были отчис­лены после первого курса за академическую задолженность и поведение, компрометирую­щее советского студента. Пом­ните, вас возмутил собственный портрет   с   подписью   в   скобках «Мужской   пол»,      вывешенный
на улице ергди снимков другк нарушителей        общественного порядка. Но «Крокодил» на тс и «Крокодил», чтобы показы­вать зубы. И длинные волосы, делавшие вас действительно по­хожим на деаушку, в институ­те просили снять вначале спо­койно, тактично, не прибегая к языку сатирических уколов Инъекция понадобилась уже потом, когда были испробова­ны и оказались бесполезными обычные  средства.

Вы, Александр, закончил;' строительный техникум н, ко нечно же, могли претендовать на работу, более сложную и квалифицированную, чем та которую выполняете сейчас Да, вами довольны. Не прогульщик. Не пьяница. Добро­совестный. «Чего ж еще надо да?» Но ведь этого мало. Мн показалось, что работа очен; устраивает вас потому, что н поглощает вас целиком, оставляя массу свободного времени .использовать которое творче ски и полезно вы не приучены Экий досуг: магнитофон с поп музыкой, танцы к самосозер цание, погружение себя в со стояние этакой меланхолической нирваны. Ну прямо как в фнльме «Индийские йоги. Кто они? А знакомы ли вам тахие во строки Николая Заболоцкого Не позволяй душе ленитьс. Чтоб воду в ступе не толочь Душа обязана трудиться. И день и ночь, и день и ноч-Самый юный из вас Михзи Рубанов,  присланный  как  тру комбинат ремонта об£ви, как будто бы очень доволен. Горнт надеждой поехать в Ереван учиться на мастера модельной обуви. И учебу возобновил. В девятом классе школы рабочей молодежи. Что ж, как говорит­ся, в добрый гьуть. Но это только начало. Круг интересов остался   прежним.

«Разве   мы   кому-нибудь   ме­шаем?»

А раэве домотаете? Один кз изобретателей лазера академик Николай Геннадьевич Басов, вернувшись из Стокгольма пос­ле получения Нобелевской пре­мии, рассказывал мне с улыб­кой:

— Ну и нра>вы там. Только ребенок на свет появится — родители начинают записывать все расходы: на оплату приема родов, распашонки, коляску, детское питание. И потом всю жизнь записывают: книжки, яг. рушкн, костюмы, школа, ин­ститут. Как только сын или дочь становятся самостоятель­ными — предъявляют счет. Ди­ко-Действительно. Ну, а каким -словом оценить ситуацию, в которой сын, получив от мате. рн все для того, чтобы стать на ноги, покидает дом родной, и, подарив юной подруге клип­сы за 54 рубля, «не находит возможности» купить матери флакон духов или коробку конфет? Что вы думаете на этот счет, Валя Процвнко? Мо­жет ли считаться такой "человек утонченным      интеллигентом     и счи­тает себя?

«Раэве мы кому-нибудь ме­шаем?» Представьте себе, да, жалобы на вас поступают. Лю­ди заплатили деньги. Купили дорогие билеты. Приехали в Советский Союз посмотреть, походить, подумать, разобрать­ся. Но не дают смотреть и раз­бираться. То там за руку схва­тят. То там остановят: «Жева­тельная резинка есть? Значки? Очки? Сигареты? Часы? Джин­сы? Костюмы? Пластитои? Журналы? Меняю... Покупаю... Дарю... Принимаю ответные подарки...»

Срамотища — и только. Рус­ские парни гоняются за ино­странцами с единственной целью: заполучить поношенное барахлишко с заграничным яр­лыком. Пресмыкаются. Унижа­ются. Клянчат.  Вымогают.

К нам, советским людям, тя­нутся. В нас видят представи­телей великой социалистической страны. А некие «представите­ли» великой страны просят в подъездах у иностранцев гряз­ные штаьны. И вот уже, как на­смешка, как пощечина, — тури­стка из ФРГ,'чтобы отвязаться от милого Миши Рубанова, вы­носит ему на улицу из зала ожидания железнодорожного вокзала... кусочек хлеба с кол­басой и маслом. «Да не так уж все это серьезно было. Мы mt не спекулировали иностран­ными вещами. Для себя поку­пали   и   выменивали».

Не совсем так. Вот факты, характеризующие   вашу,   Валентин Валентинович Проценко, индивидуальность и одновре­менно   круг  интересов.

С иностранцами встречаетесь но таким «поводам» с двенадца­ти лет. Вошли в привычку еще
со школьной скамьи, как наркотнкн, как алкоголь, атрибу­ты импортного быта: закордон­
ная музыка, переписанная с пластинок, тайком .купленных
у иностранных туристов, за-
грасигчные джинсы, заграничные сигареты. В 1968 году — поездка в Ленинград. Знаком­ство с опытным фарцовщиком Валерой. Усвоение «передового опыта» на перенесение его с
берегов Невы на берега Амура.
Ввод в товарообмен икон. С этим делом здесь было тугова­то. Хабаровск не отличается
большой набожностью. Приш­лось проявить предприимчивость.        Мобилизовал
мальчишек для          поисков.
Собирал иконы с их помощью. Перекупал. Менял. Раз­добыл девять штук. Прятал во
дворе дама, в... собачьем ящи­ке. (Святые отцы не потерпели бы такого кощунства). Бабуш­ка, найдя одну у внука, в гневе порубила ее, не боясь страшно­го суда. Дома держали чуть ли
не взаперти. Контролировали каждый звонок, каждый визит, каждую бумажку. Но чем плот.
нее была опека, тем острее про­являлось желание уйти от нее.
О приезде иностранцев узнавал по движению автобусов. Де­журил у гостиниц и на площадях. Ездил в аэропорт, на железнодорожный вокзал к
приходу поезда «Тихоокеан­ская — Хабаровск». Перечислять асе сделки долго. В числе других выделяется знакомст­во с канадкой Каран Верстой.
Оно произошло на улице и, со­провождаемое, а скорее подо­греваемое водкой и вином, про­
должилось на квартире знако­мого   парня   Виктора   Еасюкова

Благодарная блондинка щедро «отвалила» в подарок очки и шейную цепочку. Что же ка­сается чисто альтруистических мотивов, по которым соверша­лись сделки, то их «подтверж­дает» бывший учащийся техно­логического техникума Сергей Кравченко, которому вы, Ва­лентин Валентинович, предлага­ли за 75 рублей очки, куплен­ные  за   пятерку.

Столь же подробно можно остановиться на «международ­ной деятельности» остальных. Но слишком уж утомительное н неблагодарное это занятие. Выделю из ряда вон выходя. щ«е факты.

Сергей Кравченко, «два не ставший жертвой торговой опе­рация В. Проценко, сам попы­тался его, мягко говоря, «на­дуть», предлагая втридорога большую икону, украденную вместе с бывшим (учащимся 48-й школы Олегом Коломейчуком в хабаровской  церкви.

Миша Рубанов, выдавая себя за лейтенанта милиции, увы, не из благородных побуждении конфисковывал у совсем малых «бизнесменов», промышлявших у иностранцев «по Мелочам», «жевательную резинку» и т. д, Он с ведома отца, летчика офи­цера, и больше того, на деньги, щедро выложенные »м, приоб­рел у японских туристов двое часов «Сеико», одни из которых, надо полагать, из высших пе­дагогических целей носит па­па. И, конечно, очень (украша­ют юного романтика действия на японском кладбище, где он, борясь с религиозными заблуж­дениями приезжих иностранцев, наивно верующих в существовав нне загробного мира, собирал с могил пакетики с пирожными, жевательной резинкой, конфета­ми и  прочую дребедень.

Саша Слесарев из Персяславки «укреплял связи» с Соеди­ненными      Штатами      Америки путем обмена депешами и по­сылками с сотрудником Голли­вудской кинофабрики Карлом Ристау. В результате оживлен­ной переписки Хабаровск — ЛооАнДЖелес скромный дере­венский паренек Саня Слесарев получил из-за океана джинсо­вый костюм, без которого его дальнейшая жизнь решительно не имела ««какого смысла. Ну и что? В самом деле. Когда в меру — ничего. Обменяться значком — пожалуйста.. При­нять в подарок авторучку — ради бога. Заговорить на ули­це, если знаешь «инглиш» — говори сколько угодно. Но когда все, буквально все — от брелока для ключей до картинки на стене, за исключением рус­ских валенок, незаменимых в сильные морозы, н, естественно, русского сала, заграничное, по­неволе «ачинаешь предполагать, что этому было подчинено все и отдано все: воля, энергия, время, предприимчивость, лов­кость, умение, а может быть, даже талант. И на доброе дело попросту не хватило времени, сил и желания. Все поглотила наивная тоска «по красивой жизни» на иностранный манер. И как следствие — не только утрата национального достоинства, свойственного нашему на. ро*ду. Как следствие — знаком­ство с уголовным кодексом. Что все это? Почему? Откуда? Кто виноват?   Кто   недосмотрел?

Некто Лева Фннкильштейн усиленно посещал в 333-м номе­ре гостиницы «Центральная» одного из японцев. По признанию самого визитера, оказав­шегося очень настырным кол­лекционером, гость «з страны Восходящего солнца подарил ему веер, 15 пачек резинки, значки, электроигрушку, «кото­рая смеется», часы, джинсы, сумку, виски, сигареты, зонти­ки игрушечные, предлагал ноч­ной  костюм,   а  из  Японии   обе щал привезти джинсы (две па­ры), красивую куртку и сумку из крокодиловой кожи. Щедро­ты жильца номера 335 Финкильштейн отметил ответными подарками: женским календа­рем, игрушкой «Олег Попов», водкой и запонками с голубы­ми камушками. Неизвестно, как дальше бы развивались эти контакты, если бы Финкильштейн Лев Хаимович, 1951 го­да рождения, столяр мебельно­го объединения «Заря», ее был осужден к трем годам лишения свободы — ал некоторые отвра­тительные проступки, противо­речащие   человеческой  морали...

Правда, сейчас наши мальчики чего отмежевываются от своего коллеги по мелкой фарцовке. Называют его «подонком». Дав­но  ли были  приятелями?

Так можно ли считать все это пустячками, детскими ша­лостями, игрой в тайны н прят­ки? Не слишком ли затянулось детство великовозрастных маль. чипов? Не становится ли хрони­ческой болезнью этот странный инфантилизм? Не пора ли всем вам, мальчики, капитально «по­путешествовать в себя», как любят выражаться Валентин Проценгко?

Появление этих «мальчиков» обусловлено многими причина­ми. Все в вашем мире перепле­тено, взаимосвязанно и взаимо­обусловлено. И прорыв на од­ном участке неизбежно вызыва­ет искаженное эхо на другом. И это лишний раз подчеркива­ет необходимость стойкой обо­роны я активного наступления на каждой пяди нашего воспи­тательного фронта. Железная формула поэта «Сердца—да это же окопы, которых отдавать нельзя» должна приобрести у нас силу закона.

К сожалению, хотя все при­чины нам известны, жизнь нет-нет да и выплеснет мутную пе­ну именно там, где, на первый взгляд, поставлена надежная плотина» замурованы, зацемен­тированы все щели. В самом деле. Что, у нас мало говорят, мало пишут, мало спорят о не­обходимости улучшения ком­мунистического воспитания? Разве не воспитывают? Так в чем   же  дело?

...Мы постоянно внушаем де­тям, подросткам, взрослым: надо быть честным работящим, чистым, непримиримым, учим, что любить и что ненавидеть. Мы научились провозглашать эти принципы, но не всегда умеем сделать та*, чтобы они вошли в плоть н кровь, чтобы человек дрался за них, и изме­ну принципу сам, лично, без контроля со стороны, расцени­вал, как самое страшное пре­ступление.

Почему же еще низок коэффи­циент полезного действия на­ших педагогических приемов? Мне кажется, есть у всех у нас один большой недостаток. От­лично понимая, что воспитание — дело тонкое, почти ювелир­ное, требующее яснбй головы н умелых рух, глубоких разносто­ронних знаний н искусства подобрать свои ход к каждой человеческой индивидуальности, мы тем не менее часто Дейст­вуем не слишком умело. Леним­ся читать Калинина, Крупсикю, Макаренко,   Сухомлинского.

Есть силы — мы не боимся об этом заявить громко, — которые кровно заинтересованы в том, чтобы свести на нет все итоги нашей воспитательной работы. Вот уже двадцать седьмой год нет войны. Впервые за всю многовековую историю Рос­сии  растет   поколение,    не  ню­хавшее пороха. Память книжек, кино  и  деда   —   еще    не    своя 1 собственная   память.   Нет   вой- " ны.  Но   каждый день,    каждый чд-с  наши позиции  обстреливает из   всех   идеологических  орудий умный  и хитрый  враг.   С э-кра-на,   книг,   эфира.   Капитал      не привык   зря   бросать     денежки на ветер. И о« все помнит, хотя и   прикрывает  свои     намерения тонкой   дипломатической  улыб- I кой.   Отразить   идеологическую атаку   врага     способна     только ] страстная,   умная,   тонкая,  точ­ная   контрпропаганда.

Мы часто говорим правиль­ные, проверенные слова, не за­мечая того, что острота «х при- I

Уж   если   говорить,     то   так,  чтоб слово поднимало в бой!

Уж если писать, то только так, чтобы бумага «горела» под напечатанными   словами!

Нельзя доверять такую ра­боту людям с холодными серд­цами, которые способны замо­розить   самое  горячее   пламя.

Ученые  сбились  с ног,  отыскивая   безотказное   противоядие против вируса. Отыщут, а через год вирус снова хитро подсмеивается    над   учеными.   Он   при­способился, раскусил лекарство, видоизменился  — и снова надо искать.

Так же   и в    воспитательной

работе. Нет здесь вечных форм и   приемов.

Молодежь чутко, порой даже болезненно, реагирует на любое, проявление бездушия, грубо­сти, несправедливости. Проценко жаловался, что с перво­го отделения концерта «Сереб­ряные струны» его переправили в   отделение   милиции   за   аплодисменты способам «ладони вверху, а с концерта «Биг бит фортуны» за цветы, подаренные ударнику.

Н»до постоянно внушать мо­лодым любовь к своему рус­скому, советскому. Надо серь­езно говорить, что жизнь—не гладкий асфальт, что задачи, предлагаемые ею, решаются не с помощью четырех правил арифметики, а с применением высшей математики убеждении : взглядов. Нужно уняться и  не прятаться от сложных вопросов». Учить мыслить. Давать метод. А разве не стремимся мы вложить в голову молодого че­ловека готовые формулировки вместо того, чтобы научить его самого делать выводы. А ведь только тогда они приобретут для него особую ценность. И разве не избавляем мы порой молодого человека от необхо­димости  совершить какую-то умственную работу так же, как порой выполняем за него рабо­ту   физическую.

В 1953 году в печати впервые появилось новое слово «стиляги». Так стали называть модных люден в узких брюках, в башмаках на толстой подошве к с крикливыми галстуками. Эти люди появились в тот год, когда многим из них из-за небывало высокого конкурса не удалось попасть в вузы. Это потом уже стал нормальным маршрут к заводской проход­ной. Но тогда безделье породи­ло массу нежелательных про­изводных. Наши воспитатель­ные пушки мгновенно открыли огонь по узким брюкам и «6у-ги». Но это были не те решения. Прицел был взят слишком узко и мелко. Настоящая ми­шень  всегда  одна:   духовное    и

физическое безделье. Вот по ней в: биггь, .потому что отсюда все втачивается.

Я смотрю, мальчики-то мои совсем расхрабрились? «Оказывается, не столько мы винова­ты, сколько общество, семья, школа, среда». Ошибаетесь. Ви­новаты вы. И только вы. Девятнадцать—двадцать один. Это возраст «уже не юноши, но му­жа». Я не доставлю вам удо­вольствия позлословить над ци­тированием            общеизвестных фактов, но мало просто звать, что литературный сотрудник газеты, в которой опубликова­но это письмо вам, Аркадий Гайдар в шестнадцать лет ко­мандовал полком, а знаменитый французский математик Эва.рнст Галуа, прожив всего два­дцать один год, оставил чело­вечеству общую теорию реше­ния алгебраических уравнений.
Это великие люди. Ваши земляки-дальневосточники    ста­левар Александр Кружаев—депутат Верховного Совета СССР и лучший токарь страны Ана­толий Землянский тоже схвати­ли за хвост свою Синюю птицу.
Я предоставляю возможность вам, Валентин Проценко, само­му достать с полки красный том
вашего (и моего) любимого поэта Владимира Маяковского, найти там такие строки, как
«Смотрите на жизнь без очков и  шор. Глазами жадными ца­пайте все, что на нашей земле
хорошо и что хорошо на Запа­де» и «у советских собственная гордость — на буржуев смот­рим свысока». И докучать своей моралью строгой я вам не бу­ду,   мальчики.

Мальч-и-ки... Слово-то какое. Чистое, светлое, русское. Слы­шали, наверное. На магнито­фонных пленках записано: «Уходили мальчики — на пле­чах шинели. Уходили мальчики — громко песни пели. Отступа­ли мальчики пыльнымн степями,

умирали мальчики, где — не знали сами. Затирали мальчи­ков в страшные бараки, догоня­ли мальчиков лютые собаки, убивали мальчиков за ' побег на месте, — не продали маль­чики совести и честя. Не хоте­ли мальчики поддаваться стра­ху, подымались мальчики по свистку в атаку. В грозный дым сражений на броне покатой уез­жали мальчики, стиснув ав­томаты. Повидали мальчики, храбрые солдаты, Волгу в го­рок первом, Шпрее а сорок пя­том. Показали мальчики за че­тыре года, кто такие мальчики нашего народа». Да, вам же та­кие магнитофонные записи не интересны...

А од)ин мальчик остался лежать под Москвой. Тя­жело раненный, он попал в плен. Выдал себя за врача. Органи­зовал госпиталь для наших ра­неных. Не было медикаментов и еды. Снег падал сквозь дыря­вую крышу сарая. Но он рабо­тал, рассчитывая со временем вместе с госпиталем уйти в ле­са. Его предал провокатор. В ночь перед расстрелом этот мальчик написал письмо-заве­щание своим сыновьям. Оно завещание   и   всем,  кто   живет.

«Здравствуйте, хотя, когда вы будете читать это мое пись­мо, меня не  будет в   живых.

Но и через смерть, через не­бытие я обнимаю вас, мои род­ные, я целую вас, и не как привидение, а как живой и родной   ваш   папка.

Мальчики и Аня! Не Думай­те, что я ушел на эту страш­ную войну из-за желания блес­нуть   своей   храбростью.

Я знал, что иду почти на верную  смерть.

Я иду на войну, то есть на смерть, во имя  вашей  жизни.

Это совсем не прекрасные сло-ва. Для меня сейчас это слова, облеченные в плоть и кровь,   в   мою   кровь

Леня! Мой старший сын и мой заместитель!       .

Тебя зовут Ле-ня, как и меня.

Значит, ты — это я, когда меня уже не  будет.

Наша сла-аная, добрая мамка, так много она в жизни страда­ла, так мечтала о хорошей, спо­койной жизни, но ей это не суждено было со мной. Пусть же ты  дашь ей  счастье.    -

Пусть в тебе она видит сво­его друга и помощника. Я знаю: тяжело детям растя без отцов, особенно мальчикам. Но ведь я умер ради того, чтобы вы, моя мальчики, росл« — тяжело ли, легко ли, но росли, а не поги­бали под германскими бом­бами.

Я умер, как подобает уми­рать мужчине, защищая своих детей, свою жену, свой дом, свою   землю...

Любимая, солнышко мое! Вы­расти мне сыновей таких, что­бы я даже в небытии имя гор­дился и радовался за крепких, смелых и жизнерадостных моих мальчиков, мстителей врагам, часково-добрых к  людям.

Я вас целую и обнимаю в по­следний раз. Сегодня я буду расстрелян...»

Когда Леонида Снлина везля в санях на расстрел, он проку­сил вену на руке, смочил кровью платок, бросил его в толпу, крикнув: «Передайте это на память   моим   сыновьям»»

У Советской России всегда были я всегда будут хорошие мальчики.

В. АНИКЕЕВ, собственный корреспондент газеты сСоветская Россия».

18 марта 1972 г. 3 стр

Г д е   скрываете я   Борман

БОГОТА, 16 марта. (ТАСС). Имя матерого нацистского преступника Мартина Бормана з-новь появилось в печати, на этот раз — на страницах ко­лумбийского журнала сКро-мос». По свидетельству жур­нала, Борман скрывается на юге стра/ны, а районе Путу­майо, недалеко от эквадорской границы.

Прослышав о тс»м, что в од­ном   иэ  индейскик  племен  жи вет иностранец, похожий^ на Борм-ана, грулпа журналистов «Крсемоса» отправилась ' в джунгли, в район, где обита­ют *»ндейцы племеи«г*сиоиа>. Узнав о пришельцах, Хер манн — так называет себя 72-летний немец, женатый на индианке этого племени, — прихватив ружье, скрылся в лесу. Однако через некоторое время возвра­тился. Колумбийские      журналисты считают, что рост, размер обу­ви, шрам над веком, изуродо­ванные, вероятно с целью скрыть отпечатки, пальцы и, наконец, возраст свидетельству­ют о том, что Германта н Бор­ман, видимо, од«о  лицо.

-Журнал «Кромос» поместил фотографин Бормана и сде­ланные    в  Путумайо     снимки