Эксцентрики времен коллапса.Афиша

Эксцентрики времен коллапса

Ветхозаветная преемственность «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова» никогда не была в чести у нас: рождающийся в надежде на лучшее (и, главное, скорое) будущее пафос отрицания перебивает всякую попытку извлечь хоть какую-то пользу из свежего опыта; преодолеть прошлое требовалось в наиболее полном его забвении и негации. В 80-е презирали 70-е, в 90-е напрочь вспоминать не хотели о 80-х, все нулевые праздновали окончание 90-х — которые только и смогли вернуться в качестве интересной темы вот только что, совсем недавно, видимо, в связи с наступлением нового исторического периода. Соответственно, период предпредыдущий теперь представляется вполне антикварно привлекательным: блин, да ведь была великая эпоха — с своими достоинствами и недостатками, разумеется, про эт контра, достижениями и поражениями; вот бы сесть и как следует разобраться. Однако что-то мешает до сих пор. Причиной такой скоротечности памяти — неизбывный инфантилизм или непокаянное отцеубийство, про это решать психиатрам; а мы подивимся, пока не забыли, снимкам самопальной авангардной перестроечной моды, собранным московским коллекционером Мишей Бастером и аранжированным московским же ­куратором Ириной Меглинской. Показанным в прошлом мае в московском ­«Гараже», а теперь — у нас. Обложки западных журналов и полулюбительское ­«е…ашенье лука», спонтанные уличные акции-дефиле и сквоттерские «показы», ­поиски броского либо строгого стиля; Бартенев и Петлюра; наезжающие время от времени в столицу модники-ленинградцы и не вписывающаяся и сейчас ни в какие стилевые рамки чудовищная китчуха: все это характеризует эпоху не хуже любого самого заполитизированного репортажа тех лет. Собранная на блошиных рынках, пошитая художниками-авангардистами или полуподпольными кутюрье, альтернативная мода накануне «прихода глянца» (датируемого примерно появлением русского Cosmopolitan) порой выглядит не сильно-то отличающейся от той, что началась немедленно после «прихода», — и тут причина ясна: фотографы и до, и после были часто одни и те же; ну так вы на фотографа и не смотрите. Да и на шмотки, которые, конечно, и тогда, и сейчас выглядят как чистый прикол, тому и служили, — на них тоже не зацикливайтесь. Там что-то есть в глазах и в лицах — нездешнее, несегодняшнее. Не шмотки, не прически и не макияж: что-то другое ставит в недоумение каждого, рассматривающего старую фотографию, хоть столетней давности, хоть двадцати-тридцати. Лица не те. Лица стали другими.

Или все-таки макияж?