Фашики.1990

Виталий ЕРЕМИН

«ФАШИКИ»

Готовясь к командировке, я обзвонил знакомых юристов, социологов, социаль­ных психологов. Хотел узнать, есть ли у нас в Москве научный коллектив, ко­торый изучал бы такое явление, как увлечение подростков фашизмом. Мне на­звали географию явления (Алма-Ата, Ке­мерово, Минск, Москва, Новосибирск, Клайпеда, Белая Церковь, Рига, Братск, Свердловск, Таганрог, Караганда, Кисло­водск, Самаркандская область), пример­ный срок, когда началось это помешатель­ство (начало 70-х годов), и двух-трех че­ловек, которые провели когда-то частные исследования. «Как бы это почитать», — попросил я. «Много хочешь, — сказали мне со смехом. — На эти исследования поставили четыре нуля и упрятали в сейфы».

Приехав в Ленинград, я увидел, что вольная или невольная конспирация про­должается.

— Что вы можете сказать о подрост­ках, называющих себя «фашистами»? — спросил я инспектора 5-го отделения ми­лиции Валентину Даниловну Болокан.

— Мои представления еще сырые, — ответила инспектор, работающая в 5-м от­делении не первый год. — Боюсь сказать что-нибудь неверное.

Странно... Именно на территории это­го отделения находятся известные каждо му ленинградскому подростку места встреч «фашистов»: кафе от ресторана «Москва», прозванное «Сайгоном», ка­фе-автомат, по-уличному «Гастрит». Именно в «Гастрите» накануне нашего разговора с инспектором известный «фашист» К. порезал ножом сверстника, а потом, в мили­цейской машине, выхватил из кармана гранату, выдернул чеку и велел везти его туда, куда он скажет-.

— Сколько же у вас вообще подопечных? — спро­сил я.

— Ну... это секрет, — инспектор покосилась на вклю­ченный диктофон.

Сотрудник пресс-группы УВД Леноблисполкома, окру­женный кипами газетных и журнальных вырезок, раз­вел руками:

— Можете сами посмотреть. О «фашистах» — ни од­
ной заметки.

Подтверждение я получил только в редакции област­ной комсомольской газеты «Смена». Коллеги рассказали, что примерно год назад «фашисты» сами приходили к нам. Целой группой, человек тридцать.

— И что же, они так и назвали себя «фашистами»? —
переспросил я.

— Они гордятся этим!

В последующие дни я получил немало других подтвер­ждений того, что подростки никогда не скрывали своих игр в «фашистов». Ни раньше, хотя бы пять лет назад, ни сегодня. Об этом знали родители, школьные учителя, преподаватели профтехучилищ и техникумов, инспектора по делам несовершеннолетних. Просто не могли не знать.

То тут, то там на стенах домов и подъездов нацарапа­ны свастики. Пацаны пишут друг другу характеристики в стиле тех, которые цитировал Юлиан Семенов в своих «Семнадцати мгновениях весны»: «характер нордический, отважный» и т. п. Играют в «партию», заводят «личные дела». Устраивают друг другу всевозможные испытания на смелость и жестокость. Ездят в окрестности Ленингра­да и ведут раскопки, находят оружие и фашистские знаки отличия. Изготавливают предметы нацистской символи­ки и продают в своем кругу за немалые деньги (особым спросом пользуются фотопортреты Гитлера). Шьют из пэтэушной формы эсэсовские мундиры. Фотографируются в этом облачении.

Не знать обо всем этом, повторяю, невозможно. Хотя бы потому, что в последнее время все эти сведения про­сочились в одной-двух' публикациях местной прессы. Но я догадываюсь, почему взрослые отрицают серьезность явления.

Они вели раньше и — в силу психологической инер­ции — до сих пор ведут игру, навязанную им эпохой безгласия. Ведь если все это признать, то надо признать так­же свою вину и понести ответственность, не имея ника­кой возможности разделить ответственность с другими, вышестоящими, со всем обществом, наконец. Тем и па­губно было проклинаемое время, что конспирировалось главное: никто не смел прямо сказать о всеобщих ошиб­ках, всеобщих заблуждениях, а стало быть, и всеобщей вине. А ведь именно с этого только и могло начаться все­общее освобождение от ошибок и глупостей.

Вспомним слова Георгия Димитрова, коммуниста, от­важно принявшего вызов, брошенный элитой нацизма, и выигравшего открытую полемику. «Силу идеологической заразы фашизма, — сказал он, — мы ни в коем случае не должны недооценивать, ибо фашизм не только разжи­гает укоренившиеся в массах предрассудки, но и играет на лучших чувствах масс, на чувстве справедливости и иногда даже на их революционных традициях...»

К «фашистам» можно относиться с негодованием, на­смешкой, как угодно. Нельзя только, как учит история, недооценивать вызревающей опасности. Особенно сейчас, в переломное время. С обсуждаемым явлением нужно решительно бороться. Но для этого его нужно хорошо знать.

«Чистых фашистов», полностью соответствующих сло­жившемуся в нашем сознании стереотипу, в Ленинграде нет. И потому молодежь прозвала их полупрезрительно «фашиками». Сами «фашики» не улавливают в этом наи­меновании ничего обидного и называют себя так же. Ска­зывается извечная тяга подростков к непривычным сло­вечкам, сленгу.

Наименее престижное положение занимают так назы­ваемые «транспортные фашики» — ребята, приезжающие в Ленинград из пригорода и окрестных поселков. Их можно встретить на Московском вокзале, возле ларьков и киосков. И если к ним правильно подойти, они охотно расскажут, что из себя представляют и какое место за­нимают, как им кажется, в существующем «движении». «Траспортных фашиков» буквально распирает от гордо­сти, что они лучше городских знают, где успешнее вести раскопки в местах боев.

Будущие исследователи наверняка разделят «фаши­ков» на два основных вида, отличающиеся степенью кон­тактности. В этом смысле «транспортные фашики» — самые открытые ребята, которые видят в своей принад­лежности к «движению» всего лишь способ завоевать ав­торитет среди своих сельских сверстников и заставить уважать себя городских. Обычного облачения «фаши­ков» — черные куртки, черные рубашки — в общем, пре­обладание черного цвета в одежде — для «транспортных фашиков», кажется, вполне достаточно. Рассуждения о расовом превосходстве россов, или русичей, и прочие дебри они стараются обходить, стоит им только почув­ствовать, что собеседник настроен не только слушать, развесив уши, но и возражать.

— Ну а как же быть с Пушкиным? — спросил я их. — Живи он сейчас и я?еиись на Наталье Гончаро­вой, досталось бы ему от таких, как вы, нет?

Надо отдать должное моим ночным собеседникам. Они промолчали.

А еще они были почти деликатны. Попросили показать, что у меня в сумке. Увидели диктофон и так же вежливо попросили разрешения посветить спичкой: не крутится ли лента? Убедились, что стоит без движения, и начали рассказывать все, что знают о городских «фа-шиках». К сведению будущих исследователей: это может быть наиболее простой метод работы — слушать, что думает одна разновидность «фашиков» о другой.

В отличие от «транспортных фашиков» городские (по меньшей мере каждый второй) ездят не на электричках, а на собственных мотоциклах. Налицо имущественное не­равенство, а следовательно, постоянная напряженка в от­ношениях. Одних гложет зависть, других обуревает столь необходимое для нордического характера чувство превос­ходства. Есть, например, группа, где парни и девчонки как на подбор высокие, русоволосые (или выкрашенные блондораном), сероглазые, считающие себя «настоящими арийцами», ну а других, конечно, ниже себя. Кому это понравится даже среди своих же «фашиков»?

Потом я узнал: именно эта группа приходила в ре­дакцию газеты «Смена». Ребятам было мало их «арий­ской вывески», и они решили сделать более нордическим свое телосложение. Попросили журналистов походатай­ствовать перед райкомом комсомола, чтобы им выделили помещения для оборудования «качалки». Вероятно, это был не единственный, но достаточно реальный шанс вступить в прямой контакт с «фашиками», ослабить чув­ство враяоды к комсомолу, повлиять на их мировоззре­ние. Но журналистов в райкоме даже не дослушали: «Работать с «фашистами»?! Никогда! Ведь это враги!» «Но это же наши «фашисты»!» — повторили в райкоме. В какой-то момент самим «фашикам» стало ясно, что кресты, которые они напяливают на себя, и свастика, ко­торую они рисуют где только придется, раздражают не одних комсомольских работников, но и подавляющее боль­шинство молодежи. И с некоторых, не таких уж давних пор на. стенах домов и подъездов появились странные обозначения ИР. «Фашики» переименовали себя в «на циональный фронт» и придумали вот такую аббревиату­ру. Присмотрелись, видно, к окружающей жизни, услы­шали по телевидению, каким авторитетом пользуются в некоторых республиках Народные фронты в поддержку перестройки, и решили спекульнуть на престижном, поч­ти модном слове «фронт».

Разные категории нашей молодежи по-разному осо­знают свое место в происходящих переменах. Этот про­цесс осознания со стороны «фашиков», вероятно, можно было бы сделать управляемым. Сделать хотя бы попыт­ку. Но рядом со стеной, которую «фашики» установили между собой и политической системой общества, встала другая стена, воздвигнутая ленинградскими комсомоль­скими работниками.

Привычно претендуя па то, чтобы представлять всю пашу молодежь, они заняли не менее антагонистическую позицию, чем «фашики», считая, видимо, что несколько сотен «моральных уродов» не делают погоды и не поль­зуются никаким влиянием. «Фашики» перестраивались. Только комсомол не желал перестраивать свой подход к ним. Боюсь, что за такую негибкость придется запла­тить немалую цену.

— Почему «фронт» называется «национальным»? Какую нацию он намерен представлять?

— Это игра в слова и ничего больше, — услышал я от комсомольского работника.

— А кто внедрялся в этот «нацфроит»? Его существо­вание еще надо доказать, — сказала уже упомянутая мной инспектор по делам несовершеннолетних.

Валентина Даниловна Болокан давала очень правиль­ные оценки. Она говорила, что «фашики» — это своеоб­разная реакция на негативные явления. Что как бы они ня «выпендривались», какие бы дикие выходки ни позво­ляли себе, все равно это наши дети. Что какие-нибудь хайлафисты — отпрыски чиновников, дельцов и «знати», свысока посматривающие на сверстников из простых се­мей, едва ли лучше той группы «настоящих арийцев», которая приходила в редакцию. Что нужно немедленно что-то делать, и не только с «фантиками». Что мы тре­буем от подростков того, чего не сумели в них заложить. И тем не менее подростки гораздо лучше, чем мы о них думаем, в том числе, быть может, и многие «фашики».

Если комсомольские работники не хотели даже слы­шать о возможности какого-то контакта с «фашиками», то Валентина Даниловна говорила массу очень правиль­ных общих слов. Но как только разговор подходил к во­просу, как работать с «фашиками», инспектор начина­ла проявлять, видимо, привычную наклонность к чисто милицейским способам, в то время как требуются поли­тические, прежде всего политические средства.

«Фашики», которым отказали в «качалке», быстро на­шли выход из положения. Пошли в атлетический клуб, организованный «афганцами».

— И там пас не спрашивали, кто мы.

— Но вас могли определить по одеяеде.

— Ерунда! Мало ли кто ходит в черной куртке. К то­му же между нами и теми, кто занимается у «афганцев», есть кое-что общее. Они тоже крутые ребята. И им не нравится примерно то же, что и нам.

— Что же именно?

— То, что многие имеют нетрудовые доходы, а окру­жающие смотрят на это сквозь пальцы. Одни разговоры о мафии, а где дела? Почему Чурбанову дали всего две­надцать лет? К стенке его надо!

Этот разговор совершенно неожиданно завязался у ме­ня в полуподвальном баре, где можно недорого посидеть.

Задавая вопросы, я лихорадочно соображал: как же об этом писать? Есть привычная схема. Обзывать «фа­шиков» осквернителями народной памяти, выродками, «Иванами, не помнящими родства». Бросить обвинение райкому комсомола: совсем не работает с этими мораль­ными уродами. Упрекнуть милицию: плохо разгоняет.

— О вас редко пишут, но все же пишут. Как вы от­носитесь к этому? — спрашиваю у «фашика» лет девят­надцати.

— Нас все боятся, — говорит он. — Пресса — тоже! Вечером, где-нибудь в сквере, вы бы к нам не подошли.

Из дальнейшего разговора я понял, что они прези­рают нас за то, как мы о них пишем. Это во-первых А во-вторых, они почитали о себе, посплевывали и... про­должают верить в то, во что верили. И продолжают уст­ную агитацию среди сверстников.

В Ленинграде десятки мест, где собираются «фашики». И всюду вокруг них трутся пацаны помладше, смотрят им в рот. То есть свободно распространяют свои взгляды среди тех, кто может прельститься игрой в бе­локурых бестий, в нордический характер, в высшую ра­су, в «Черный Интернационал». Мало ли у нас подрост­ков без собственного мировоззрения, но страстно желаю­щих во что-то верить, ради чего-то жить.

А мы, избегая открытой, жесткой полемики с «фанти­ками», сами лишаем себя возможности убедительно опровергнуть их взгляды и невольно избавляем их («фашиков») от неизбежного саморазоблачения: ведь они просто не могут не дискредитировать себя, стоит им только раскрыть рот или написать несколько фраз.

«РЕДАКЦИЯ! Я не пишу «уважаемая», потому что вы представляете орган советского строя, который я не уважаю. Сейчас у нас то, что называется ( гласностью. Можно поругать старое и поговорить о томукак новое медленно входит в жизнь. Я же хочу выразить свое мне­ние. Мнение большинства современной молодежи. Все это очередное словоблудие. Никакой разницы между ста­рым и новым нет. Поменялась только вывеска, а товар тот же. Не могу понять, чему так радуются? Тому, что сняли повязку с глаз, вынули затычку из ушей и кляп изо рта? А кто дал вам право делать из нас глухонемых и незрячих? Да и руки-то все равно связаны, и на вышках все те же... Попробуйте только открыть грани­цы. Хотя бы в тех рамках, как это сделали другие де­мократические страны. А?

Сейчас в печати мелькают заметки о панках, метал­листах, рокерах и, что самое ужасное, — о фашистах. И это у нас! Откуда? — спросите вы. Отвечу. Молодежь не хочет больше жить под красным знаменем. Потому что это не жизнь, а существование. Потому что на при­мере отцов видит, к чему это ведет. И становится под другие знамена. Пусть порой даже не зная толком, к че­му они призывают. Для молодых важно одно: они про­тив. Именно поэтому по ночам перед вашими праздни­ками срывают красные флаги с фасадов домов.

Выйдите вечером на Невский. Вглядитесь в лица пар­ней в черных куртках. Это не болезнь детства. Многим из них за 25 лет. Они не успокоятся и не дадут вам спать спокойно. Вам придется ответить за все сполна. За загубленные жизни, таланты, за спившийся народ, за разбазаривание народных ценностей, ресурсов. Пере­стройка только оттянула этот момент, поведя за собой в который раз слабых и легковерных.

Русич! Это всегда звучало гордо! Русского воина, ма­стерового, интеллигента знал весь мир. А сейчас можно услышать только анекдоты. До чего докатились! Над на­ми смеются даже получеловеки из слаборазвитых афри­канских стран. В кого превратили русского мужика! В пьяницу и тряпку! Но вы совершили роковую ошибку, оторвав его от бутылки. Погодите! Приглядится, поймет, кто у него сидит на шее!

Напечатайте мое письмо с просьбой к читателям про­комментировать его. Посмотрим, кого больше и кто нрав. Я уверен, что большинство молодых разделяет мои взгля­ды. Бросаю вам вызов, посмотрим, хватит ли у вас смело­сти поднять перчатку.

«Мирон». NF Национальный фронт».



«Мирон» явно принадлежит к самым оголтелым «фа-шикам». По данным пресс-группы политотдела УВД Леноблисполкома, Миронов С. И. по кличке «Мирон» был ранее судим по статье 146 ч. 2 УК РСФСР (разбой) и статье 122 (злостное уклонение от уплаты алиментов). А в настоящее время отбывает наказание в колонии усиленного режима за новые преступления: хищение гос­имущества, похищение документов.

Но есть и другие «фашики». Тихие, незаметные, пря­чущие свои настоящие имена и фамилии и свое истинное лицо, но оттого не менее опасное. Передо мной письмо одного из таких «тихих». Студент университета, не суди­мый и явно считающий себя интеллектуалом. Ну что ж, пусть и он покажет, что проповедует. А мы еще раз скажем себе: спокойно! Ни одно слово из только что процитированного письма не разрушило основ кашей жиз­ни. Не разрушит и это письмо.

«...Как много вы пишете о неформалах: металлистах, Культуристах... Но ни разу не видел, чтобы вы написали о наших русских фашистах. О ленинградских фашистах, имеющих самую сильную организацию в стране, вообще ни слуху ни духу. Будто такого движения нет вовсе, а есть только оголтелые юнцы.

У нас в городе тоже была фашистская организация, но власти ее разогнали. И думают, что на этом дело кон­чилось. Не тут-то было. Движение живет и здравствует. Как вы, наверное, догадались, я тоже считаю себя фаши­стом и горжусь этим.

Часто говорят: как можно, ведь ваш вождь Гитлер уничтожил 20 миллионов русских! Да, это трагедия на­шей Родины. Но она заключается в том, что Гитлер ро­дился немцем, а не русским, а не в том, что он был фашистом. Никто не станет отрицать, что он любил свою Родину и свой народ и все делал для его счастья. Другое дело, что он ошибался. Да, он уничтожил. Но кого? Своих врагов. А в СССР диктатура Сталина уничтожала вообще всех подряд, не разбирая, враг он или нет. Для сравне­ния: через немецкие концлагеря прошло 1,6 миллиона немцев, а через сталинские 16 миллионов.

Коммунисты сейчас открещиваются от Сталина. Но ценности, которые нам навязывают, не меняются. Взять, к примеру, тезис о так называемом равенстве всех наро­дов. Его смехотворность видна всем. Лучше всего это проявилось в наших Вооруженных Силах, где всех не­русских давно уже обобщили прозвищем «чурка». И это вполне справедливо. Не говоря о внешних различиях, уровень интеллекта у узбеков, казахов, татар, чукчей и прочих недочеловеков намного ниже, чем у восточно­славянской расы великих ученых, поэтов и воинов. Но сейчас нация россов начинает вырождаться. Неполноцен­ные народы ассимилируют ее и в конечном счете уни­чтожат. Русские девушки не стесняются выходить замуж за черных. Это верх безнравственности и предательства нации. Кто сможет остановить это?

Я утверждаю: только фашизм представляет собой ре­альную альтернативу вырождению нации. Мы требуем прекращения ассимиляции, уничтожения дефектных осо­бей, своим существованием позорящих нацию, стерили­зации неполноценных народов, решения жилищной про­блемы путем выселения недочеловеков из благоустроенных квартир и предоставления их нуждающимся славя­нам...

Уверен, нас поддержат очень многие. В университете, в котором я учусь, большинство студентов благосклонно воспринимают мои доводы, а остальные — это те же недочеловеки: корейцы, евреи и прочие, которые права на существование не имеют.

Уверен, что письмо мое вы не напечатаете. Пишу просто от скуки, в перерыве между парами. Сейчас будет семинар по марксистско-ленинской философии, где я, как обычно, получу 5, хотя мне и противна та чушь, что я буду нести.

Ростислав Ц. 22 года. Владивосток. Фамилию не пишу, не хочу вылететь из универси­тета».

Представляю возмущение иного читателя: зачем так пространно цитировать человеконенавистническую вра­жескую писанину? Спокойно, товарищи! Зато мы знаем теперь, что проповедуют «фашики» и чем мы должны им ответить. И давайте будем самокритичны. И «Мирон», и таинственный Ц. воспитывались не в югендфольке. Они носили пионерские галстуки. Их пестовал не гитлерюгеид. Опи были, а многие до сих пор являются членами ВЛКСМ. Их отцы — не эсэсовцы, а нормальные советские граждане и даже члены партии. И по крови они не нем­цы, а те, кого нацисты хотели уничтожить как нацию — славяне.

То есть у нас нет никаких оснований видеть в них, «фапшках», врагов, возросших на другой национальной и идеологической почве. Это наши фашисты, то бишь «фашики». И прежде чем начать их отчитывать за ту кашу, которая варится в их головах, мы должны спро­сить кое-что с самих себя.

Из истории мы знаем: Наполеон тоже приводил французов под Москву и принес русскому народу немало бед. Но ни сразу после Отечественной войны 1812 года, ни много лет спустя молодежь у нас почему-то не играла в захватчиков.

Из истории нацизма мы знаем, что он не возникает на пустом месте. Его порождает определенная обществен­ная психология, примитивное массовое сознание, неспо­собность к критическому анализу, стремление освободить­ся от гнета одиночества, страхов, неуверенности в завт­рашнем дне, заглушить чувство бесцельности существова­ния и ощущение собственной ничтожности перед лицом нескончаемых проблем. Спрашивая с себя, мы неизбежно обязаны признать нашу потрясающую склонность к крайности. Вспомним: сначала мы изображали фашистов в карикатурном виде. (Старые люде утверждают, что в военные годы даже кровь нацистов рисовалась зеленой краской). Это было психологически неверно, ибо умаляло значение пашей победы. Но то, что началось потом, где-то в 70-х годах, так называемое «очеловечивание врага», было, как те­перь выясняется, еще хуже.

Ежегодно нам крутили «Семнадцать мгновений вес­ны», где вышколенные эсэсовцы щелкали каблуками и демонстрировали нордическое хладнокровие, когда над их головами уже рвались русские бомбы, папаша Мюл­лер не уступал Штирлицу не в уме, ни в проницатель­ности, ни в обаянии... Да мало ли еще моментов в этом фильме, когда даже мы, взрослые, замирали в восторге: ах, с каким интересным врагом шла борьба! А теперь давайте посчитаем, сколько раз за эти же самые годы мы видели истинное, документальное лицо смертельного врага, показанное в фильме «Обыкновенный фашизм»? Боюсь допустить неточность, но по телевизору он был показан — впервые за много лет — только не­давно.

Эффект великолепных «Семнадцати мгновений» (об­ратный ожидаемому) усиливала сама жизнь застойных лет. В нас нарастало разочарование, раздражение, не­довольство. Так надо ли удивляться, что сегодня у экстри­мистски настроенной части молодежи (а такая в усло­виях демократии была и будет всегда, крайности неиз­бежны) недовольство переросло в ненависть?

А чем хуже воспитывала сама жизнь, которую мы на­зываем лучшим воспитателем, тем назойливей и глупее становилась система общественного воспитания, основан­ная на искусственной организации политического опти­мизма. Считалось, что любовь к Родине и уважение к об­щественным идеалам закладывается в каждую отдельную личность автоматически, что подростки не видят жизнен пых противоречий и не могут формировать свои взгляды в соответствии с этими противоречиями.

Больше всего не хотелось бы получить после публи­кации этого материала письма с предложениями «улуч­шить», «усилить», «усовершенствовать» те или иные формы и методы воспитания. Самым действенным спо­собом борьбы с «фашинами» может стать быстрейшая де­мократическая перестройка и всестороннее улучшение всей нашей жизни (лучшего воспитателя), ее приближе­ние к мировым образцам достатка, культуры, демократии.

Моя командировка проходила накануне выборов. В те дни ленинградцы напоминали людей, морально готовя­щихся к решительному бою. Теперь мы знаем: этот бескровный бой произошел на избирательных участках. Хороший урок — как для побежденных, так и для побе­дителей. Мне же важно подтвердить, что то недовольство, которое выплескивалось в моих беседах с молодыми людьми, никакими не «фашистами», убедительно говори­ло о том, что стремление спрятать обсуждаемое явление глубоко ошибочно.

Все мы, взрослые, виноваты в том, что протест под­ростков и молодежи принимает норой экстремистский характер и даже приводит к такой негативной крайности, как поиск альтернативы в фашизме; с ним подростки связывают свои иллюзорные представления о настоящем социальном порядке, настоящей социальной справедливо­сти, настоящем моральном здоровье и единстве нации.

Но вернемся к письмам. Я думаю, читатели ответят на них лучше меня. Сама редакционная почта покажет, в самом ли деле «фашики» выражают настроения «боль­шинства молодежи». А мы только обратим внимание на самое главное. Что общего у «фашиков», живущих на противоположных концах нашей страны? Прежде все­го, заявляют они, стремление вернуть своему народу яко­бы утраченное национальное достоинство. Но как? Излюбленное развлечение «фашиков» — подловить вечером прохожего, поставить его па колени, заставлять кричать «Хайль Гитлер!» и целовать руки. Даже в на­цистской Германии не додумывались до подобной низости. Или, может быть, это типично славяно-фашистский способ возвращения гражданииу его достоинства?

— Так вы за перестройку или против? — спрашивал я «фашиков».

— Мы — за, но — другими методами.

— Демократическими или...

— Или! Хватит издеваться над русичами!

— Ребята, но это уже было. Нация, возомнившая се­бя избранной, стала обвинять в своих несчастьях другие нации. И очень скоро, по неизбеяшой логике, из жертвы Превратилась в насильника.

Разве вы не знаете, чем это кончилось? Против фа­шизма восстал весь мир! Потом: если вы считаете себя настоящими русичами, россами, зачем обозначаете свой «нацфронт» латинскими буквами? Зачем придумываете себе немецкие имена и фамилии?

— Считайте — для конспирации!

— Тогда почему бы вам не законспирировать слово «родина», которую вы так любите, и не называть ее фатерландом?

Я привел этот разговор только для того, чтобы пока­зать, что проверил на себе, каково воздействовать на «фашиков» убеждением, аргументами. Очень нервное занятие. Ну а лечить чуму было приятно? А СПИД? Ко­му-то это сравнение может показаться некорректным, ру­гательным, в стиле осуждаемой эпохи. Но ведь то, что фашизм — социальное заболевание, не требует никаких доказательств. Иначе он (фашизм) не преследовался бы в абсолютном большинстве стран мира. А если это бо­лезнь, то брезгливость лечению не поможет, только по­вредит. И нервишки надо бы придержать, нет у враче­вателя такого права — грубить больному. Тот, кто может быть спасен, тот, кто хочет быть спасен, должен быть спасен!

Но как быть с теми, кто, по всем признакам, почти или совсем безнадежен?

Один из той компании в полуподвальном баре оказал­ся думающим парнем. Доходчиво растолковал, пока дру­гие галдели о своем, почему за «фантиками» тянется длинный шлейф жестокостей, насилий.

Кто-то из них почитывает идеологов фашизма. Так, в обиход «фашиков» была пущена фраза Шпенглера: жестокость — врожденное качество человека. Из этого вытекало, что лучшей рекомендацией для вступления в «нацфропт» является то или иное проявление «врож­денного качества».

Известен случай: группа «фашиков» затащила в пусту­ющий дом сорокалетнего мужчину и устроила ему пыт­ку с применением электронагревательного прибора. Муж­чина терял сознание — его окатывали водой и продол­жали пытать. В обожженные места втирали соль.

17-летний учащийся техникума П. вломился в комна­ту женского студенческого общежития, душил девушку, заливал ей в глаза лак для волос, ткнул другой девушке окурком в лицо.

Несколько лет назад «фашик» А. 3., одетый в черную форму эсэсовца и вооруженный добытым в местах боев немецким карабином, убил в лесу под Ленинградом грибника.

«Фашики» с кличками «Пауль» и «Борман», отбыв сроки за квартирные кражи и разбойные нападения, из­насиловали в извращенных формах двух девчонок. И на­чали вырезать на спине одной из них свастику. Ножом получалось не так хорошо, как хотелось изуверам. И они принялись улучшать рисунок с помощью бритвы. Реза­ли и приговаривали: «Скажи, что любишь фашистов!» «Люблю», — не выдержав мучений, простонала девочка. Но и после этого пытка продолжалась.

Пока неизвестно, какая категория «фашиков» проявляет «врожденное качество» на мертвых. То ли начи­нающие, то ли все подряд. Но то, что это случается, — факт, известный каждому ленинградцу. Мраморные пли­ты на одном из мемориалов были разбиты па мелкие куски, на голову скульптурного матроса напялена фа­шистская каска. И намалевана угроза: «Мы вам, моряки, и мертвым не дадим покоя! Да здравствует Гитлер!»

И «Мирон» и Ц. пытаются выдать себя и всех «фа­шиков» за этаких политических борцов. (Хотя Ц. — такой же уголовник, как и «Мирон», уже потому, что занимается — в письменном виде! — агитацией с целью возбуждения расовой и национальной розни, запрещен­ной статьей 74-й Уголовного кодекса РСФСР.) Но даже те немногие, только что перечисленные факты выдают «фашиков» как самых отъявленных уголовников, которые были бы признаны преступниками в любой другой де­мократической стране.

Так что же делать с теми «фашиками», которым явно не поможет самая интенсивная терапия убеждения? Этот вопрос я задал начальнику 5-го отделения милиции ка­питану М. Я. Балухте.

— Обычно мы принимаем меры только к тем фанти­кам, которые допустили те или иные преступные дей­ствия, — сказал Михаил Яковлевич. — Подчеркиваю: только в этих случаях. Раньше, примерно год назад, мог­ли задержать подростка, если он носил свастику или имел при себе какой-нибудь другой предмет фашистской символики. Позволяла 158-я статья Административного кодекса РСФСР. То есть привлекали за мелкое хулиган­ство. Но потом... вы знаете, как развивались события. Один раз опротестовали, другой... И теперь фашисты знают, что могут нацепить на себя что угодно.

Были случаи: «фашики», учащиеся техникумов, сры­вали с новичков-первокурсников комсомольские значки. Казалось бы, самое что ни на есть оголтелое проявление политической ненависти, но оно не было квалифицирова­но даже как мелкое хулиганство.

Осквернение мемориала расценено как обыкновенный вандализм, также без какой бы то ни было политической оценки.

Потрясшее ленинградцев преступление «Пауля» и «Бормана» суд исследовал только как изнасилование и истязание, не указав на принадлежность обвиняемых к «фантикам». И подобных недоработок хватает. Только не будем спешить с обвинением судей.

— Фашиста К., который угрожал взрывом гранаты, западный полицейский пристрелил бы на месте. Он про­сто обязан был бы это сделать, пока находился в машине один на один с преступником. В противном случае К. мог бы бросить гранату за пределы машины, и тогда по­страдал бы не только полицейский, но и другие гражда­не. И наш милиционер был бы прав, если бы поступил точно так же. А он, рискуя жизнью, схватил К. за руку.

Давайте осмыслим сказанное капитаном М. Я. Балухтой. Он ратует вовсе не за то, что приходит на ум прежде всего. Он не за особые права, которых-де не хватает нашим милиционерам. Он не за то, чтобы обна­жать ствол и палить в каждого хулигана. Он совсем за другое.

Кто такие «фашики» (в особенности те, кто воору­жен) с политической точки зрения? Это разновидность правого экстремизма, допускающего ярко выраженные агрессивные и насильственные действия. Если бы они со­здали группировку в любой другой стране Западной Ев­ропы, их немедленно занесли бы в «черный список» и объявили вне закона. Даже неонацисты ФРГ подвер­гаются подобным преследованиям и поэтому вынуждены вербовать себе сторонников под другими вывесками.

Перед выборами возле Казанского собора возник сти­хийный митинг. Не знаю, был ли он санкционирован. Дело не в этом. Дело в том, что каждый свободно вы­сказывал свое мнение и никто не нарушал общественного порядка. Но «фашики»... Они стояли большой группой, засунув руки глубоко в карманы (черные шинели, чер­ные сапоги, черные рубашки), и, судя по их физиономи­ям и выкрикам, только и ждали, чтобы возникла зава­руха.

Вот за что капитан М. Я. Балухта. Чтобы пика кие «правые» или «левые» экстремисты не сорвали демократи­ческое течение перестройки. Чтобы политическая борьба велась с использованием только политических, а не аг­рессивных или насильственных средств. Чтобы страна в равной степени охранялась как от анархии, так и от авторитарного правления. Чтобы государственый ко­рабль сохранял устойчивость и не кренился с борта на борт. Только за это капитан М. Я. Балухта. Но разве не за это все мы?

Только боюсь, что мы непростительно сузим обсу­ждаемую проблему, если возьмемся клеймить позором одних «фашиков» и не скажем о том, что присущие им негативные черты в той или иной степени свойственны другим нашим людям, и молодым, и даже зрелого воз­раста, с той лишь разницей, что одни демонстративно щеголяют во всем черном и напяливают на себя эсэсов­ские штучки, а другие предпочитают не привлекать к се­бе особого внимания.

С двумя такими вполне взрослыми людьми я встре­тился возле станции метро. Убедившись, что диктофон не включен, они объявили, что Ленинград, по их убежде­нию, русофобский город, что такие-то журналы «действи­тельно национально-патриотические», а такие-то — «жел­тая пресса», что они не допустят у себя в городе чего-либо похожего на московский Старый Арбат, что одна из пригородных зон Ленинграда якобы продана амери­канским бизнесменам...

Грешным делом, я не удержался и спросил, кого они представляют: случаем, не национальный фронт? Мои собеседники завертели головами, словно попали в облаву, и, не прощаясь, смешались с толпой.

— Многие «фашики» ушли к таким взрослым дя­дям, — говорили мне в редакции ленинградской «Смены».

И я верю — не только потому, что коллеги получают подобную информацию из надежных источников, а еще и потому, что попытка экстремистских течений слиться — вполне естественна, ибо по отдельности они не создают силы потока. Закономерно и стремление взрослых экст­ремистов овладеть любым резервуаром молодых кадров, даже если на этом резервуаре красуется свастика. Надпись можно переделать. То, что «фашики» переимено­вались в «национальный фронт», на мой взгляд, тоже сделано не без подсказки дядей, избегающих одеваться в черное.

Перед отъездом я еще раз прошел по Фонтанке, свернул на улицу Дзержинского, вошел во двор дома но­мер 57, потом в огромный подъезд, где лестничные мар­ши расходятся кругами. Ротонда. Старина. Место посто­янного вечернего общения подростковых групп самого разного толка. Все степы ротонды исписаны воюющими между собой призывами, лозунгами, вопросами.

Кайфовых вам тусовок! Пипл! Давайте приколемся! Люда! Только честно: зачем вы живете?

А вот и то, что я хотел увидеть еще раз:

Привет от нацистов! Национализм как первоидея! Да здравствует геноцид! Привет от Гиммлера!

То тут, то там нацарапаны свастики и значки ЫР. Не все они были перечеркнуты крест-накрест