Асса — и никакой “аськи

— Прессинг за несоветский образ жизни и внешний вид был и в 70-х. Но в 80-е система столкнулась с новым феноменом меломанского бунтарства и с революцией модников. Молодежь, насмотревшись иностранных журналов, придумав увиденному собственные легенды, конструировала модели поведения, кроила атрибутику из обрывочной информации.

В середине 80-х неформальные коллективы практически не выпускались на сцену по причине их скандальности и радикальности. А собственный рейтинг определяли по количеству возмущенной публики в зале. “Автоматические удовлетворители”, “Бригадный подряд”, “Народное ополчение”, московские “Чудо-Юдо”, “Уксус бэнд”, русский аналог Sex Pistols (всего 5 или 6 выступлений, как и у самих Sex Pistols, но резонанс!). А вот “Сиелун Вильет” в Измайлове — первая зарубежная панк-команда, выступившая в СССР. Позднее она называлась La Murder, а их продюсер занимается группой HIM и Rasmus. На их концертах группы неформалов перезнакомились.

До 1985 года у подростка часто не было иной возможности, кроме как влиться в ряды гопников или спортивных фанатов. Молодежь спальных районов развлекалась драками на цепях, одетая в телогрейки и кирзачи на подковках, — уличное поколение с ярко выраженным мужским началом, воспитавшее себя само.

Когда неизбежность перемен стала очевидна всем, одержимые политическими лозунгами люди ринулись менять не себя, а разрушать все, что было вокруг. Неформалам это было не нужно. Они хотели жить и развиваться через свою протестную музыку, искусство, моду — внутри себя. И обогнали соплеменников лет на 20. Поэтому им многое легко удавалось без надлома сознания и в 90-х, когда социальные связи поменялись на криминальные.

В годы перестройки бывшие ВИА пошли на сенокос подростковых нетрудовых доходов, надев напульсники и поменяв названия, как группа “Ария” и “Круиз”. “Волновикам”, стилягам, брейкерам, собиравшимся на улицах, на первых дискотеках, до этого не было дела. Они существовали вне: поначалу в тусовки неформалов входили по десять человек, с 1985 года счет пошел на сотни.

Но до них было дело милиции, которой помогали подмосковные любера в кепочках “Речфлот”. Позакрывались подмосковные “качалки” и дискотеки, хлынувшие в столицу подростковые массы взяли под опеку милиционеры и кинули на неформалов. Вот Андрей Ганс и любер сделали памятную фотографию в советском фотоателье. У люберов второй волны, тех, кто после хвалебных статей в “Комсомольце” и “Собеседнике” рядился под люберов (которых было не более 500 человек), изменился стиль. Вместо шапок-таблеток и кепок — ондатровые шапки, их воровали в туалетах у мужчин.

Олимпийками сборной СССР с термонашлепкой “Рэмбо” поверх был одно время полон Рижский кооперативный рынок. Неизменные атрибуты любера — комсомольский значок и шитые в ателье клетчатые брюки. Уникальность фотографии — в демонстрации того, что на личном уровне общения у двоих хулиганов особых жизненных противоречий не было.

…Но милиция кинула люберов на неформалов.

Грабить было чего: модники-неформалы, проявляя чудеса смекалки, зарабатывали на порядок больше рядового инженера. Был налажен рынок мерчендайза, и валютой были вещи, пластинки, аудиозаписи. Денег не было, как при коммунизме, — существовал товарообмен внутри самодостаточного параллельного мира с подпольными цехами, в который вовлекалось все больше граждан.

Сергей Окуляр — основатель загородной “толпы”. С него начались трехгранные клепки и по большому счету термин “хеви металл”. Что такое толпа? В начале 80-х филофонистов начали гонять за нетрудовые доходы и распространение иностранной музыки. Они стали собираться в подмосковных лесах и там устраивали стихийный рынок. Уже в 1987 году каждую субботу в такой рынок в Новоподрезкове или Малине вовлекались несколько тысяч человек. Там стали устраивать облавы, крупнейшая была в Новоподрезкове — милиция задержала несколько тысяч человек.

Облава до смешного походила на фильм про фашистов и партизан: прочесывание лесов с собаками, сползающие по железнодорожным насыпям меломаны, прижимающие к груди пластинки, подростки, прячущиеся у бабушек в домах, их оттуда выковыривали и под конвоем вели на учет.

Прессинг сплотил и отфильтровал неформальные ряды. Наряженные по-своему, неформалы выходили на улицы и… ничего не делали. Им достаточно было выйти и жить так, как им хочется.

Вот из вредности, понимая резонанс от собственного перформанса, ребята подсмотрели в иностранных журналах, как должны выглядеть самые страшные хулиганы, побрили головы и пришли на Красную площадь. Так же поступали подростки в школах, когда им запрещали носить волосы ниже воротника: стриглись налысо всем классом.

Филофонисты стояли у магазина “Мелодия”, после того как загородные “толпы” прекратили гонять и выдали место для торговли на легендарной ныне “Горбушке”. Стоит отметить, что о наркотиках и алкоголизме тогда в радикальной среде и не помышляли. Пиво, дешевое вино или сухой закон. С 88-го по 93-й год центр был практически зачищен от гопников и расцвел в своем неподконтрольном субкультурном действии. В уличных боях неформалы закалились, накачались, лица покрылись шрамами, народ накупил мотоциклов, объединился и в течение двух лет забил в асфальт всех люберов и заодно комсомольцев.

Неформалы взяли на флаг модернистские выходки. Вот картина “Больница” Олега Котельникова. Под наблюдением медиков находились многие. “Пациенты” старались выдать нечто, отчего наблюдатели потекли бы головой. (Это и в названиях групп: “Клиника”, “Электросудорожная терапия”, “Изолятор”.) В Питере неформалы захватывали огромные квартиры и делали самочинные выставки, как у Кирилла Миллера. Приехала “Новороссийская группа” — Крисанов, Африка, Савченко.

Будущий знаменитый некрореалист Евгений Юфит взял уже на флаг черно-белую кинопленку, что определялось дешевизной пленки 16 мм, начал совместно с Олегом Котельниковым экспериментировать с кино. Захаживал к нему Андрей Панов, и вместе они “идиотничали”, так это называлось.

Легендарный ленинградский поэт Олег Григорьев, наблюдая однажды их идиотничество, бросил кепку на пол и давай играть ею в футбол с криком “Асса!”. Так родился термин “асса” — быстрое, яркое, публичное столкновение. Хорошая “асса” будит сознание.

Тимур Новиков начал режиссировать в театре Эдуарда Горошевского. Питерский сценарист Заверняев умел сублимировать любое произведение до сухого остатка размером с абзац. Так была поставлена “Анна Асса”, где Анна Каренина с криком “Асса!” кидалась под паровоз.

А Константин Эрнст состоял в группе “Чапаев”.

В Москве появился сквот в детском саду, куда устроились сторожами Герман Виноградов, Андрей Ройтер и Николай Филатов. Легендарный сквот “Детский сад”, что был напротив школы КГБ в Подколокольном переулке, связал андеграундную Москву. Все держалось на личностях. Гарри Асса, легендарный человек, приехал в Москву из Хабаровска, откуда его изгнали в 1978 году за то, что в Хабаровске и во Владивостоке он устроил культурную революцию.

Гарри АССА — “…И курили гашиш “маньчжурочка”:

— Еще в Хабаровске я находил волшебные вещи разведчиков и аристократов Харбина. Дело прошлое; но я одел город и привил стиль общения — бескорыстный, княжеский. Клановая Москва меня шокировала, конечно. Уже в питерский и московский период Жанна Агузарова, Витя Цой, Сергей Курехин, Тимур Новиков, Африка проходили у меня экспресс-курс стиля.

Ехали мы как-то большой компанией в метро — в широкополых пальто, папахах, перстнях, с тростями, на понтах, с усами. Сам факт поездки в таком виде в метро в те годы — шоу. На люберов это подействовало как красная тряпка. С нами была девчонка с ирокезом и в кожаной куртке, любера — на нее. Весь наш ряд встает, скидывает пальто, а там косухи, печатки.

Один удар: пять человек лежат. А мы молча сели. Зрители — пассажиры — очень довольные, едут рядом, а на полу бездыханные тела люберов.

В Хабаровске наши поклонники ходили по городу и курили гашиш “маньчжурочка”. В 72-м году в местной газете на нас начались гонения. Всех пересажали, я один остался на свободе — хитрый я. Потом улеглось, но ненадолго.

В 1969 году у СССР вышел конфликт с Китаем по поводу острова Даманский. В Хабаровск понагнали комитетчиков-интеллектуалов со знанием Востока, молодых джеймсов бондов с университетским образованием. Они столько пластинок притащили — конечно, я стал с ними контачить. Ведь 100—200 рублей пластинка стоила, если из Лондона в Хабаровск ее заказывать.

Но живым после общения с ними я остался чудом, ведь “общались” мы не только в дружеской обстановке по поводу пластинок. Ну а в 1991 году они получили негласный указ гасить неформалов на корню — нужно было все разрыть и перемешать, устроить беспорядок, чтобы потом по-своему убраться и собрать империю заново.

А выставка наша — что… собрались и немножко пошумели.

В Москве Гарик нашел тогда только модников, утюгов-фарцовщиков. Это неинтересные люди, но фарцовочные круги были завязаны с посольствами. Культурные атташе скучали в советском обществе, тусовались на флэтах и искали приключений.

На московском Тишинском рынке Гарик собрал винтажную коллекцию одежды — настоящие костюмы разведчиков и бывших консульских работников. Так был рожден стиль dead spy — “мертвый шпион”; в костюмах бывших шпионов щеголяли сам неформальный денди Гарик и его последователи.

Нагулявшись по Москве, Гарик вместе с посольскими работниками поехал в Питер, где отлично вписался в компанию. Приезжала Джоан Стингрей, жена бас-гитариста “Кино” Сергея Каспаряна, нью-йоркская соседка Энди Уорхола. Благодаря ей питерские работы попали в известные частные коллекции (Уорхола, Вайсмана) и в 1986-м году уже продавались на британском “Сотбисе”.

После приезда Гарика в “Детском саду” случился настоящий прорыв. Начались показы перформансов, аналогичные модернистским ленинградским выходкам, подключились уличные неформалы и любопытствующие иностранцы. Появились первые статьи в иностранной прессе, а в “Актюэле” — целый разворот с Германом Виноградовым, серьезные статьи о советских неформалах.

В результате в “Детский сад” приехал лично вице-президент “Дойче Банка” (конечно, в сопровождении искусствоведов в штатском), но многие работы были выкуплены за фантастические для нонконформистов того периода суммы. Художники поверили в себя, а “Детский сад” через месяц после визита был закрыт и стал легендой.

Гарри АССА — “Повара детского сада приносили кашку”:

— Сквот “Детский сад” располагался в старом графском особняке с чугунной оградой, художники работали там сторожами, там же жили и творили, еще и получали зарплату. Детский сад, который они охраняли, был на капремонте, а рядом работал его филиал, и повара кухни приносили сторожам кашку с детсадовской кухни, картошечку, жалели их. Они же все красавцы были: Герман Виноградов был, как юный Маяковский, а Коля Филатов — блондин с голубыми глазами — Джеймс Бонд.

Социум того периода был так устроен: если живешь не высовываясь, то делай что хочешь.

Только после того, как пошла пресса, случился переполох — и сквот прикрыли. Но уже было сделано многое. Гарик создал дом моделей “Ай да люли”, где “ай да” обозначало мужскую энергетику, а “люли” — женскую. Этакий русский “инь — ян”. Из этого дизайнерского сообщества вышли Катя Рыжикова, Ирэн Бурмистрова, Катя Филиппова, Катя Микульская, Александр Петлюра, дуэт “Ла-Рэ”, Андрей Бартенев. Это было единственное альтернативное явление в мире советской моды.

После закрытия “Детского сада” рядом, в Фурманном переулке, открылся новый сквот, который дал новую плеяду имен: “Чемпионы мира”, “Медгерменевты”. В 87-м в Москве провели первый московский “Сотбис” — и снова купили нонконформистов, а не соцартовскую живопись. Потом московская группа “Ассы”, обросшая новыми именами, продолжила свою деятельность в сквоте на Петровском бульваре, ставшем уже легендой 90-х.

С легкой руки столичных чиновников здание снесли в 1995 году, несмотря на многотысячные протесты. Потом снесли Тишинский рынок. Воздвигли торговый центр, спекулирующий на былой славе первого “блошиного” рынка Москвы.

Снова спрашиваю Бастера: — Есть сегодня параллельное государство неформалов?

— Нет, конечно. Связки “улица — концертная площадка — сквот” сегодня нет. Сильнейшая пропаганда гламурной, сытой и благополучной жизни отвлекает от действительно серьезных процессов, происходящих под пленкой идеологии процветания и успешности. Ведь все, что связано с экспериментом того периода — те же “Звуки Му”, например, — получалось ярким идейным продуктом именно потому, что техническое оснащение было минимальным. Люди своими деяниями компенсировали отсутствие… всего.

Рисовали чем попало — на скатертях, стенах. Не относились трепетно к продуктам творчества, гораздо серьезнее — к саморазвитию. Пытались вбрызнуть в серый мир свои образы — не на продажу, а чтобы выжить.

Отсутствие информации по-своему питало людей. А сейчас — избыток необточенной информации, выводы из которой не делаются.

Американский и европейский бунт 60-х стал доходным мейнстримом, субкультуры вписались в индустрию шоу-бизнеса и моды. А у нас как было “лоховское” отношение людей, пытавшихся по-быстрому сколотить капиталец на контркультурных идеях, так все и осталось.

Сегодняшние сетевые сообщества, “аськи”, — слабая замена уличным тусовкам. Андеграунд как тип социальной коммуникации развит сейчас на уровне 1981—1983 годов: по квартирам. У новых неформалов нет среды, а бездельников прикручивают хитроватые политики для своих целей.

— Что осталось от движения неформалов?

— Наследие и легенды. Для субкультур ценность представляют прежде всего люди как носители и проводники идей, их опыт выживания в аномальных условиях и достижения серьезных результатов.

Опыт уникальный и поучительный. Его мы сейчас собираем на сайте www.kompost.ru, структурируем архивную информацию. Остальное — дело заинтересованных лиц.

Пиаром мы не занимаемся. Легендам это не нужно.

Как сложилась их жизнь? Кто-то стал миллионером, кто-то милиционером, кто-то известным музыкантом, известным художником, крупным начальником в налоговых службах. Кто-то, по молодости занявшись для заработка охраной музыкантов от люберов, возглавил первые мотоклубы, кто-то занимался перевозкой аппаратуры, а стал главой звукозаписывающей студии.

…Но многие бабушки, напуганные видом неформалов, пережили их. До наших дней дожила, дай бог, половина “Ассы” 1980- х.

Екатерина Васенина

22.02.2007